The Greatest Mistake

Мир сошёл с ума, и я не знала, за что ухватиться, чтобы устоять на ногах. Пока несколько медсестёр готовили Максона к операции, я не отходила от него ни на шаг. Как ни крути, но это могли быть последние наши минут вместе, хоть я и старалась гнать эти скверные мысли прочь. Я старалась храбриться, по большей части ради Максона, чтобы он не вздумал передумать, но всё же разревелась, когда обняла его в последний раз. Внутри всё сжималось от страха, и никакие успокоительные не могли унять волнение. Я словно впала в некий транс, следя за минутной стрелкой, пока не вздрогнула от ощутимого толчка, от которого затряслись стены и пол, замигал свет и зазвенел хрусталь в люстре. Мы переглянулись с Эмберли, совершенно растерянные произошедшим. Из операционной выбежала медсестра, чтобы узнать о случившемся, но мы и сами терялись в догадках. Подойдя к окну, мы в ужасе замерли, взирая на чёрный столб пыли и пепла, который поднимался посреди Анджелеса. — Это что, церковь? — Эмберли кивнула, а потом сорвалась с места. Мне стоило последовать за ней, но я осталась, продолжая молча следить за чёрным столбом и заверять себя, что это не могло быть важнее Максона. Как же я ошибалась. Через час город сотряс ещё один взрыв, а ещё через час — третий. Это уже не казалось чем-то случайным, и делающий обход гвардеец сообщил, что столица подверглась серии террористических атак. Скрепя сердцем, мне пришлось оставить госпиталь и подняться наверх. В кабинете Максона царила суматоха: сразу же названивало несколько телефонов, телевизор был включён, где Гаврил освещал последние новости, но звук был целенаправленно выключен. Вокруг Эмберли и Аспена собрались все влиятельные персоны, вызванные на экстренное совещание. Моё появление не осталось незамеченным и в считанные минуты меня ввели в курс дела. Как я и предполагала, первой пострадала церковь, потом музей культуры и библиотека. Жертв было достаточно, а пожары до сих пор не были потушены. Спасатели не справлялись, народ требовал объяснений, а я находилась в каком-то полубреду, не зная, за что взяться в первую очередь. Эмберли действовала куда уверенней, ведь за её плечами были годы опыта, а я совершенно не была готова столкнуться с чрезвычайным происшествием на втором месяце правления, да ещё и без Максона. Хладнокровие, с каким работала Эмберли, поддерживало меня. Обиды отошли в сторону, и я всецело положилась на неё. Однако мыслями я то и дело возвращалась в госпиталь, пока не прибежала Мелисса и не сообщила, что операция закончилась. Пришлось на несколько минут покинуть кабинет, чтобы переговорить с Бонье. По его словам, всё прошло успешно, но он волновался, что из-за тряски и сбоев в электроэнергии мог совершить ошибку. Теперь оставалось ждать и надеяться, что последствия будут минимальными. Риск был, но по крайней мере Максон был уже в палате. Поддавшись очередному порыву, я всё же заглянула проведать его. В нос резко ударил запах медикаментов. К его рукам тянулись капельницы и несколько проводков, которые отмечали его показания. Я загипнотизировано следила за тем, как скакала зелёная полоска, отмечая сердцебиение Максона. Завораживающая и одновременно пугающая вещь. Голова мужа была забинтована, но волосы были на месте. Месье Бонье посмеялся, а я даже и не поняла, что сказала это вслух. Потом он добавил, что как только начнётся курс лечения, волосы всё-таки могут выпасть. Я не считала это чем-то ужасным. Невелика беда, отрастут новые, главное, чтобы не случился рецидив. Сердце обливалось кровью, когда я покинула Максона. — Как он? — с еле слышимой дрожью в голосе, спросила Эмберли, останавливая Аспена на полуслове. Я кивнула, а её плечи заметно опустились от облегчения. Но расслабляться было некогда, поэтому уже через минуту она вводила меня в курс дела. Оказывается, я многое успела пропустить. Наконец поступили первые донесения, из которых стало ясно, что к взрывам были причастны южане. В церкви и музее обнаружили разорванные цилиндры и не было сомнений, что такой же найдут и в галереи. — Это твёрдое ракетное топливо, которое было выкрадено из лаборатории в Ханствилле, — пояснил Аспен. — И сколько таких цилиндров? — осторожно спросила я, покосившись на почерневшие от сажи осколки. — Пятнадцать, — с придыханием произнесла Эмберли. — Это в лучшем случае, в худшем — они поняли, как воссоздать топливо и теперь у них может быть куда больше стержней. — Час от часу не легче, — рухнув в кресло, произнесла я. Южане выбрали не самое лучшее время для нас, но благоприятное для них. Я была больше чем уверена, что всё было спланировано заранее. Они выждали, когда Максон будет выведен из строя и напали. Возможно, кто-то сообщил им. — Аспен, ты должен проверить каждого во дворце. Кто-то знал, что Максон больше не помеха и сказал об этом повстанцам. Начни с тех, кто постоянно контактировал с ним, потом прислуга и так далее. — Потребуется время, с учётом обстоятельств. Дворцовый штат огромен, но сделаю, что смогу, — кивнул Аспен и отдал распоряжение своему помощнику. Снова началась беготня. Дворец жужжал, как разворошенный улей. Мы с Эмберли разрывались на части, а советники то и дело напирали, требовали немедленного разрешения ситуации, тогда как сами даже не пытались хоть что-то предложить. И как только Максон терпел этих нахлебников? Время близилось к вечерним сумеркам, когда прогремел четвёртый взрыв. Казалось, что мы всё-таки контролировали ситуацию, оцепив город и организовав патрули, но ошибались. Я села спиной к окну, чтобы не видеть алого зарева в ночном небе. Библиотеку до сих пор не потушили, а четвёртое здание только-только начинало пылать, как факел. На этот раз это оказалась жилая высотка, и по предварительным данным жертв было вчетверо больше, чем раньше. Никто не понимал, каким образом южане выбирали цели. Казалось, они это делали наобум. Ведь логичнее было подорвать казармы за городом, пожарные отделения, оперативный штаб в северной части Анджелеса, продовольственные склады, больницы, университет или дворец. Это были стратегически важные места. Однако они выбирали места скопления людей, ставя под угрозу именно жизни, а не крах монархии и экономики. Чего они добивались? Какую цель преследовали? — Кто-нибудь, закройте окно, — взмолилась я. Не было сил больше слышать завывание сирен. Плевать, что в комнате станет душно и вновь начнёт мутить от выпитой ранее восьмой кружки кофе, главное — больше не слышать этот звук. — Нужно выпустить обращение и успокоить народ, — произнесла Эмберли. На какое-то время в кабинете остались только мы втроём. — И что мы скажем? — сухо спросила я. — Оставайтесь дома? Но даже дома они больше не в безопасности! — Ты должна обратиться с просьбой к двойкам и тройкам. У них есть охрана, а мы нуждаемся в помощи. Патрули не справляются, ты ведь читала отчёты о том, что творится в городе. Люди напуганы, им нужна помощь. Пришлось согласиться, и уже через полчаса я впервые стояла одна перед камерой, готовая обратиться к жителям не только Анджелеса, но и Иллеа в целом. Насколько нам было известно, в некоторых провинциях тоже вспыхнули бунты, но их быстро подавили. Стилисты, посовещавшись с Эмберли, пришли к решению отказаться от макияжа. Мне было неловко от того, что все увидят меня в таком, мягко говоря, помятом виде, но это будет лицо женщины, которая не спала уже вторые сутки и решала проблемы, к которым совершенно не была готова. Это должно было сблизить меня с народом. — Ничего не говори про Максона, — на мой немой вопрос, она продолжила: — страна должна думать, что всё под контролем, что король жив, здоров и делает всё возможное, чтобы поймать и наказать виновных. Мы женщины, Америка, и пусть живём в цивилизованном мире, где мы имеем право голоса, всё же, в подобном случае, все смотрят на мужчин, которые могут защитить. — Я кивнула, мысленно делая поправки в речь. — Удачи. Сделав глубокий вдох и встряхнув заледеневшие руки, я подала знак операторам. — Жители Иллеа, я обращаюсь к Вам в это непростое для всех нас время. Вся королевская семья приносит свои соболезнования тем, кто потерял родных в сегодняшних пожарах. Это вопиющий беспрецедентный случай! Анджелес подвергся нападению одной повстанческой организации, которая именует себя Южанами. В недавнем прошлом, они позволяли себя терроризировать только дворец, однако теперь они выбрали себе другую жертву. Я и мой муж делаем всё возможное, чтобы поймать их. Мы просим Вас оставаться дома, чтобы не мешать патрулям. Так же Вы можете обратиться к любому офицеру на улице, и он окажет Вам посильную помощь. Не пытайтесь взять правосудие в свои руки — это не безопасно. Не чините препятствия правоохранительным органам. Дайте им возможность делать свою работу, позвольте осмотреть свой дом, квартиру, чтобы удостовериться, что у Вас не затаились предатели короны. Сообщайте, если заметили кого-то подозрительного. — Я облизнула пересохшие губы. — А теперь я обращаюсь к двойкам. У вас… — Экран, что находил слева от меня, и который транслировал прямой эфир без звука, пошёл рябью. — В чём дело? На экране появилось трое мужчин в масках. Высокие, широкоплечие, они говорили с искажённым голосом специально, чтобы никто их не узнал. — Мы тоже хотим обратиться к жителям Анджелеса. Хотите знать, почему мы это делаем? Потому что Ваш король на самом деле трус. — Немедленно отключите вещание! — крикнула Эмберли. — Мы посылали ему сообщения перед каждым взрывом, но наши требования не были выполнены, поэтому мы продолжим взрывать здание за зданием, пока всеми вами любимый король Максон Шрив не предстанет перед нашим и вашим судом. — Отследите сигнал! — потребовал Аспен, помогая операторам отключать блоки питания. Кто-то выбежал из студии, чтобы подняться на вышку, но вряд ли он успеет до конца речи. — Мы обращаемся к королевской семье. Если через двадцать четыре часа король не выступит с заявлением, которое было прислано ему, мы взорвём ещё один дом. Потом ещё один и ещё, пока не добьёмся желаемого. Помните, жители Иллеа, ваши жизни зависят от храбрости вашего короля. Никто не застрахован! Пока ваш король будет прятаться за стенами дворца, вы будете гибнуть. Если же вы устали от тирании монархии, то вы можете присоединиться к нам. — Один из мужчин показал на белую ленту у него на рукаве. Знак приверженности к повстанческой организации. — Неужели вы не жаждете справедливости? — Я похолодела. Максон при всём желании не сможет выступить через двадцать четыре часа. Сколько тогда людей переметнётся на сторону южан? — Мы ждём вас, ваше величество, а не вашу выскочку жену, — насмешливо добавил один из южан, а потом экран, вновь пойдя рябью, явил всей стране моё перепуганное растерянное лицо. — Сохраняйте спокойствие и не поддавайтесь провокации, — произнесла я, совершенно не веря самой себе. Наконец-то погас экран совсем, ноги подогнулись, и я села прямо на пол. Слуга подал стакан воды. Выглядел он ничем не лучше меня, такой же напуганный и сломленный. Он надеялся на меня и короля, на Эмберли и Аспена. Я не имела права терять лицо. — Удалось отследить сигнал? — Аспен покачал головой. — О каких таких сообщениях они говорили? — твёрдо спросила я, поднимаясь. — Немедленно найдите того, кто отвечает за корреспонденцию! — Сию минуту, Ваше Величество, — отрапортовал один из служащих и покинул студию. — Как много было просмотров? — осторожно спросила я Эмберли, хотя прекрасно знала ответ. Почти вся страна прильнула к телевизорам в надежде получить информацию из официального источника. — Около трёхсот миллионов, — сообщила она неутешительные новости, потирая виски. — У нас есть двадцатичетырёхчасовая передышка, — произнесла я, поднимаясь в кабинет, но позволила войти в него только Аспену и Эмберли. — Какая страна может предложить нам политическое убежище? — Хочешь сбежать? — спокойно спросил Аспен. — Нет, но хочу, чтобы Мэй, братья и племянники покинули Анджелес сегодня же ночью при первой же возможности. Я свяжусь с Моникой, и они в частном порядке, без привлечения внимания покинут страну. Я знаю, это эгоистично, но мне так будет спокойнее. Ещё нужно к завтрашнему дню приготовиться к эвакуации города. Если за ночь мы так и не найдём никого, то Анджелес надо эвакуировать. Распределим всех по ближайшим городам, обеспечим всем необходимым, но в городе должно остаться как можно меньше людей, чтобы уменьшить жертвы. — Хорошая идея, — кивнул Аспен. — Ваше Величество, простите за беспокойство, — произнёс гвардеец, заглянув в кабинет. — Мы нашли корреспонденцию. Здесь четыре письма, но установить кто отправлял невозможно. Слуга, что получил их, не предал им значения, решив, что у вас и без того много дел. Аспен в нетерпении вскрыл конверты и принялся читать. — Ерунда какая-то, — пробормотал он, передавая Эмберли первое письмо. Я подалась вперёд, читая вместе с ней. Но читать было нечего. Одна фраза «Если вы не отречётесь от престола, то…» Дальше шла карикатура Максона с отрубленной головой, а на заднем плане пылающая церковь в Анджелесе. Во втором письме его изобразили повешенным, как и сотни безликих силуэтов за его спиной, но всё было оформлено, как будто это картины в галерее. В третьем — с ранением в грудь и кровью, которая затапливала улицы города с разбросанными по асфальту книгами. Лишь в четвёртом письме был более менее внятный текст, в котором говорилось всё о том же отречение, и угрозы, что они взорвут жилой дом. Рисунок был ничем не лучше первых трёх. Теперь Максона можно было узнать с трудом, потому что изобразили его полностью обгоревшим, как и несколько десятков людей перед незнакомым зданием. — Мы ничего уже не изменим, — выдохнула Эмберли. Руки её дрожали, когда она смотрела на изображения. — Генерал Леджер, если мы получим ещё одно письмо, вы сможете по ним определить, где будет следующий взрыв? — Аспен кивнул. — В таком случае, постараемся работать на опережение. Максон не сможет выступить с заявлением, здесь мы ничего не сможем сделать, но предотвратить теракт мы постараемся. Соберите со всех, кто знает, что король в госпитале, письменное заверение о нераспространении информации. Если нарушат молчание, казнь. — Так жёстко? — ахнула я. — Люди напуганы, могут сболтнуть лишнее. Надо держать их в тонусе. — Я вяло кивнула. — Нам надо отдохнуть. Генерал, распределите людей. Те, кто могут ещё стоять на ногах, пусть продолжат работать. Через три часа их сменят те, кто хоть немного поспит. — Будет сделано. Прежде чем подняться к себе и убедиться, что с детьми было всё в порядке, я остановила Аспена, чтобы попросить добавить к списку не только наши семьи и друзья, но и Брайс. Аспен не выглядел удивлённым, значит знал о ней. Это избавило меня от объяснений. Он лишь кивнул и отправился выполнять просьбу. Уверена, Максон бы захотел, чтобы его сестра тоже оказалась в безопасном месте. Я была должна ему это. Выслушав Мэй о её нежелании ехать в другую страну, я всё равно велела собирать ей вещи. После, отдав распоряжение слугам, чтобы поставили ещё одну кровать в палате мужа, я поплелась в госпиталь. И стоило только переступить порог этой холодной комнаты и прилечь на кровать, я провалилась в беспокойный сон без сновидений.

* * *

Мы не смогли работать на опережение. Ни тем днём, ни днём после, ни пять дней спустя. Всё также приходили письма, но южане были умны. Теперь они присылали по шесть рисунков, и если нам и удавалось найти хотя бы несколько домов, то взрывали один из не найденных. Каждый раз они перехватывали трансляцию, и науськивали людей, говорили, что Максону на них наплевать, призывали вступить в их ряды, но мы старались прерывать эфир ещё в начале. Эвакуация города была бесполезной идей. Как только Анджелес покинули первые беженцы, прогремел взрыв в соседнем городе Кларит, куда и направлялись автобусы. Это был своеобразный жест, что ни один город не был безопасным местом. Единственное, в чём преуспел мой план, это вывезти семью и близких друзей из страны. Эмберли договорилась с Георгом, и теперь отчасти счастливая Мэй находилась в Лондоне. Мы созванивались каждый день, и я была благодарна королевской семье Англии за то, что позволили им остаться. Моника и Саманта не были в восторге от того, что я отказалась ехать вместе с ними, но обе прекрасно понимали, что так было нужно. На предложение Моники остаться, я также, как сестре ответила категорическим отказом. Ей, как и её новорождённому сыну, моему крестнику, было опасно оставаться в Анджелесе, особенно после того, как участились нападения горожан на особняки двоек. Патрули не справлялись, а пойманные южане не отличались многословностью. Они на удивление были верны своему движению, и как бы грустно это не было признавать, к южанам постепенно начали примыкать горожане. Всё чаще можно было встретить на улицах города человека с белой повязкой на рукаве. Те несколько двоек, что отправили в первые дни свою охрану нам на помощь, как только начались первые беспорядки, отозвали их и заперлись в своих домах, а то и вовсе покинули страну. Хотелось бы сказать, что крысы первые бегут с тонущего корабля, но ведь сама была не лучше, отправив близких подальше отсюда. Я была такой же эгоисткой. Максон так и не очнулся. Это тревожило не только нас с Эмберли. С каждым днём Бонье становился всё раздражительнее и злее от того, что король не приходил в себя. — Может, стоит провести повторную операцию сейчас? — рассуждал он вслух, проверяя показания. Я сидела за столом, что поставили по моей просьбе в палате. В кабинет я почти не поднималась, а с Эмберли и Аспеном встречалась только на вечерних совещаниях, когда оглашали число жертв и делали отчёт по поискам, и трансляциях. Несколько секретарей курсировали между нами, передавая важные документы. Иногда в палату всё же заглядывала Эмберли, но я видела с каким трудом ей это давалось. Ей тяжело было смотреть на единственного сына, который продолжал находиться в тяжёлом состоянии. — Это может гарантировать, что он очнётся? — отложив завещание, спросила я. — Если при операции я повредил промежуточный мозг, то он может уже не очнуться. — Иногда я ненавидела его прямолинейность, но в тоже время, он не давал ложных надежд. Внутри вновь поднялась волна гнева. Я злилась на себя за то, что вовремя не разглядела правды, на Максона за то, что лгал, использовал меня и почём зря потратил время, на южан, что так методично терзали Иллеа. Сейчас я ненавидела всех и вся, хотелось кричать во всю глотку, чтобы все остановились и дали перевести дух. Хотелось хоть кому-нибудь выплакаться, сдёрнуть чёртову маску и стать простой женщиной, у которой муж был живым мертвецом. Я чуть не задохнулась от этой мысли и отринула её прочь, но с каждым днём это становилось делать всё сложнее и сложнее. — Сколько ещё осталось времени до того, как вы объявите окончательный диагноз? — осторожно подбирая слова, спросила я, потому что старалась избегать в речи такие слов, как не очнётся и смерть. — Ещё пару дней максимум, потом можно повторить операцию, но она может только навредить. Без неё шансов, что он очнётся больше. — Тогда не надо, — вздохнула я. — Мы с Эмберли против операции. Бонье кивнул, делая последние записи, потом ввёл лекарство в капельницу. Он делал инъекции три раза в сутки, ревностно относясь к этой процедуре, даже Хиксли не подпускал. Семейный доктор лишь зло сверкал глазами, но я доверяла Бонье, потому что он всегда был честен со мной. — Мне жаль, — произнёс он. — Он не умер, — прошипела я, сжав руки в кулаки. — Простите. — Бонье откланялся и оставил меня наедине с Максоном. Подойдя к его койке, я наклонилась и оставила мимолётный поцелуй на сухих губах мужа. — Возвращайся ко мне, прошу тебя. Обещаю не буду больше устраивать скандалы и ревновать тебя, но и ты больше не отталкивай меня, — всхлипнула я. — Начнём всё сначала, как только уладим дела с южанами. Ты так нужен мне, нужен Иллеа. — Пальцы гладили его впалую щеку, на которой уже была приличная щетина. Кожа казалась тонкой, как пергамент, и такой же бледной. — Я люблю тебя. Так и не дождавшись никакой реакции, я вернулась за стол. Папка, что лежала в сейфе, оказалась приличной. Максон продумал всё, буквально каждую деталь, любой вариант. Первую часть завещания я отложила в сторону. Там говорилось о том случае, если бы у нас с Максоном был ребёнок, наследник, которого он так жаждал заполучить. От этого до сих пор на душе лежал осадок. Было подло с его стороны так использовать меня, пусть и понятны были причины. Мне хотелось верить, что он и правда любил меня, что его затея переросла в искренние чувства. Хотелось вновь услышать от него эти слова, и в то же время хотелось поколотить его за дурость. Такое сложно было простить, но я готова была пойти на это, лишь бы он пришёл в себя. Налив в стакан воды, я попыталась успокоиться. Когда я думала об этом, заводилась с полуоборота. Руки всё же потянулись к первому файлу. По этому сценарию, я должна была стать королевой-регентом до совершеннолетия сына. В случае, если бы у нас родилась дочь, то один из последних указов, который перекраивал закон о престолонаследии, объявлял её наследницей. Вряд ли бы советникам это понравилось, но никто не имел права оспаривать последнюю волю короля. Другой сценарий предполагал, что у него так и не осталось наследника, поэтому приемником он назначал генерала Леджера. Аспен, когда узнал об этом, ругался добрых десять минут. По сути, мы к этому и шли. Если Максон умрёт, я должна буду покинуть страну вместе с его матерью, в целях безопасности, а Аспен встаёт во главе страны. Максон возлагал большие надежды на него, что друг справится с бунтами и мятежами, сможет удержать Иллеа от распада и посягательств других стран. Оба варианта не вселяли надежды, однако другой документ интересовал меня куда больше остальных. Максон явно потратил не один год на его составление и проработку, ещё задолго до болезни, возможно даже при живом отце. Первые наброски были сделаны явно мечтателем, идеализирующим всё вокруг. Теперь я понимала, о чём говорил Максон, когда вспоминал с каким воодушевлением взошёл на престол. Но система дала ему по рукам, и он отложил всё в долгий ящик, и спустя восемь лет он всё же запустил механизм. В любом случае, я или Аспен, должны были продолжить его дело и, в конце концов, полностью отменить касты. По его мнению, эта система изжила себя, и я была полностью с ним согласна. — Знали бы Джорджия с Августом, что они с Максоном боролись за одни и те же идеи, — горько произнесла я и зевнула. Нужно было поспать, пока не началась вечерняя суматоха. Снова бесполезный выход в эфир, очередной взрыв в наказание, подсчёты жертв, бесконечные споры… Я почти заснула, когда услышала тихий скрип. Слегка приоткрыв один глаз, я следила за тем, как в пороге мялся Хиксли. В госпитале кроме нас и Бонье никого не было, весь персонал распределили по городским больницам. Я не стала ничего говорить, еле борясь со сном. Хиксли подошёл к кровати Максона, взял планшет и стал читать. Потом подошёл к капельнице, бросил мимолётный взгляд на меня и, загородив её собой, что-то стал делать. — Что происходит? — сев, спросила я. — Бонье попросил ввести очередную инъекцию, — быстро выпалил он, убирая шприц обратно в карман. Как успела заметить, уже пустой. — Хорошо, — спокойно ответила я, стараясь не выдать своего волнения. Сон прошёл моментально. Хиксли для вида что-то черкнул в записях, и, откланявшись, вышел из палаты. Руки слегка подрагивали, а я готова была соскочить с кровати и броситься к Бонье. Возможно, я раздувала из мухи слона, но, кажется, нашла крота. Никто бы и не подумал на Хиксли, ведь он работал во дворце уже тридцать с лишним лет. Все ему верили и доверяли, но что, если предателем был всё-таки он? Бонье сделал инъекцию полчаса назад, и никому не разрешал этого делать. Как долго Хиксли вкалывал Максону совершенно другие препараты? И не из-за них ли Максон до сих пор не пришёл в себя?