И ты чувствуешь: твое сердце (укореняется в теле)

В ночь после коронации Зуко, Катара была одна в глубине дворцовых садов. Она сидела у пруда — у пруда, который привлек ее внимание еще очень давно, когда она впервые сюда прилетела; уже много лет лишь звук воды помогал ей привести мысли в порядок. Она прислушалась к кристальному шепоту пруда, шелесту птиц на деревьях и вздохнула. Ночное небо над головой было словно соткано из дорогого шелка, звезды сверкали, как острие меча, и было тихо-тихо. Катара вытянула немного воды из пруда и дала ей скользнуть по пальцам, словно серебряной ленте: туда-обратно, туда-обратно. Из темноты выплыла уткочерепаха и закрякала, перебирая ластами воду. Она смешно ныряла всего в нескольких футах. Катара улыбнулась и взмахнула руками — волна двинулась к уткочерепахе и вода чарующе затанцевала вокруг нее. Зверек попытался клюнуть гладкую струю воды — почти упал на спину. Катара неожиданно для самой себя засмеялась.  — Катара? Быстро, словно молния — и Катара слишком хорошо знала, как быстро это может быть — вода закружилась вокруг нее подобно змее и превратилась в лед. Она напряженно огляделась — боевые рефлексы — прежде чем осознала, что у дерева стоит всего лишь Зуко. Вода медленно стекла обратно в пруд, вызвав бурю негодования у бедной уткочерепашки.  — Духи, Зуко! — в ее голосе облегчение соседствовало с досадой. — Я не заметила, как ты подошел. И правда, сейчас она обратила внимание: Зуко продолжал двигаться совершенно бесшумно — он будто еще не осознал, что прятаться больше не нужно. Настанет ли когда-нибудь то время, когда к нему вернется уверенность, достойная Хозяина Огня? (Настанет ли когда-нибудь то время, когда шрамы, оставленные войной на всех — всех без исключения — затянутся?).  — Извини за это, — Зуко осторожно сел рядом. Катара едва заметно отодвинулась. — Не хотел тебя пугать, — он помолчал, а затем спросил, — Что ты здесь делаешь?  — Итак, — начала она, — я хотела поздравить новоиспеченного Хозяина Огня — дело в том, что мы не виделись с самой коронации — но я не смогла его найти. Ага, вот же он! Его лицо тронула едва заметная улыбка: уголки губ лишь едва приподнялись. До этого момента ей и в голову не приходило, как редко Зуко улыбается — и от этой мысли что-то в груди затрепетало. — Прости. Я весь день встречался с новыми советниками, Мудрецами Огня. Было просто ужасно.  — Не беспокойся об этом, — тон ее голоса смягчился. — Мои поздравления. Я действительно рада за Вас, Хозяин Огня Зуко. Он вздрогнул: — Ты не обязана называть меня так.  — Я знаю, и больше делать этого не намерена. Но это правда. Я очень за тебя рада. Как ощущения? Зуко слегка взмахнул рукой, словно желая коснуться короны, но сейчас ее на нем не было. Сегодня ночью он был обычным парнем — волосы лезут в глаза, в простой рубашке и брюках — был таким, как в последние месяцы ее путешествия. (Обычным парнем, который принял молнию в грудь ради нее). Он выглядел как прежде, но Катара прекрасно понимала: все вокруг изменилось и продолжало меняться. От этого хотелось плакать. Зуко резко опустил руку.  — Я не знаю, — ответил он. — Странно. Немного пугает. Насколько мои люди доверяют мне? Насколько доверяют мне мои послы? Они очень долго служили отцу, а я так много лет провел в изгнании. Все ощущается таким ненадежным… Не могу сказать, готовы ли они принять меня. Катара понимала его смятение. Они все были испуганы сегодня на церемонии — узурпатор, шептали некоторые на улицах, король — наглый мальчишка — Но Катара видела истину: лица большинства людей на площади выражали лишь облегчение. Она всегда думала, что эти люди устали от войны так же, как и все остальные.  — Готовы, — как они могут не принять? Когда Зуко встал на колени перед Мудрецом Огня и поднялся снова с короной на голове; когда он посмотрел на людей перед ним и звонким голосом объявил новую эру любви и мира, когда он перестал быть наследником престола, и вступил на престол — Катара была уверена: она последует за ним куда угодно. И она видела, что все люди вокруг думают так же.  — Ты так думаешь?  — Да. Если не сейчас, то скоро будут. Дай им время. Зуко едва заметно выдохнул: плечи его опустились и складка между бровей исчезла: — Спасибо тебе.  — Всегда пожалуйста. Ты правда чувствуешь только это? Волнение? Думала, ты будешь счастлив стать Хозяином Огня.  — Я не бываю счастлив, — старая шутка заставила Катару улыбнуться. Он скользнул по ней взглядом перед и снова посмотрел на воду. — Что ты действительно делаешь здесь, Катара?  — Я уже сказала тебе, что искала нового Хозяина Огня. Зуко изогнул его нормальную бровь: — У пруда с уткочерепахами?  — Я подумала, что ты, наверное, очень хочешь насладиться их кряканьем, — тем же тоном сказала Катара и вздохнула, не услышав его ответа. — Мне нужно было подумать. И побыть одной.  — О, — на его лице промелькнуло удивление. — Хочешь, я уйду? Она едва зметно улыбнулась в ответ. — Хочу ли я выгнать тебя из собственного сада?  — Мне есть, куда пойти. Сейчас у меня целый дворец. И Катара не могла это так оставить — волна окатила Зуко, и он тут же начал возмущенно шипеть — но Катара видела, что глаза его весело блестят. — Ты никогда не говорил ничего высокомернее — и поверь мне, Зуко, это действительно что-то значит, — она хихикнула.  — Я сейчас Хозяин Огня, — сказал Зуко. — Это звание идет с территорией. Она закатила глаза, но помогла ему высушиться. Когда Катара мерцающим каскадом опустила воду в пруд, Зуко повернулся к ней. Незаметно они сдвинулись ближе друг к другу, его колено почти касалось ее ноги. — Катара, — в темноте его голос казался недоверчивым. — Почему. Ты. Здесь? И внезапно Катаре совсем расхотелось смеяться. Веселье исчезло. Моргнув, она отвернулась. Ночной воздух стал холоднее.  — Я не знаю, — прошептала она. — Я не знаю. Это глупо — я не знаю, как объяснить.  — Ты можешь рассказать мне, — произнес он тихо, и Катара правда очень хотелось. Но как она сможет? Как сможет объяснить тернистый клубок в ее груди? Она не знала, как сказать Зуко, что все, что случилось со времен Кометы Созина, со времен падения Азулы, со времен свержения Озая, превратилось в неясные очертания, сбивающий с толку шквал эмоций — эмоций, которые она не могла объяснить даже себе. Радость была самой главной — когда она увидела своих друзей после кометы, всех вместе, почти не пострадавшими и живыми, живыми, живыми — полнейшее облегчение затмило разум, почти заставило ее ноги подкоситься. Катаре никогда не приходило в голову, что радость может быть такой же ужасной, как и горе, но она накатывала на нее снова, и снова, и снова, жестоко и безжалостно — а она неслась в их объятия. Сокка, конечно, был первым, к кому она побежала, и Катара почувствовала, как тот испустил дрожащий выдох, крепко ее обнимая. — Ты вернулся. Ты вернулся, — она не могла думать ни о чем другом, а ее брат то ли смеялся, то ли всхлипывал, уткнувшись в ее волосы. — Я парень-бумеранг, Катара, помнишь? — ответил он тогда. — Я всегда возвращаюсь. Каковы были шансы? Катара спрашивала себя, пока летела к ним: к Тоф, Суюки и Аангу, который устало ей улыбался — Все закончилось, Катара. Я забрал у Озая магию, все закончилось, все закончилось, — его слова отдавались облегчением в груди. Каковы были шансы, что все они, все люди, которых она любит, все ее сердце пройдет через это? Каковы были шансы, что они все переживут войну? Но были и другие эмоции. Печаль — когда она смотрела на Азулу, сломленную и побежденную, резко контрастировала с триумфом, который она ожидала почувствовать. Напряжение — когда Зуко, хромая, пошел в армейские казармы с требованием разослать письма, в которых сообщалось: ПОКИДАТЬ ПОСТ, ОТСТУПАТЬ, НЕ ВСТУПАТЬ В БОЙ, ОЖИДАТЬ ДАЛЬНЕЙШИХ ПРИКАЗОВ. Ужасное, стремительное облегчение — когда стало известно, что боевые действия прекратились. Теперь Зуко подвинулся к ней, и Катара увидела, как его рубашка слегка смялась. В отличие от его бледной кожи, шрам, выжженный на животе, казался грубым и жестким на ощупь. Шрам, конечно. Это тоже было эмоцией, которую Катара до сих пор не позволяла себе осознать, несмотря на то, как сильно она хотела сохранить ее — подобно драгоценному камню. Она с трепетом чувствовала это глубоко внутри. Обнаженность. Что-то между благодарностью и радостью и нежностью.  — Я так счастлива, — произнесла она тихо, — что война закончилась. Конечно, я счастлива. Я не могу поверить, — и ее голос едва ощутимо дрогнул на слове поверить, — как нам всем повезло. Я не могу поверить, что все и правда закончилось. И она тоже — последние несколько дней прошли в каком-то забвении, пожалуй, счастливом. Катаре достаточно было просто быть рядом со своими друзьями, пить за то, что они все здесь, что они живы, пересказывать друг другу события финальной битвы — иногда, к раздражению других людей, неоднократно. («Скажи «дирижабль» еще раз, Сокка, — сказала Тоф однажды, небрежно положив ноги на валун. — Я уверена, скала, которую я собираюсь бросить тебе в голову, хотела бы услышать это»). Но забвение закончилось. Передышка не продолжалась. Мир не мог перестать двигаться навсегда, и не имеет значения, насколько мы этого хотим. Зуко продолжал молча слушать.  — Но я думаю, — продолжала Катара, — я просто… просто чувствую себя потерянной. Я не, — она покачала головой и сжала губы. Что она могла сказать? Что в ужасном смысле какая-то ее часть скучала — на самом деле скучала — по войне? По жизни в бегах? Что задержка на коронации Зуко была чем-то похожа на тюрьму? Что смотреть на ее друзей после коронации, осознавать, что они неизбежно теперь пойдут своими дорогами, было словно получать удары кувалдой по груди?  — Суюки возвращается к Воительницам Киоши, — продолжила Катара. — Сокка может отправиться с ней — наверное, он так и сделает. Мой отец хочет отплыть в Южное Племя Воды. Я не знаю, что собирается делать Тоф — ты знаешь, Тоф не очень любит болтать — но думаю, она захочет поехать в Царство Земли. Аанг — ладно, он Аватар. Он не сможет стоять на месте.  — Я понимаю. И я бы догадался обо всех остальных. — Он наклонил голову. — Я слышал, Тай Ли тоже присоединилась к Воительницам Киоши.  — Духи, не напоминай мне. Это было так странно — видеть ее только что, ну, не пытающейся убить нас. Я не могу представить, как… беспечно Суюки поступила, позволив ей присоединиться.  — Тай Ли неплохая. Я знаю, это сложно, но, думаю, мы сможем ей доверять.  — Ты сможешь? — спросила Катара, и потом, потому что она хотела спросить, и потому что Катара никогда не могла держать язык за зубами, она добавила: — И что насчет Мэй? Зуко медленно повернулся к ней: — Что насчет нее?  — Мы можем доверять ей? Теперь, когда она с нами?  — Она не с нами.  — Я видела вас двоих этим утром, Зуко, — сказала Катара мягко. Она хотела отвести взгляд, но его глаза словно загипнотизировали ее. Под луной они были цвета чистого янтаря. — Я подумала, что, возможно, стоило бы проверить твою рану. И еще… Я хотела пожелать тебе удачи перед коронацией. Но Мэй была уже там, так что… Катара не сказала, что в тот момент почувствовала — когда увидела их вместе. Она не сказала, как хорошо они вместе смотрелись: их высокие, худые силуэты и легкость, с которой они глядели в глаза друг другу; их темные волосы и бледная кожа, которые можно встретить только в Нации Огня. Она не сказала, что смотреть, как Мэй делает шаг в объятия Зуко, было так больно, словно ее мускулы разорвали на кусочки. (И, возможно, так и было. Сердце — тоже мускул). Тишина окутала их, тяжелая, словно обещание. Катара отвернулась от Зуко и посмотрела на пруд. Уткочерепаха возвращалась к ним.  — Мэй, — он наконец продолжил, — пришла увидеть меня, и я благодарен ей за это. Я рад, что она вышла из тюрьмы, — последовала пауза. — Но она не с нами, Катара. Больше нет. Я не тот, кем был раньше, да и она тоже, — его голос дрогнул. — Слишком многое изменилось. (Глаза Азулы устремляются к ней; страх застревает в глотке; треск синей молнии — НЕТ!) Спасибо, Катара. Я думаю, я единственная, кто должен говорить спасибо.  — Да. Многое поменялось, — Катара сглотнула, стараясь не замечать ком в горле и слезы в глазах. Она отклонила голову и поглядела на разбросанные сверху звезды — тысячу крошечных огней — и почувствовала, что может упасть прямо в небо. — Я думала, что после того, как все закончится, после того, как мы победим, я захочу вернуться назад в Южное Племя Воды, Зуко. Я думала, что захочу вернуться домой. Последовало молчание. Катара не заметила тревогу на его лице. Она не замечала, что не единственная боится остаться в одиночестве.  — Но я не хочу, — продолжила она. — Я скучаю по Пра-Пра, я скучаю по всем. Но я не хочу возвращаться. Я даже не могу думать о том, чтобы вернуться. Я не знаю, что буду там делать. Я не могу представить путешествие одной. Без Аанга или Тоф… Катара сделала глубокий, дрожащий вдох. — И я просто — Зуко, — и сказанное ею имя стало знаком, что она верит: Зуко способен ее понять. — Я не знаю, что теперь делать, — ее плечи начали подрагивать, а горло начало гореть. И когда Катара на мгновение закрыла глаза, на один долгий миг она почувствовала слезы, струящиеся по щекам. Я не знаю, что теперь делать. Я не знаю, кем теперь быть. Я не узнаю ее теперь, ту девочку, которой я была до войны. Ту девочку, которой я могла бы быть, если бы не война. Каждый, кого я люблю, покидает меня. Я не хочу остаться одной. Я потеряна — я запуталась — я плыву по течению — я… Она чувствовала его нерешительность, а потом напряжение — Зуко обнял ее одной рукой. Катара отстраненно подумала, что всего несколько недель назад это было бы немыслимым — недружелюбный, неловкий Зуко делает первый шаг — Иди сюда, Зуко. Быть частью группы значит быть частью групповых объятий — но они оба были правы. Многое изменилось. Она прижалась щекой к его плечу и закрыла глаза. Так близко. Она чувствовала его тело: плечи, ребра, бедра, колени. Зуко был теплым и таким знакомым — Катара сосредоточилась на этом. Она слышала его шепот, неуловимый и отдаленный, почти такой, словно он обращался к самому себе, почти такой, словно он потерялся в воспоминаниях, — Кто ты? И чего ты хочешь? Катара плакала недолго — война ее закалила. Но когда слез не осталось, Зуко не отпустил ее, не отстранился. Катара тоже не сдвинулась с места, и они так и сидели: одно сердце рядом с другим.  — Я думала, что почувствую свободу после войны, — прошептала она. — Но я не чувствую. Так долго у меня была цель. Сейчас у меня нет ничего. Они молчали долгое, долгое время. И затем…  — Когда я все еще был в изгнании, — начал Зуко, — спустя несколько месяцев после того, как мой отец выгнал меня, я проснулся однажды утром и понял, что больше так не могу. Я не мог просыпаться и видеть все эти напоминания о нации Огня на моих стенах, напоминающих о том, что я потерял. Катара попыталась представить его — тогда ему едва исполнилось тринадцать — юного и злого, со своим шрамом, меткой жестокости его отца — свежим ожогом на щеке. Она попыталась представить его, смотрящего на волны, с поврежденным глазом и сжатыми кулаками, с горечью на сердце. Ей стало грустно, несмотря на то, что этот мальчик был далек от того, кто обнимал ее сейчас.  — Так что я выкинул все, — продолжил Зуко. Он прижал щеку к ее макушке неповрежденной стороной своего лица — кожа была теплой и гладкой. — Флаги, карты, мое одеяние Огненной Нации. Я перенес все на палубу и начал бросать за борт.  — Никто не остановил тебя?  — Они не пытались, — ответил он. — Они не посмели.  — Я думал, что это будет здорово — наблюдать, как все исчезает в воде, — добавил Зуко. — И так и было, в начале, но еще это казалось хлыстом — позже стало только больнее. Я не понимал — я думал, что, может, избавился от недостаточного количества вещей, так что я выбрасывал все больше и больше: свитки, изображения из дома. Вся команда наблюдала за мной, но мне было плевать. Я знал лишь то, что мне нужно было почувствовать себя свободным. Он шевельнулся: — И тогда мой дядя нашел меня. Катара не удивилась, она видела, как Зуко смотрит на своего дядю, слышала, как смягчается его голос в разговоре с ним. Она не один раз думала, что Айро — доказательство сердца Зуко; что он сердце Зуко вне его грудной клетки. Это происходило в двух направлениях: она знала, что старый мужчина любит своего племянника больше, чем Зуко когда-либо сможет полюбить себя.  — Он спросил меня: «Племянник, что ты делаешь?» Я ответил: «Дядя, если я собираюсь выполнить миссию, меня не должно ничего отвлекать. Мы не можем взять нашу историю с нами; это слишком тяжело. Если мы собираемся поймать Аватара, мы должны быть налегке».  — И он ответил: «Нет, Принц Зуко, мы должны быть привязаны». Он замолчал, и Катара слушала удары его сердца: — Почему ты рассказываешь мне об этом?  — Я думаю, — она чувствовала, как его слова пробежали вдоль позвоночника, — Потому, что это не глупо — то, что ты чувствуешь. Это не глупо, думать, что свобода — это все, чего мы хотим. Но свобода может быть ужасной вещью, Катара. У нас должна быть цель в этой жизни. Мы должны быть привязаны. Привязаны, подумала Катара. Да. Она медленно выдохнула. Несмотря ни на что — на то, насколько уставшей и запутавшейся и одинокой она все еще была, она не могла отрицать, что чувствовала и облегчение тоже. Возможно, это происходило просто из-за того, что она наконец выплакалась, наконец высказала правду о том, что было у нее на сердце. Но, может быть, и из-за него тоже.  — Спасибо, Зуко, — Катара почувствовала, как он улыбнулся — такой знакомой легкой улыбкой. Она не глядя ее узнала.  — Я думаю, — произнес Зуко, — я единственный, кто должен говорить спасибо. Она тихо засмеялась. — Об этом, — добавила Катара, отстраняясь, чтобы дотянуться до края его рубашки. Она притворилась, будто не почувствовала пульсацию под своими пальцами на его шее. — Я хотела поблагодарить тебя еще раз за то, что ты сделал на Агни Кай. За то, что спас мою жизнь. — Ты не должна, — попробовал сопротивляться он и опустил взгляд на ее руку — ее пальцы были выпрямлены и лишь едва задевали кожу его живота. — Мы уже прошли через это.  — И все же, — продолжила она. — Это — я не могу поблагодарить тебя в достаточной степени за это, Зуко. Ты спас мою жизнь — это не то, от чего ты можешь просто отмахнуться — это очень много, и я знаю, ты сделал бы это для кого угодно… Сомнение, которое проступило на его лице, заставило ее дрогнуть, почувствовать сомнение. Зуко — хороший человек, но даже лучшие из людей не прыгнут на молнию просто ради кого угодно. Катара подумала о том, что все это значило — и постаралась выкинуть эти мысли из головы. Свобода может быть ужасной вещью. Возможность может быть тоже.  — Может быть, — сказал Зуко, и затем поднял голову и посмотрел прямо ей в глаза. — Но я сделал это для тебя. Между ними что-то заискрилось. Катара отвернулась первой. Зуко откашлялся: — До этого ты говорила, что не хочешь возвращаться в Южное Племя Воды.  — Я не хочу. Не сейчас, во всяком случае.  — Тогда оставайся. Здесь. В Стране Огня, я имею в виду. Не в саду. Хотя ты можешь сделать и это, если хочешь. Я просто говорю…  — Что я буду здесь делать, Зуко? — она мягко перебила его, однако в его глазах читалась благодарность. Она не знала, что люди могут так сильно краснеть, не теряя при этом сознание.  — На самом деле, — поделился он, потирая затылок. — У меня есть идея.