Другой знак

Холодные ветра нещадно трепали серую шерстку котенка, что неспешно брел сквозь редкую колючую прошлогоднюю траву. Уши малыша все время подрагивали, равно как и усы, а хвост и вовсе безостановочно колыхался из стороны в сторону, показывая недовольство своего маленького хозяина. Да что там недовольство! Он был по-настоящему зол. Каждая клеточка его тела горела от бессильной ярости и пульсировала от обиды. — Чтоб его в Сумрачный лес забрали, этого Грача! Как же... как же он мне надоел! — бормотал под нос Воробьишка; он отвлекся и споткнулся, подвернув лапу. — Кроличий помет! — выругался слепой котенок, кое-как ковыляя дальше. Он знал, что его уже, наверное, ищут. Пусть ищут! Лучше уж наказание от Однозвезда, чем отвратительная псевдо-забота его папочки. Почему Грач не может относиться к нему, как к Ветерку, Львенку и Остролисточке? Почему он носится с ним, ни на минуту не оставляя в покое? Уж лучше отстраненность Сумеречницы, чем это! Но, наверное, теперь черный воин перестанет вести себя подобным образом. «Ха! Наконец он понял, чего я хочу! Давно надо было это сказать...» — с исступленной, горьковатой радостью думал Воробьишка. Эти мысли помогали ему не замерзнуть несмотря на промозглые порывы ветра. Он уже порядочно отошел от лагеря, и постепенно начал остывать, в который раз прокручивая в голове недавний разговор с отцом. — Воробьишка... Ты правда хочешь стать воителем? Котенок, до этого спокойно вылизывавший бок, замер, ощутив привычную смесь жалости и чувства вины, исходящую от Грача. Ну, как спокойно — несколько минут назад он повздорил с Ветерком в очередной раз, и уже размышлял над тем, как незаметно подсунуть ему колючек в подстилку. К сожалению, это представлялось маловозможным, ведь пока у них была общая постель, а спать на колючках даже ради мести ему не хотелось. — Я не понимаю тебя. — Воробьишка напрягся и повернул незрячую морду к коту, который тут же слегка вздрогнул. Серый котенок сощурил подернутые дымкой глаза, сосредоточившись на словах Грача. В последнее время он замечал, что может проникать в чувства других. Воробьишка мог с легкостью настроиться на образы, мелькавшие в голове у большинства его соплеменников, и эта способность вселяла ему уверенность. Раньше он не считал ее чем-то особенным, но потом понял, что больше никто не обладает таким умением. Вот и сейчас, на несколько мгновений отрешившись от действительности, Воробьишка увидел, и услышал, и почуял горьковатую пелену, застилавшую самый разум отца. Но черный воин недолго молчал: — Я надеялся, что ты осознаешь неосуществимость этого желания. Прости... Ты никогда не будешь нормальным, — произнес Грач, внутренне отгородившись от сына, вытолкнув его любопытный нос из своей души. Воробьишка тряхнул головой; постепенно до него дошел смысл сказанного, и будто змея поднялась в нем, раздраженно шипя. Шипение исторглось и из уст котенка. — Почему? У меня нет лапы или носа? Ну и что, что я не вижу так, как вы! Мое зрение другое, но только оно отличает меня от остальных, — Воробьишка оскалился, нарочно не отворачиваясь от воина, зная, какой дискомфорт причиняет ему «взгляд» слепого. — Ты так говоришь только потому, что хочешь навечно поселить меня у старейшин? Не пройдет! Лучше я себе шею сверну на тренировке, чем поддамся тебе! — Ты не понимаешь, что делаешь! Ты еще слишком мал, чтобы понять. Послушай меня... — было видно, что и терпение Грача уже на исходе, но его сын перебил его: — Не хочу слушать. Уйди... уйди из моей жизни, оставь меня в покое, вот чего мне действительно хочется. Воробьишка помотал головой, прогоняя картину «беседы». Грач ему тогда так и не ответил — ушел в патрулирование, делая вид, что ничего не произошло. Что ж, он всегда умел скрывать свои эмоции, но только не от Воробьишки, впитавшего в себя горечь черного и тупую, застарелую боль, вихрем пронесшуюся в его сердце. Полосатый котенок замер, закрыв незрячие глаза. Теперь уже и в его груди затлел отголосок боли, непонимания и негодования, что он испытал, впервые услышав шепот королев, сетовавших на несправедливую судьбу смышленого малыша. Его шокировало то, что они считают его каким-то... ущербным? Но он не мог распрощаться с мечтой стать воителем! — За что? Я такой же, как все! — осипшим голосом пробормотал Воробьишка, уже не сдерживая слез. Шелест, с которым соленые капли падали на сухие стебли травы, отчетливо слышался серобокому, и он мог легко определить, где его слезы оросили растительность. Так почему его отличный слух и нюх никто не берет в расчет? На ум Воробьишке вновь пришло слово «справедливость». Он уже окончательно понял, что справедливым этот мир не будет к нему никогда. С самого раннего детства его преследуют невзгоды: странная для всех, но привычная ему слепота, по мнению всех окружающих являющаяся причиной того, что он не станет защитником племени; безразличие матери; навязчивость отца; омерзительный нрав брата Ветерка... И постоянные перешептывания за его спиной, шушуканья, косые взгляды, которые он не мог видеть, но явственно ощущал на шерсти. «Чьи грехи искупаю я своей жизнью?»

***

Обрывки белесых облаков стремительно сбивались в рыхлые кучи, темнели, изменяли формы и все больше разрастались. Солнечный свет попадал на землю местами — тучи уже не были прозрачными, а превратились в плотную серую массу, сгустившуюся над бескрайней пустошью. Вдали заворчало, лишь предупреждая о скором явлении истинного голоса грома. Воробьишка сжался в тугой комок, лежа в небольшом овражке, слегка закрытом колючими кустами. Он измучился и с трудом подавлял сон, сильнее и сильнее волнуясь. В голове стучала, вторя стуку крови в ушах, только одна мысль: «Я потерялся». Самым простым выходом из ситуации было вернуться по своему же запаху, но котенок сомневался, что сможет одолеть обратный путь на подгибающихся от усталости лапах. Еще со времени перепалки с Ветерком он ничего не ел, и урчание в желудке становилось громче, равно как и громовые раскаты. Воробьишка вспомнил свою мягкую подстилку и тепло детской, живо представив уют палатки, так контрастировавший с теперешним его положением. «Овцеголовый... Дурак, дурак, дурак! Зачем я ушел так далеко? Зачем, великое Звездное племя?» — сокрушался юнец, ругая самого себя. Однако гордыня вновь кольнула его, шепнув: «Так им всем и надо. Будут искать тебя в грозу до самой темноты. Хорошее наказание обидчикам, не правда ли?» — Только вот и мне придется пережидать эту грозу не в мягком гнездышке, — огрызнулся в ответ внутреннему голосу Воробьишка, дернув ушами. Неизвестно, сколько бы он так лежал, внимая урчанию надвигающейся бури, если бы его носа не коснулся знакомый запах. Шерсть на спине слепого встала дыбом. «Что они здесь делают?» — Ветерок, сюда! Мы его нашли! Скорее! — услыхал серый звонкий голос сестры, и топот её лап, перемежающийся с шагами следовавшего позади Львенка, приблизился. — Откуда вы... Зачем явились? Хотите, чтобы и вас отругали? — Вставай, Воробьишка. Двуногие выпустили собак. Нужно уходить! — Воробьишка почувствовал тычок в бок — Львенок пытался его поторопить. Беглец возмущенно мяукнул, не желая, чтобы до него дотрагивались, и тогда ощутил, как земля слегка завибрировала. Он навострил уши, и тяжелые собачьи шаги подтвердили слова котят. Воробьишка, более не медля, поднялся и позволил братьям и сестре вести его, а сам принялся отслеживать расположение враждебных зверей. — Из-за тебя нас всех съедят! Чтоб у тебя хвост отвалился, — прошипел Ветерок, поравнявшись с едва волочившим лапы утомленным слепцом. Черный юнец просто трепетал от страха и тщетно пытался замаскировать этот факт злобой, но Воробьишку-то не проведешь. — Вот и сидел бы в детской, я тебя не звал, — оскалился в ответ серо-полосатый. Начинающуюся перепалку прервали Львенок и Остролисточка, терпение у которых тоже было на исходе. Львенок то и дело опасливо оглядывался, забегал вперед, а потом возвращался назад, беспрестанно дергая ушами и шумно дыша. Воробьишку начало раздражать это сопение; он хотел уже буркнуть что-нибудь по этому поводу, когда его резко спихнули в канаву. Котенок пискнул и ему тут же заткнули хвостом пасть. — Собаки, — прошептал Ветерок, с напряжением ловя малейший звук, который подтвердит, что игрушки Двуногих их обнаружили. Рядом залегли сестра и брат. — Что вы тут делаете? — раздался изумленный голосок у них за спиной. Окаменев, «путешественник» и «спасатели» не могли пошевелиться. — Вас повсюду ищут! — Вересколапка, что там у тебя? — следом шел наставник ученицы — Грач. Только услышав отца, Воробьишка сжал зубы, заставив Ветерка, чей хвост был у него в пасти, взвыть от боли. До это у них был шанс избежать неприятной, мягко говоря, встречи: отвлечь Вересколапку или как-то уговорить её увести Грача, но крик Ветерка их окончательно сдал. Поняв это, Воробьишка сорвался с места, забыв об усталости: кипучий гнев и нежелание видеть воителя дали ему силы. — Воробьишка! — воскликнула Остролисточка, ринувшись было за братом. — Стой! — преградил ей путь Львенок, и, обернувшись, рыжий котенок выбрался из овражка. — Грач, там собаки, прямо там, куда он убежал! Испуганная мордочка Вересколапки обратилась к учителю, чье выражение ярости и готовности со всей мыслимой и немыслимой строгостью наказать провинившихся сменилось, в свою очередь, неподдельным страхом. Приказав подопечной увести беглецов подальше, туда, где искали их Совоцап и Проныра, Грач перемахнул через канаву и устремился следом за сыном. Отыскать его удалось лишь у самой ограды пастбища; стена из жесткой толстой паутины за спиной котенка, спереди — несколько обрадованных находкой псин со сверкающими от азарта глазами. Одна из них подалась вперед, а вместе с ней и Грач. Сильным ударом когтистой лапы вмазав врагу по морде, воин схватил Воробьишку за загривок и отшвырнул в сторону. Слепой шмякнулся в колючий куст, немного смягчивший падение. Сердце его больно билось в груди, дыхание было таким прерывистым, словно он сам не мог поверить, что все еще дышит, и теперь пытается заглотить больше воздуха, чем возможно. Воробьишка слышал заливистый лай, скулеж, воинственные возгласы, чуял запах собачьей крови. А потом пространство прорезал крик боли, перешедший в сдавленное бульканье, и запахло кошачьей кровью. Запах был непереносим; привычная темнота котенка окрасилась в алый, и он потерял сознание.

***

Гроза наконец пролилась дождем. Вода шумела, разбиваясь о твердь, скапливалась в лужи, создавала грязь. Мокрые силуэты сновали по поляне, кое-где окруженной утесником. Несколько теней сгрудились в центре над кучей темного меха. — Пусть путь его в Звездное племя будет легким, — проскрипел Корявый, не заботясь о том, слышат ли его соплеменники из-за дождя. Покачав головой, целитель заковылял в сторону своей норы, где совсем недавно натирал шерсть погибшего травами. На пороге жилища сидел, нахохлившись, серый котенок. — Иди внутрь, нечего мокнуть, — велел лекарь, жалея, что не может шлепнуть мальца хвостом. Воробьишка прижал уши, выражая нежелание следовать советам. Корявый вздохнул и протиснулся мимо него в обитель лекарств. Ветерок издалека исподлобья смотрел на брата, прижавшись боком к холодному боку мертвеца. Он не мог думать ни о чем, кроме мести безмозглому родственнику. Только это его и поддерживало — мысль, что когда-нибудь Воробьишка поплатится. Перед внутренним взором все еще стояла картина: Проныра оттаскивает истекающего кровью Грача в сторону, а затем они вместе с Совоцапом отвлекают собак, покуда Вересколапка отгоняет троицу прочь и вытаскивает из колючек неподвижного Воробьишку. Ветерок встал и направился к серому, мелко дрожа от пронизывающего холода и злости и напоминая собой черный скелетик, облепленный мокрой шкурой. — Доволен? Чего же не пляшешь от радости? — произнес он, нависнув над незрячим. Воробьишка поднял голову и «уставился» на подошедшего своим наводящим жуть взглядом. — Это несчастный случай, — хрипло отозвался пепельный. Ветерок замахнулся, желая ударить брата по щеке, а еще лучше — по глазам, чтобы навсегда избавиться от этого мерзкого взора и больше никогда с ним не встречаться. Но сдержался. — Лучше бы умер ты, а не Грач. От тебя все равно никогда не будет пользы, — выплюнул он, бросаясь прочь и оставляя Воробьишку тупо смотреть в черную пустоту.