- Послушал я сагу твою, дорогуша, И очень сюжетом её возмущён. Накушались дряни несчастные уши. Герой твой – лишь тряпка, податлив во всём! Не нравится мне, что твой Алекс – прислужник. Не нравится то, что к близняшке на «Вы». Такое российскому миру не нужно. Где мысли? Где чувства? Идеи, столпы? Где нравственность здесь? Где борьба за Идею? Где юности пыл – непокорный задор? За дело мальчишка в конце околеет. Я ставлю тебе эту повесть в укор! Тебе унижение мнится забавным? А мне лично ближе достоинства звон. Поёте подстилочным вы дифирамбы И яростно хвалите слабых умом…
(Такие, прости Господи, «главные герои» нынче в моде…)
Иди, свою мангу доделывай краше: Парнишке характер пристрой посильней. Довольно мне вздохов бессмысленных ваших. Пускай он всю правду поведает ей! Концовка твоя – торжество дебилизма. Возможность имел всех на свете спасти, Но сбрендил на почве к сестре романтизма. На смерть он бесцельно решился пойти. Довёл Люцифению до революции, Добыл для сестры гильотины топор, Наделал лишь злости своим он присутствием. Я ставлю тебе эту повесть в укор! - Не буду, - сквозь зубы шипел мне японец. – Моя это повесть – пишу, как хочу. Мой Аллен не Бог, не святой и не Солнце. И большего в мангу я не накручу. - Не хочешь – иди далеко и надолго; Я знаю, что делать, дружок с островов. Менять твою повесть, поверишь, недолго… Получит МОЙ Алекс божественный кров.
(Mothy пожал плечами, пропал, а я остался наедине со своими мыслями…)
«Конечно, но автор творения – Mothy [Мафи]: Тому, что напишешь, лишь фанфиком быть. Ни Саша, ни Майкл, ни Роберт, ни Рафик Не смогут исходник никак изменить…» Такими словами мой внутренний голос Пытался дерьмо скептицизма пролить, Но творчества жизни рубиновый колос Пророс и окреп – топором не срубить!
- Плевать! Сделаю, как хочу! (Тем временем во дворце…)
Тем временем Аллен с пирожных корзиной, С огромным узорчатым чайным подносом Почувствовал палкой удар слева сильный – Разбил всё и вылетел с лестницы вниз он! Из арки, что зеркалом раньше являлась, Выходит высокий и статный малец. Подобных чудес раньше здесь не встречалось… - Грядёт тебе скоро счастливый конец! Ну всё, камергер, ваши игры приелись! Признайся немедленно Рилке в родстве! А коль подружайка твоя не наелась, Потерпит – и кушайте впредь наравне. Волшебница сон даровала чудесный, И может он сбыться. Но воля твоя… Народы зажмут Люцифению в клещи, Ты слушаться если не станешь меня. Поверь, не желает она твоей службы, А вскоре отправится на эшафот. Хотя не она… но тебе знать не нужно! Я вижу, что проклятым станет твой род. Не будешь ты больше блаженным счастливцем. Сыграешь в погибели первую роль. Ты жалкий и глупый мечтатель-ленивец – Ленивец духовный – податливый кроль.
Послушай, что я увидел во сне…
Желая добиться в слезах покаянья, Стоит на причале твоя, Лен, сестра. На волнах качает бутылку с посланьем. Рыдает, склонившись, с утра до утра… В послании пишет, Господь чтоб услышал, И вместе остались бы вы навсегда. Капризов её чтобы больше не слышал, Минувших обид не осталось следа. - Вас понял, - тихонько ответил. Я ужас В глазах паренька настоящий просёк. - Эгей, ты особенно рьяно не тужься. Сама птица счастья вас вдаль унесёт! Мой посох побил тебя не для забавы, Сердитый вполне справедливо ведь я. Иначе никак не нашёл бы управу На тупость твою. Не балуй у меня!
(Исчезает в разбитом зеркале. Лен, пошатываясь, идёт к принцессе)
«Какая мне доля готова достаться? Сейчас до покоев добраться скорей…» - Привет. Почему без доклада? Останься… - Я брат твой, - докладывал тихо он ей. Закрыл за собою тяжёлую дверцу, Ведь сослепу Рин могла стражу позвать. Мурлыкал он тихо сестричке про детство, Про игры и ссоры, отца и про мать. Осколки поднимет Шартетта-служанка. У парня отныне дела поважней. Не станет он больше вставать спозаранку. При треске камина вдвоём им теплей. - Когда коронацию нашу наметим? – Отбросив условности, Рилка твердит. – Событие важное с шиком отметим, И нового принца народ утвердит. Гарцуют, усевшись в седло Жозефины. Лошадка почётно проходит свой круг. И нет больше мест озабоченной мине. Теперь не придёт королевству каюк. Мой Алекс в короне, одеждах атласных Проходит опять мимо этих зеркал. И помнит он призрачных авторов страшных: Глазами стреляет, как будто украл.
- Меня боится…
И голос раздался. На ругань похоже… И грохот, и треск – можно звоном убить. «Новелла твоя не работает больше. Осталось её только взять и спалить!»
- Рукописи не горят! (Шартетте опять придётся поработать)
- Подлец и ворюга, получишь по роже! – Второй собеседник ему отвечал. - Дурак, ничего больше сделать не можешь, - Парируя, в Бездну врага затолкал.
- А вот и я! Прибыл проверить, как ты справился!
- Спасибо, спасибо за то, что намедни Мне праведный жизненный путь указал, - Смутился мальчишка довольно заметно И передо мною почтительно встал. - Не против, задам коль тебе я вопрос? - Конечно, пришёл ведь сомнения снять. - Скажи, кто такой ты, родился где, рос? Прости… любопытно мне это узнать! - Я – Солнце, Я – город, Я – лунное поле. Отец Я и мать, и дворецкий ваш верный. Не будет со мною тебе больше боли. Творец я Твоей, персонаж мой, Вселенной! Золото-Солнце на Запад садится, Трель соловья льётся тысячью лир. Надеюсь, несчастий здесь не приключится: Пришёл в Люцифению благостный мир… *** Поэму я долго писал и серьёзно. Теперь широко бы её разнести. Рисунки добавить сюда грациозно, И можно в газеты-журналы пойти. Мечтаю о том, чтобы странная повесть Увидела в душах немеркнущий свет. Пробудится вдруг у издателей совесть – Дадут, наконец, позитивный ответ! Закончил уже, на длину не ругайтесь. Везде поспешу я свой Труд разослать. Жду отзыв: хвалите, друзья, восхищайтесь, А критику лучше совсем не писать!
Итого: 79 четверостиший.
Люцифения, Эльфегорт, село Кипеть, город Тула, майские праздники. (с) Александр Демичев
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.