* * *
Незаметно пробравшись сквозь главную дверь общежития Вампуса, применив самое незамысловатое заклятие, свет которого вынудил распуститься дьявольские силки, что узорами заплетались вокруг стальных дверных балок, Амадея Яксли двинулась к своей комнате, то и дело воспроизводя в голове недавнюю беседу с девчонкой Пакваджы. Глядя на рыжую болтушку слизеринка и в самых стохастических помыслах не дала бы ей статуса шармбатонской вейлы, пусть то и даже в прошедшем времени. Несдержанная, трепливая, растрёпанная и совсем не потусторонне-прекрасна, каковой было принято считать истинную вейлу, которой Ридгебит являлась на одну восьмую. Однако и отрицать факт принадлежности Габриэллы к священному древнему французскому роду Яксли не могла, а всё из-за столь мелких деталей и утраченных в поколениях знаний, которые хоть и не во всём своём тягучем приливе, но обитали под копной длинных «уизлевских» волос девушки. — Тебе не говорили, что бродить по тёмным коридорам в ночи может быть небезопасно? Голос, разрезавший гнетущую, но такую приятную для острого слуха тишину не напугал Амадею, но рефлекс угрожающе наставить палочку сработал, как и должен был — молниеносно. — Есть места куда более опасные, — узрев в расцветающем вдоль тёмного, мозаикой выложенного камнями из морского дна длинного, зала свечении подвесных канделябров знакомое лицо, Яксли опустила палочку, но прятать её вовсе не торопилась. Что-то внутри подсказывало, пыталось предостеречь её, но только от чего или от кого? — Ты сегодня была на высоте, — с едва уловимой ехидной усмешкой сказал Христоф, который, как пригрезилось Амадее, выжидал её появления, — но проиграла, — словно констатировал факт отмеченный только ним одним Волчанов, — правда непривычно? Кривая усмешка на устах парня, имя которого занимало одну из главенствующих позиций в незримом списке Яксли с громким оглавлением вроде «пересмешники Ильверморни», в тёплом неравномерно распределённом свечении показалась блондинке не просто зловещей — дьявольской. Но это не первый и, к превеликому сожалению, не последний вельзевул, пересёкший её скалистую дорогу в никуда и всюду сразу. — Поговорим об этом? — пытаясь навесить одноприродную с парнем гримасу, едко выплюнула Яксли, надменно уперев руки в заметно проступающие даже сквозь плотную тканину бедренные кости. — Поговорим лучше о Голдштейне и его цепкой связи с родовым очагом магии Грин-де-Вальда, если ты не имеешь других планов, кроме как душиться в ночных кошмарах! Лицо Амадеи заметно вытянулось, но ожидать, что манерное поведение нового знакомого останется сокрытым от глаз всех, кроме Яксли, крайне несообразно. Но стоит ли витийствовать об одной таинственной личности с другой, окутанной не меньшей дымкой тайны, особой она не знала. — Предлагаешь мне начать прямо здесь? — оглянувшись и отдёрнув полы школьной мантии, язвительно прошипел Христоф, вопросительно уставившись на замешкавшуюся девушку, которая ещё сильнее зажала в руке заметно изношенную тисовую палочку. — Книжный зал не лучшее место, — словно прочитав мысли Волчанова, выдала Яксли, вдруг попытавшись выглянуть за его широкую спину. Вдалеке послышался шаркающий звук, сразу напомнивший юной Яксли шуршание, которое в добрые времена издавали передвижные каменные лестницы в мгновенья, когда весь Хогвартс погружался во дрём. Но миг спустя она буквально встрепенулась, проведя ещё одно сходство, на сей раз с шорохом, который отбивался в ушных ракушках раскатистым громом. С таким же звуком тащили и корячили свои прогнившие и сотлевшие конечности к остолбеневшей девушке инферналы почивших грифиндорцев. — Тихо! — шёпотом, но уверено и твёрдо выдал Волчанов, ухватив побледневшую светловолоску за руку, которой она до онемения в длинных костлявых, как у самой Смерти Барда Бидля, пальцах сдавливала рукоять палочки. — Скорее, укроемся в хоровой яме мадам Поллэт!* * *
Массивная свинцовая плита нехотя поддалась бульдожьему натиску Христофа Волчанова и со скрежетом тесно прильнула к сырой стене. Пара студентов Вампуса в одночасье и как под версту отошли от двери и окостенели, прислушиваясь к неудобоваримому шарганию. Убедившись, что возможная угроза миновала Амадея наконец смогла оглядеть незнакомое помещение. — «Люмос» *! — в пол тона изрекла юная волшебница, и из кончика её потрёпанной в былых сражениях палочки вырвался яркий луч, осветив часть зала. Тени спадающие с бюстов горгулий и грифонов, головы которых будто застыли в серых стенах от «Дуро» *, выпущенного из хлёсткой палочки какого-то нерадивого студента, угрожающе падали на пол, создавая мрачные картины упокоившихся в веках магловских творцов. Хоровой зал поражал своими масштабами и на первый взгляд мог сравниться даже с церемониальной аудиторией главного корпуса Ильверморни, однако был совершенно пуст, заброшен. Девушку не покидало чувство, что из-под купола того и гляди цепочками посыпятся акромантулы *, что беспременно перебрались из Тайного леса на материк, а на сотканных ими сетях между плафонами из тёмно-бордового кровавого хрусталя, казалось, можно было удобно устроиться, как на ложе у южной стены Майлфой-мэнора. По отсырелому из-за близости к озеру полу можно было предположить, что это место уже давно не посещала ни единая живая душа, он был всплошную укрыт толстым слоем густой пыли, которая местами сбивалась в комки, при неярком свете напомнившие юной Яксли её собственные клубки исиня-чёрных неугомонно сплетающихся, словно в агонии, гадов. А может ли оно теперь называть их собственными? Скорее всего веком ранее этот зал поражал не только своими размерами, но и готической грацией, вычурностью. Пред очами он буквально оживал: плафоны наполнялись тёплым светом, и багровое отражение падало на длинные ряды вручную щерблённых лавок, которые тянулись вплотную к оркестровой яме, усыпанной бронзовыми с золотым отливом инструментами. Один взмах палочки мадам Поллэт и они загремят всем великолепием английских духовых капелл. Вот только сейчас углубление до бортиков было залито зеркальной сизо-чёрной, как вороново крыло, жидкостью. — Нравится? — голос Волчанова вернул полёт не часто пробуждающейся фантазии девушки на землю. — Этого места нет на картах, что нам выдали, — Христоф буквально выплюнул последнее, — бесполезная трата пергамента. Громко выдохнув, Яксли ещё раз огляделась, улавливая разнёсшееся по залу эхо от слов дурмстрангца, и наконец её терпение лопнуло: — Ты хочешь обсудить дефицит макулатуры в Северной Америке или же наконец поговорим о насущном? — ядовитый голос слизеринской змейки звучал ровно и чётко, уроки тётушки Беллатрисы опять дались в знаки — «твой голос будет иметь цену, только если его услышат, Дея». — Это ты сейчас так назвала этого индюка Голдштейна? — насмешливый тон и, казалось, впервые искреннее расплывшаяся улыбка на строгом обличии Волчанова, который выудил ещё один шар «Люмоса» щелчком пальцев. — То заклятие, — закатив глаза, Амадея собралась с мыслями и заметно посерьёзнела, — оно… — Да, — тут же прервал блондинку, которая нервозно просеивала концы длинных атласных волос сквозь пальцы, Христоф, — редкое. Как верная приспешница, ты наверняка должна знать, что твой благоверный повелитель не смог заставить Грин-де-Вальда выдать тайну его сотворения даже под «Империусом» *, — добавил Волчанов, вальяжно наяривая второй круг вокруг заметно обретавшей острые линии фигуры Яксли. — Повтори! — Что? — вопросительно выдал Христоф, замерев на месте и уставившись на опасно уставившуюся сквозь глазницы прямо в душу девушку, вид которой в миг прекратил казаться ему растерянным и безобидным. Скорее пред ним уже восцаряла та знаменитая фурия из «Ежедневного пророка», лицезреть которую и сквозь размытую колдографию было небезвредно. На Амадею Яксли накатила сыпучая волна ярости, больше никто и никогда не смел крестить её чьей-то собственностью ибо поплатиться за это. Она дала себе слово и она ни в жисть не отречётся от него. — «Силенцио» *! Христоф Волчанов был не последним волшебником в Ильверморни, а вполне мог претендовать и на место на пьедестале, но заворожённый видом ожившей пред его взором фурии, в которой уже отчётливо можно было уловить сходство с шотландскими селками *, не среагировал на спонтанную вспышку исступлённой яри. Сухотелая болезненная девчушка завоевательски наставила палочку на в тот же миг утратившего голос крепкого молодого дурмстрангца. Едва опомнившись второй попытался избавиться от чар Яксли, которая, казалось, готова была покончить с ним так же, как и когда-то с многими другими — беспощадно и бездумно. Ниоткуда взявшийся в замкнутой каменной коробке ветер поднял из-под ног в сырой воздух клубки пыли, и Христоф буквально ощутил как и сам вот-вот оторвётся от земли. Под натиском контрпроклёнов Волчанова тисовая палочка слизеринской «Сельмы» задрожала и заноровилась вырваться из крепкой хватки. И тогда девушка подкинула ещё одно полено в и без того громадное адское пламя своей чёрной репутации — левая ладонь неторопко сжималась в кулак до покраснения костяшек, и Христоф впервые почувствовал свою беспомощность, корчась в агонии от нехватки воздуха и бездумно хватаясь за горло. А потом она резко отпустила. — Я никогда не проигрываю, — со слогам процедила обессиленная блондинка, отведя цепкий взгляд от рухнувшего в небольшую лужу поодаль молодого человека, — и впредь ты не будешь называть меня его приспешницей, никто не будет. Дверная плита отворилась с тошнотворным скрежетом от лёгкого взмаха руки, и Амадея Яксли из последних сил, но не теряя лица, бросилась прочь из подземелья, лелея надежду, что Волчанов не броситься за ней. Вторую ночную схватку она не осилит, не так скоро. — Ну вот, — наконец вернувший голос Христоф, через силу кинул в густую темень дальней стены зала, — а я говорил, что она ещё и у Долохова уроки брала. Пытаясь прокашляться и прочухаться, Волчанов устроился прямо в луже, когда напротив материализовалась уже хорошо знакомая фигура — Артур Голдштейн. — Итак, окклюменция *, аспиды Розье, невербальная магия… — перечислял деловитый статный парень, аристократично отряхивая твидовый пиджак от пильного вороха, — я что-то забыл, Христоф? — Видения, — прохрипел Волчанов и вновь зашёлся в приступе гулкого кашля, — возможно побочные эффекты заклятия искажения воспоминаний, перешедшего кое-кому по наследству. — А я таки был прав, — ухмыльнувшись, едко выплюнул Голдштейн, — сломать её будет непросто, но от того ещё интереснее, разве не так? Да начнётся игра!