Живая классика или "Она читала "Молодую гвардию""

Глава третья Василиса прекрасная Перерыв окончен. Не прошло и половины первой группы. Ребята рассказывали Железникова, Теффи, Васильева, Яковлева, и так далее, так далее. Ребята молодцы. Так проникновенно и чётко рассказывать. Некоторые затягивали своё выступление, но я не обращал на это внимание. Чего не скажешь о судьях. Они снимали баллы за задержку выступления. Но я считаю, что искусство не должно ограничиваться во времени. Я ждал, когда Матвей и Оля покажут себя на сцене. Как я позже понял, они творческие люди. И хотелось узнать, насколько творческие. На сцене было много, кто рассказывал грустные отрывки. Но, как не странно, они не могли меня затронуть. Меня не печалил отрывок из «А зори здесь тихие», отрывок из «Чучело» меня больше смешит, нежели, трогает, а «Девочки с Васильевского острова» мне показались простым рассказом. Остальные отрывки были то смешные, то серьёзные. Но вот один из судей начал говорить о том, что они не будут останавливать участников за очень длительный рассказ, но они будут снижать баллы. А в это время взрослая женщина вывела на сцену девочку в белом платье и с затемнёнными очками. Я спросил: «Почему она в таких очках?». Но мои мысли ответили быстрее моей матери: -Она не зрячая. Это меня удивило. Несмотря на свои трудности, она вышла на сцену и полностью поразила зал. Я когда — то болел невритом, из-за которого мне перекосило лицо, и я не мог выйти на сцену из-за проблем с мимикой и речью. А эта девочка вообще не видит сцены, зала и зрителей, которые ей аплодируют. Она была прекрасна. Белое платье, черные волосы и ангельский голосок. Она напомнило мне то самое пёрышко, которое красиво танцевала в коридоре. Она не видела своё выступление, но выступила грандиозно. Она не понимала, где зрители, но всё равно заслуживала аплодисментов. Она начинала: «Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете». Отрывок из романа «Молодая гвардия». Всё это было так душевно и проникновенно, что я забыл про своё недосыпание, радость и страх. Всё моё внимание обратилось на эту девочку. Она читала с такой уверенностью, что я подумал: «Если она проиграет, жюри станут мне врагами на всю жизнь». Было бы на что жаловаться. Слышно было каждое слово, она не забывала ни одной строчки, не запиналась и рассказывала всё чётко и ясно. А после она начала петь. Она пела так душевно, что наконец-то я пролил слёзы. Многие люди хотят смеяться вечно, чтобы быть счастливыми. Но я вам скажу, в этот момент я был счастливым. Ах, как она пела, … как она пела. Чёртова моя память! Я забыл, какие слова песни были в её рассказе. Но она пела так протяжно, что слёзы текли сами по себе. Всё время мне говорили в театральном кружке: «Чтобы получить слёзы, ты должен соединить всю свою грусть». Но мне чего — то не хватало. В моей грусти были разные эмоции: печаль, досада, потеря, страх. Но мне не хватало одного. Сострадания и жалости. Этого я не испытывал давно. У меня давно не случалось плохих событий. Я забыл свой лицевой неврит, который перекосил мне лицо, забыл потерянную любовь и отъезд из лагеря. Это грустные мгновения утратили свои грустные чувства. Возможно, эти эмоции разогнала шхуна «Свобода». Но она не посмела прогнать сострадание. Умная шхуна. Я давно не видел людей, которых можно было пожалеть и посочувствовать таким людям. Но вот на сцене Василиса. Она вызывает грусть. То ли это грустное выступление, то ли она проникновенно пела, то ли мне было её жалко, что она не видит восхищения публики. Она уже заканчивала. Конец. Я боялся, что когда она повернётся к выходу, она упадёт. Я мог бросить всё на свете, и кинутся ей на помощь. Но хорошо, что рядом был руководитель. Она взяла её за руку и увела в коридор. Больше я не видел эту девочку. Почему я не помог тому, сделанному из пены, перышку, которое растворилась на полу. Я ведь мог поймать его. А эта девочка, которая напомнила мне эту пушинку, была лучшим номером в этом конкурсе. Я не видел другие номера остальных групп. Но я знал, Василиса была лучшей. Я не знаю про её жизнь, но когда я увидел, как она уходит, я знал: «Она ушла из этой истории, ушла походкой лёгкого пёрышка». Ну, что ж. Прощай, «Девочка — пушинка»! Я называл её так, любя. Но я не запомнил её настоящего имени. Может она не представилась, может, я не услышал её из-за недосыпа. Но она мне дорога, как жизнь.