Осознание.

Сората привык жить по правилам. Веря в то, что имеет фундамент или научное обоснование. А еще Сората верит в то, что временами человечество загоняет себя в тупик. Сначала выдвигают правила, а потом плюют на них, игнорируя собственные своды законов. Причин чертовски много, но все сходится в одном. Человечество слишком не совершенная система. Удивительно, как людской род до сих пор успешно существует на земле. Судзухара знает многое, но все эти знания теряют свой вес, когда он прибывает сюда. В прошлое. Мальчишка не уверен, что это время имеет право называться прошлым. Да, даты говорят одно, но высокотехнологичный корабль доказывает совершенно другие вещи. Удивительная машина, имеющая слишком невообразимую форму и чудовищный размер. А еще здесь поддерживается жизнь и не несет машинным маслом. Если это и прошлое, то скорее какое-то альтернативное. Все теряет свое значение, когда привычный мир окончательно угасает в его памяти. А смысл стремиться туда, где ты никому не нужен? Будут ли родители рады возвращению блудного сына и нужен ли им такой ребенок? От этой мысли становится невыносимо тоскливо. В душе начинает что-то сильно болеть, хотя ранее Сората никогда не признавал, что у людей есть душа. Он свято верил в то, что жизнь человека поддерживает живой организм своим хитрым устройством. Человек не будет жить, не окажись у него сердца. Но сейчас у маленького мальчика что-то болело. Что-то невидимое, неосязаемое, но оно у него однозначно было. Где-то глубоко внутри. Он узнает этот мир с самого прибытия, особо не надеясь на постороннюю помощь. Это полностью мир взрослых, которые не вдаются в важные подробности и не будут разменивать свое драгоценное время на жалкого мальчишку. Но эта Чудачка не была такой холодной и отстраненной, как ее сверстники. Она напоминала пламя, такое живое и практически всесильное. Одна ее улыбка способна растопить холодные сердца, а робкое прикосновение и вовсе пробудить от утомительного сна. Сората не может понять, почему он приклеился к ней, как рыба паразит. И вроде понимает, что нечего делать ему, маленькому мальчику лет двенадцати вместе с толпой подростков, где старшему едва ли исполнилось двадцать три. Жизнь на Норне больше напоминала игру в кукольном домике. Здесь было абсолютно все, что могло помочь укреплению дружеских уз, но эта команда была раздроблена с самого цента. Тут не было классического командного «сердца», человека, который сумел бы всех сплотить. Конфликты Микото и Какеру по поводу разделения власти расширяли и без того глубокие трещины в пласте слаженности и благополучия. Кохару улыбается робко, затравленно. Сората не может не оценить ее бескорыстную доброту, которая ранее казалась искусной маской простачки. Она не помнит ни фамилии, ни семьи и друзей она не помнит. Сората чувствует укол где-то в область сердца и протягивает свои ладони вперед, позволяя той схватиться. Кожа на руках у нее твердая, не мягкая, как перышко. Кажется, это все от интенсивной работы в том странном краю. Они оба сейчас одни, мало кому нужные мешки мяса в окружении таких же мешков. Единственное. что может сделать Сората, так только стать опорой для этой девушки. Они спят на одной кровати, делят одно одеяло и беспомощно прижимаются друг к другу. И Сората наконец понимает. К нему приходит осознание. Осознание, что он стоит на пороге чего-то более важного, чем все труды его родителей ранее. Это вроде и приятно греет грудь, наполняя новыми, доселе невиданными ощущениями, но и становится большим камнем, который медленно тянет куда-то вниз. - Чудачка, - протягивает мальчишка, вдыхая запах стирального порошка.- Ты спишь? Ответа не следует, лишь тихое сопение. Сората вздыхает, перебирая бледно-розовые волосы. Да, кажется он осознал.