Со времен Поттера ничего не изменилось

У Гриффиндора стычки со слизеринцами — это почти привычка. Стабильность прежде всего, не так ли? Директор МакГонагалл только за голову хватается — к ней приводят Галли и Томаса, взъерошенных и озлобленных, косящихся друг на друга, будто мечтают запустить непростительным один в другого, а может, и во всех вокруг. Дженсен, преподаватель по зельеварению, сменивший Слизнорта на посту, когда тому вдруг приспичило написать книгу (Мерлин, за что, просто за что?), с ехидной ухмылкой снимает с алого факультета баллы. Томас шипит сквозь зубы ругательства. Директор МакГонагалл только вздыхает:  — Альбус, ничего со времен Поттера не изменилось. Дамблдор подмигивает ей с портрета:  — Они всего лишь дети, Минерва.  — Когда-то такие же дети спасли весь магический мир, Альбус.  — Дайте им шанс быть собой, Минерва. Дайте им шанс. А Бренда вздыхает, разглядывая разукрашенное лицо Томаса, дотрагивается до синяка на скуле, и кончики пальцев будто огнем жжет. Томас в её мыслях, Томас в её сердце, Томас, Томас… он везде, куда ни ткнись, никуда от него, вездесущего, не деться. Они даже в квиддич вместе играют: он, разумеется, ловец, а Бренда — охотник. Видятся на тренировках постоянно. Сидят на обедах вместе, смеются, но сердце Томаса не начинает биться быстрее, когда Бренда случайно касается его руки. Её собственное готово выскочить ему под ноги, проломив грудную клетку. Галли стабильно расквашивает Томасу нос, но Дженсен снимает с Гриффиндора очков вдвое больше, чем со своего факультета. Разумеется. Конечно. Томас отводит глаза, но ему не жаль. Ньют с ним в этом заодно. Бренда залечивает обоим ссадины и синяки и думает, что Томас видит в ней только своего-в-доску-парня, а она любит его, любит сильно, хоть с Астрономической башни шагай. И любила всегда, с тех самых пор, как взъерошенный кареглазый мальчишка сунулся в вагон Хогвартс-экспресса, где она уже сидела. Или с тех пор, как чертов Галли впервые обозвал её грязнокровкой, удочеренной волшебником-изгоем, а Томас впервые всадил кулак ему в переносицу. Оба мальчишки, ещё не распределенные по факультетам, катались у входа в столовую, мутузя друг друга, и пришлось их поднимать за шкирки, чтобы разнять. Бренда любит Томаса и задыхается от этих чувств, и её сердце со звоном разбивается, когда на Турнир Трех Волшебников прибывают ученики из Дурмстранга и Шармбатона. Томас ведет на Святочный бал Терезу Агнес, ученицу Шармбатона и участницу Турнира. Бренда на балу так и не появляется — ей слишком больно, больно, больно, болью она захлебывается, и ей кажется, что в её легких прорастают цветы, как в дурацких сериалах для магглов, которые девчонки постарше смотрели в приюте по телеку. О жизни магглов она почти ничего не помнит, но эти цветы в легких въелись ей в память кислотой.  — Бренда, что случилось? — Томас не понимает, почему она закрывается книгой, уходит в себя и захлопывает за собой дверь. Ей хочется кричать: ты не понимаешь?! Ты слепой?! Что я должна сделать, чтобы ты понял?! Кинуться под ветви Гремучей Ивы или послать тебе мерлинова поющего гномокупидона?! Бренда жмет плечами:  — Скоро экзамены.  — Еще пять месяцев, — удивляется Ньют.  — Зато я сдам их на «отлично». Даже походы в Хогсмид превращаются в пытку наподобие Круцио. Бренду почти выворачивает собственными чувствами, и она прячется за кружкой сливочного пива, наблюдая, как Томас держит Терезу за руку. Потом, правда, Тереза куда-то исчезает из их жизни, и Томас отмалчивается, отмахивается и всё больше тренируется к следующему этапу Турнира, не забывая не пересекаться с Агнес в коридорах. Позже Бренда узнает правду: Ньют случайно подслушал разговор Агнес и Авы Пейдж, директора Шармбатона. Терезе Томас и вовсе не нужен, она просто должна была стать его слабым местом, уговорить его поддаться и позволить французской школе победить в Турнире.  — Томми, да забудь ты про эту сучку из лягушатника. — Ньют покупает всем четверым ещё сливочного пива. Минхо пьет молча, Бренда едва прикасается губами к напитку. Она чувствует себя виноватой, потому что рада-рада-рада предательству Терезы. Ей хочется крикнуть, что она знала, догадывалась с самого начала, что с этой девчонкой что-то не так, но она молчит и просто гладит спину Томаса, пока тот напивается. И никто его не останавливает, все и всё понимают. Мерлиновы подштанники, да он в хлам просто убирается, в развалины… со сливочного пива! Правда, потом оказывается, что в пиво он подливал огневиски. Ньюту удается заклинанием снять особо сильную тошноту, а Бренда варит в ночи антипохмельное зелье. Утром Томас выглядит, будто всю ночь спал в своей постели, а у неё под глазами такие синяки, будто именно она дерется с Галли. Тереза из мыслей Томаса уходит так же быстро, как и появилась, и он уже не сжимает руки в кулаки, видя её в школе, а равнодушно смотрит мимо. Но Бренда думает: она БЫЛА тебе дорога, а я для тебя просто друг, и мне больно, как же ты не видишь, мне так больно. И тем страннее, что в феврале, во время «Спасения узника» — сколько не проводили это испытание, с 1994 года? — Бренда обнаруживает себя спасенной Томасом. Она отплевывается, откашливается от воды, смотрит на него расфокусированным взглядом. Томас мокрый весь, разумеется, от макушки до пят, он прижимает её к себе и ведет по щеке ладонью. Сорок три балла Хогвартсу. Томасу наплевать, кажется. Бренда спускается в гостиную в два часа ночи — ей не спится. Снова и снова она прокручивает в голове второе испытание. Кажется, спасают участники только тех, кто им сильно дорог. Почему она? Почему не Ньют или Минхо? Ей всегда казалось, что для Томаса она хоть и друг, но не настолько близкий, как эти двое. И теперь она может спросить его самого. Томасу тоже не спится. Он сидит у камина и смотрит на весело потрескивающий огонь, обнимает колени руками. Ему не одиннадцать уже, но он где-то в глубине души всё ещё ребенок, мальчишка, встреченный Брендой в Хогвартс-экспрессе.  — Ты как? — спрашивает он.  — Нормально. — Бренда садится рядом, подбирает под себя ноги. Профиль Томаса на фоне алых всполохов огня очень четкий, и ей хочется поцеловать его, а там пусть хоть потоп. Ей просто хочется почувствовать его губы. Хорхе всегда говорил ей быть честной с собой и с другими, и уже несколько лет у неё не выходит быть честной с Томасом. Он стал ей самым близким человеком после Хорхе, но какой толк от дружбы, если она не может дружить с ним больше, только вид делает?  — Прости, я мог бы вытащить тебя раньше. Бренда кладет ладонь ему на плечо.  — Томас… — почти шепчет. Мерлиновы панталоны, почему сердце так бьется? Слышит ли Томас, как оно колотится о ребра, грозится выломать их костяную клетку? — Эй, всё хорошо. Ты не можешь всегда всех спасать.  — А если бы я не смог спасти тебя? — Он поворачивает к ней голову. — Бренда…  — Это просто Турнир. — Бренда улыбается ободряюще. — Преподаватели и директор МакГонагалл не оставили бы меня там, ты же понимаешь.  — Бренда, это — репетиция жизни, и если я не могу спасти тех, кто мне дорог, зачем я вообще родился? Вопрос этот сложен, и Бренда знает, что должна что-то ему сказать, но в голове вдруг становится гулко и пусто, и в мозгу мечется раненым зверем только одна мысль: «тех, кто дорог». Тех, кто ему дорог. Значит ли это, что она важнее Томасу, чем Ньют, чем Минхо, чем эта француженка Тереза? К ней он после испытания даже не подошел поздравить, хотя она обошла его на поворотах и вытащила из воды свою маму на три минуты раньше. Бренда касается рукой его щеки, и Томас ведет головой, ласкаясь.  — Тебе не нужно спасать меня. Пока я справляюсь. — Она улыбается. Говорила же ему, что он не сможет всегда и всем помогать, и это нор-маль-но. — Ещё и вас домашним заданием спасаю, раздолбаи. Иначе вы из отработок бы не вылезали.  — Я хочу быть уверен, что могу оберегать тебя всегда, — отвечает Томас тихо. Бренда распахивает глаза и замирает: какого василиска она только что услышала? Что происходит? — Бренда, я… — Он облизывает губы, и у неё кружится голова от этого жеста. Томас, что же ты делаешь, Томас, пожалуйста… Пожалуйста — что? Большим пальцем Томас касается её подбородка.  — Бренда… — Голос его окончательно падает до шепота, и Бренда не выдерживает. Она целует его на свой страх и риск, упиваясь чуть шершавыми, сухими губами, замирая от собственной смелости (где ты храбрая, Бренда, а где — трусиха, шесть лет не могла поцеловать парня, надо же!). Томас отвечает ей, и по её позвоночнику проходят мурашки. Ей кажется, что всё вокруг трещит и искрится от стихийного всплеска магии. Душу в ошметки рвет, а цветы в легких, мешающие дышать, сворачиваются и роняют лепестки, и воздух снова проникает свободно в грудь. Томас обхватывает теплыми ладонями её лицо, ведет пальцем по щеке и продолжает целовать, будто на самом деле мог потерять её навсегда. Бренда цепляется за его футболку, растворяется в чужих прикосновениях и, кажется, неиллюзорно сходит с ума. Есть ли зелье от сумасшествия? Бренде бы мадам Помфри влила целую канистру, но ей бы не помогло. Томас чуть отстраняется, разрывая поцелуй. Бренда понимает, что воздух обжигает ей легкие, но она всё равно судорожно вдыхает. Взгляд у Томаса темный, губы приоткрыты. Он шумно сглатывает.  — Эй! Кажется, Ньют спустился по лестнице лишь для того, чтобы застать их у камина, раскрасневшихся и смущенных.Он закатил глаза:  — Ну неужели, а то всё фигней страдали, аж смотреть на ваши рожи было тошно! Бренда швыряет в Ньюта какой-то подушкой. Тот уворачивается и хохочет. До следующего испытания Турнира ещё полно времени. Ничего не меняется: Томас бьет физиономию Галли, когда у них со Слизерином сдвоенные зелья. Бренда успевает помогать ему и Ньюту с домашними заданиями, лечит синяки и ссадины, полученные в боях со слизеринцами. Но её сердце больше не разбивается на части, будто хрустальное. Томас любит её, Бренда знает это теперь, знает точно, и сердце её поет. Томас целует её на глазах у гриффиндорской гостиной, и они оба слишком счастливы, чтобы обращать внимание на свист Ньюта. Потом Томас, правда, посылает ему проклятье — не «ешь червей», конечно, и не что пострашнее, а простой и всем понятный средний палец. Бренда никогда не была сильна в предсказаниях и вообще от уроков профессора Трелони отказалась, повторяя путь Гермионы Грейнджер (хотя, конечно, такой же умной, как нынешняя миссис Уизли, которой прочат пост Министра магии, она себя не считала). Но и безо всяких магических шаров и гадании на кофейной гуще Бренда знала, что у неё и Томаса всё будет хорошо.