***
Не сказать, что Омск не был любим никогда. Но, знаете, мало приятного, когда ты, будучи совсем маленьким, брошен своей матерью и отдан на попечение старшей сестре. — Ну здравствуй, малыш. Теперь ты будешь жить со мной. Эти слова отпечатались в памяти Омска, словно 1716 год был только вчера. Тогда на пороге деревянного дома его встретила девушка лет двадцати с светло-русыми волосами и серо-голубыми глазами. Теплая улыбка была на её лице, а во взгляде читалось некоторое непонимание. Оно и не удивительно, странно было проснуться на заре и увидеть маленького ребёнка, напуганного и бледного. — А кто ты? — чуть угрюмо спросил мальчик, с виду лет пяти-шести. — Я твоя сестра. Я Тюмень. Меня зовут Таня, — представилась Тюмень, поправляя спавшую с плеча ночную сорочку. Мельком Омск заметил огромный шрам, тянувшийся, скорее всего, со спины его новой знакомой. — Я Омск. Откуда у тебя этот шрам? — спросил мальчик, касаясь пальцем плеча Тюмени. — Былое прошлое, — ответила Тюмень с улыбкой. Откинув длинные, не заплетённые в косу, волосы, она взяла мальчика на руки и унесла в дом. На улице было не больно-то тепло. Так и познакомились. Тюмень всегда заботилась о ближнем. Омск не стал исключением. Он вырос вместе с ней. Таня всегда была невероятно добра с ним. Правда подчас это доброта подменялась гиперопекой, что очень раздражало Омск. Нет, она не ходила за ним хвостом, скорее огораживала его от всякого вредного, по её мнению, внимания. На этой почве у Тюмени и Омска было немало ссор, но они довольно быстро мирились. — Ты не знаешь, почему Тюмень так заботится обо всех? — поинтересовался Омск у своего младшего брата — Новосибирска. — Ты не одинок. С некоторых пор для неё это абсолютно нормально. Она просто излишне переживает, принимает всё близко к сердцу, — вполне спокойно ответил Новосибирск, стряхивая незначительные пылинки с рукава сюртука. — С каких таких пор? — настороженно спросил Омск. — С 1695 года. Тогда она едва не погибла. В городе был пожар и он, будучи деревянным, почти сгорел. Таня тогда чудом уцелела. Город отстроили заново, а её достали с того света. На память от этого у нее вся спина и плечи в шрамах, — уже тише ответил Новосибирск. Было видно, что ему неприятно об этом говорить. Новосибирск передёрнуло. — А ты откуда об этом знаешь? Ты же вроде младше меня… — Тобольск рассказал. Он это… видел всё это воочию. И ещё… никогда не спрашивай об этом у самой Тюмени. Она не любит этого. Если любопытно — спроси у старины Тобольска. Он у нас вместо летописи. — Буду иметь ввиду. Время шло. Омск взрослел и его поведение становилось день ото дня хуже. Курение, алкоголь, наркотики. По накатанной. Всё началось с начала двадцатого века, когда началась революция в Петрограде. Люди сделали своё «чёрное дело», Омск совсем отбился от рук. — Я тебе сказала прекрати! — Тюмень едва не срывала голос, в очередной раз застав Омск за сигаретой. — А что ты мне сделаешь?! В кандалы закуешь? На каторгу сошлёшь? Или что? Под домашний арест? — сорвался Омск. Его всегда раздражала чрезмерная забота со стороны сестры, но сейчас это переходило всякие границы. Он и так переживал не лучшие времена, так ещё и Тюмень на нервы действует. — Ты должен понимать, что это вредно. В конце концов, я сколько тебе об этом рассказывала… — И что? Меня уже, по сути, ничего не испортит. Ты видела, что со мной творится? Что люди делают с городом? Что люди делают со мной? Почему если они обо мне не заботятся, то я должен заботиться о себе? К чёрту! Эта ссора стала последней каплей. Омск ушёл. И не просто ушёл, а навсегда. Да, он любил свою сестру, которая заменила ему и мать, и отца. Он был безмерно благодарен ей. Но всякому терпению есть предел. Долгое время они не общались. Во время Второй Мировой они изредка обменивались парой незначительных реплик, но не более того. Уже ближе к двадцать первому веку они вновь возобновили общение. Тёплое и дружеское. Тюмени было больно смотреть на то, во что превратился её… «ребёнок». Бледная кожа, синяки под глазами, чрезмерно худой. Да и язва буквально «поедала» его изнутри. Угрюмый, он словно бы сторонился людей. Омск почти не общался с братьями и сёстрами, да и они не особо стремились вести с ним разговоры. Не общался бы и с Тюменью, но… не мог. У него просто не хватило бы совести забыть ту, которая его вырастила и воспитала. Слово за слово, визит за визитом. Тюмень и Омск снова общались, словно бы и не было почти что века ссоры и молчания. Но как бы то ни было, Тюмень любила его. По-своему.***
— Ты же знаешь, что всегда сможешь прийти ко мне, — ответила Тюмень, обнимая брата за плечи. — Я знаю. Но твоя гиперопека меня всё равно раздражает, — заметил Омск с ноткой смеха в голосе. На его лице сияла добродушная улыбка. Он коснулся рук Тюмени, сомкнувшихся на уровне его ключиц. — Я исправляюсь, ей-богу, — ответила Тюмень, усмехнувшись. — Никогда не думал, что скажу это… — Омск на мгновение замолчал и его взгляд скользнул по пустой тарелке, — но можно добавки? — Ты же не любишь каши, — немало удивилась Тюмень. — Твои стали исключением, — ответил Омск. Их отношения не были похожи на отношения брата и сестры. Они были больше, чем брат и сестра. Так сложились обстоятельства. Но, как повелось, что ни делается — всё к лучшему.