Пять степеней (не)свободы

      Три месяца ему кажется, что всё уже закончилось. Шоичи — дружелюбный хозяин маленькой забегаловки без всяких “но”, учится жить, не ожидая полуосознанно каждый миг, что сейчас прибежит Юсаку, и тогда…       Нет. Даже если прибежит, ничего не будет.       Юсаку нынче спокойный, а не замороженный. Наблюдает за улыбками его покупателей с лёгким интересом. Смотрит с рассеянным любопытством, как жарятся сосиски-гриль.       Шоичи счастлив моменту, когда Юсаку несмело просит попробовать пожарить сосиску сам. Направляет его, не давя, как было и в дуэ… не думать.       Когда Шоичи в очередной раз вырывается к стремительно идущему на поправку брату, он оставляет Юсаку полноценной заменой — и сердце его от этого колет нежностью и гордостью. Пережили.       Он пока не знает, но через час его десять лет начнутся с нуля. ***       Ему ни за что не избавиться от этих цепей.       Револьвер создан, чтобы слышать малейшие движения информации в Сети — его создатель настроил его так. Револьвер создан, чтобы понимать принципы работы мира, построенного благодаря Игнисам, как никто.       Револьвер создан, чтобы уничтожить мир, который он знает лучше всего — и что может быть ужаснее, беспомощней и смешнее, если он однажды порвёт связи, из которых соткан?..       Проще не думать. Пока опасность жива, ему не избавиться от этих цепей.       ...а после обидного поражения Револьвер приходит в себя — и становится Рёкеном. Не пикселями и сигналами, нулями и единицами — плотью и кровью, которая слаба, хочет спать, есть, забыться хоть на секунду…       Но не имеет права.       Рёкен существует ради того, чтобы Револьвер закончил эту войну навсегда. ***       Эти рамки он выбрал сам.       Где-то в глубине души Рёги Камиширо упругою злой спиралью скрутилась вина. За то, что не уберёг. За то, что, не сохранив, — не выдержал. За то, что, не выдержав, увлёк в беспросветную бездну…       Хорошо хоть, себя, не её.       Хорошо, что она не видит…       Нет.       Плохо. Невозможно ужасно. Рёга скрежещет зубами от боли внутри, пытается то ли вытравить, то ли исправить, то ли стереть совсем…       Абсолютно не важно.       У Рио всё такое же мерное дыхание. Всё тот же мерный пульс.       Глаза всё так же закрыты.       Капля за каплей — так заполняется океан. Рёга укрепляет акулью кожу. Рёга отращивает клыки. Рёга иммунен к боли. Снаружи. Только бы злая спираль внутри него наконец-то разжалась.       Рио Камиширо скоро откроет глаза. ***       Озарение приходит за долю секунды.       Вот он стоит, и вот стоит его злейший враг, а потом злейший враг открывает рот — и оказывается, что он не враг никакой, а тот самый друг и освободитель. Что он смотрел с тихим ужасом, а потом сказал слово — и оттого их спасли.       Сейчас он говорит слово опять — и на Юсаку это производит эффект разорвавшейся бомбы. И вовсе не важно, что же он говорит.       Юсаку помнит полгода плена. Помнит — хотелось сжаться в комок, спрятаться, чтобы больше не чувствовать боль. Но в просторной белой комнате без мебели прятаться некуда.       Поэтому он спрятался сразу после. Сначала в иллюзию покоя, затем в месть.       Но теперь он снова услышал Голос — и, значит, самое время переставать бояться. ***       Ломать усвоенные рефлексы — совсем не простое дело.       Но Джун Манджоме упорный, если не сказать жёстче. Готов блистать сильнее прочих, одним своим словом вдохновлять толпы народа, одним своим появлением возводить напряжение на почти недосягаемую высоту.       Потому он и Грохот.       А то, что он Джун Манджоме, конечно, никто не изменит — но и никто не отнимет. Мало кто поймёт правильно... тем лучше.       Тем Джуну легче дышать.       Потому что с каждым часом всё меньше страх того, что, если он выйдет вперёд и всё-таки проиграет, — окажется втоптан в грязь. Всё больше тайной надежды, что вместо этого кто-то подбежит и спросит:       — Манджоме, как ты?       И эти слова, не знакомые ему раньше, непривычные, поют в груди. Меняют Джуна Манджоме незаметно — даже для него самого.