Эвакуация

Эниши прилежными глазами следил за бледной, уже почти растаявшей, лунной дорогой, отражающейся в мутных водах реки Сумиды. Ночь шла на убыль, её бархатная чернота сменялась зыбкой синевой. Маршрут, на самом деле, был не таким уж и коротким: вверх до канала Сатобори, потом через узкие протоки — до поселений Ига в Синдзюку. В двадцать минут они, конечно, не уложились — путешествие растянулось почти на час. Десятилетним мальчишкой он проделывал этот путь с закрытыми глазами, как и любой другой коренной эдокко. Однако в нынешние двадцать три, ощущая себя иностранцем на своей же родине, Эниши уже не был уверен в том, что не ошибётся с количеством поворотов и причалом. К тому же, за тринадцать лет, что в городе хозяйничали Патриоты, рельеф современного Токио сильно изменился. По правому берегу, насколько он помнил, раньше тянулись заросли тутовника. А сейчас вместо них громоздятся какие-то склады. Неизменной, пожалуй, оставалась только громадина пагоды храма Тайсодзи в Синдзюку. На неё-то он, как и в детстве, держал курс. Эниши обернулся посмотреть как там девочка и несколько опешил. Каору, ещё недавно заливавшаяся слезами, свернулась уютным клубком под соломенным навесом и заснула. Судя по слегка приоткрытому рту, её теперь из пушки не разбудишь. Ещё на острове его поражала её способность стремительно переходить от возбуждённого состояния к полной нирване. Это свидетельствовало о том, что у Каору крепкие нервы и чистая совесть. Она больше суток не спала, подумал Эниши. Не мудрено, что сейчас свалилась. Интересно, что она всё-таки делала в особняке Ямано? И чем вызвана её активность последних трёх дней, что она носится по Токио как пушечное ядро? Между тем, для него самого ситуация складывалась не лучшим образом. После того как он приказал Линь возвращаться на лодку и спешно выходить из территориальных вод Японии, прямых путей отступления для Эниши практически не оставалось. После разборки у моста Ёцуя, он был уверен, Сайто пустит в ход тяжёлую артиллерию. Как бы там дальше не сложилось, «Шкатулку» нужно было сберечь при любых условиях. Линь пыталась возражать, настаивала на своём изначальном плане — брать Каору в охапку, грузиться на лодку и эвакуироваться на континент. Но Эниши вновь отмёл это предложение. Каору наверняка бы сочла подобные действия новым похищением. Хрупкое доверие, возникшее между ними на острове, было бы разрушено. Нет, в этот раз он будет вести себя как пай-мальчик. Ближайшие несколько часов они проведут вместе — этого пока достаточно. Пусть Баттосай и сотоварищи хоть носом перероют весь Токио, вряд ли они додумаются искать их в Синдзюку. Эниши по-прежнему не совсем ясно представлял себе чего он хочет от Каору. Ему не давала покоя дыра в сердце, образовавшаяся, после того как они расстались в Йокогаме. Как будто у него отняли что-то тёплое и родное. Как будто Томоэ снова оставила его. Эниши раздражённо помотал головой. Глупо проводить параллели с Томоэ. Сейчас всё по-другому. Он справится. В конце-концов, сейчас он не десятилетний мальчишка, которого бросила нэ-сан, а вполне себе самостоятельный тигр-одиночка с целым букетом уникальных навыков. Он не пропадёт. Но что же, всё-таки, делать? Пустить в ход всё своё красноречие и убедить её уйти вместе с ним в кругосветку на лодке? Заманчивая перспектива, с учётом отправки «Шкатулки» в Шанхай. Тайно пробраться в китайский квартал Нагасаки, найти нужных людей, вывезти её на континент? В Сингапур? Ещё дальше? Она не бросит своё дурацкое додзё, можно не сомневаться. Остаться в Японии, залечь на дно, сформировать ещё одну организацию? Пойти на сделку с японским правительством? Она обмолвилась, что в его поимке заинтересован Ямагата Аритомо. Эниши, в принципе, догадывался, зачем министру обороны понадобился босс континентального оружейного Синдиката. Уж во всяком случае не для того, чтобы отправить его хлебать баланду с обычными островными уголовниками. Правительство Мэйдзи так усердно стремилась выбраться из тьмы феодализма, что напичкало своими шпионами все сопредельные государства. Но глубине души Эниши, тот другой Эниши, живущий не эмоциями, а логикой и разумом, понимал — чтобы он не предложил Камии Каору, она ничего этого не примет. Потому что не существовало в мире такой силы, которая могла бы отвязать её от проклятого Химуры Баттосая. И потому что она упряма как сто чертей. Но он тоже мог быть упорным и настойчивым. Последние тринадцать лет жизни он доказывал это каждый день. Храм Тайсодзи остался позади. Он направил лодку в узкую, полностью скрытую под деревьями, протоку. Ещё минут десять — и они должны быть на месте. Как и говорила Линь, квартал, кажется, был необитаем. Хотя когда-то здесь кипела жизнь, ему ли не знать! Последние сто лет эта часть Синдзюку принадлежала потомкам воинов-шиноби Ига, обосновавшихся тут во времена Токугава Ёсимунэ. Ещё двадцать небольших участков (только на огороды и хватало) Ёсимунэ выделил прибывшим с ним из родной провинции Кии семьям самураев-гокэнин, К таковым принадлежал их с Томоэ прапрадед. Дом, вместе хозяйственными постройками, баней, огородом и мелкой должностью при Казначействе — последовательно переходил по наследству от одного Юкиширо к другому — пока не достался их отцу. Мелькнула нелепая мысль, что не случись революции, всё это добро досталось и ему самому. Эниши тряхнул седой головой и подумал, что Смута и победа Патриотов всё-таки имели куда более позитивные последствия, чем ему казалось раньше. И вправду, какую бы жизнь он вёл — сохранись прежний порядок? Пфф! Представить себя в роли чьего-то вассала, живущего от жалованья к жалованью и копающегося в огороде, Эниши не мог, как ни старался. Он наконец подвёл лодку к полуразвалившимся мосткам и осмотрелся. Действительно — никого. Даже собак нет. В синеющем воздухе проступили очертания невысокой каменной ограды, а за ней — дом, который он покинул четыре недели спустя после ухода Томоэ. То есть не больше ни меньше — а четырнадцать лет назад. Он снова посмотрел на Каору. Спит. Вероятно придётся взять её на руки. Это не составило бы большого труда для него, но от привета, посланного проклятым Шиномори Аоши, у Эниши довольно сильно кровоточил бок и саднило плечо. Повязка, которую он наспех соорудил из куска нижней рубашки, мало чем помогла. От кровопотери он уже начал ощущать небольшое головокружение. Но вспомнив взбешённый взгляд шиноби, которого он оставил валяться около моста, Эниши удовлетворённо хмыкнул. Решили, что после того как он проиграл Химуре, его можно брать голыми руками? Как бы не так! Он ещё способен показывать зубы. Эниши склонился над девочкой и погладил её по лицу, с которого ещё недавно слизывал слёзы. Реакция Каору на столь невинную шалость убедила его в том, что огонь, разведённый им ещё на острове, продолжает гореть. Как бы она не замыкалась на хитокири, тело её отзывалось на его ласки. Эниши не был уверен, что этот аргумент можно считать решающим для их отношений. Он сам никогда особо не зависел от плотских желаний и предполагал, что Каору тоже не склонна становиться их рабыней. Но ему доставляло радость, что именно он, а не Химура, разбудил в ней телесную чувственность. Спящая Каору выглядела милой, беззащитной и немного утомлённой. Эниши буквально разрывало от переполняющей нежности. У него даже в носу защипало. Ощущение было новым и пугающим. Сколько Эниши себя помнил, он всегда был раздираем тремя чувствами — собственности, ревности и наконец — ненависти. Со временем, он научился их маскировать, перенаправлять в практическое русло. Но с какой стороны не посмотри, это были тёмные, разрушающие эмоции, хотя они и служили топливом для его миссии. То как на него влияла Каору, было чем-то беспрецедентным. В её присутствии все его личности растворялись. Куда-то исчезал безупречно вежливый, разговаривающий на пяти языках, оружейный делец. Именно таковым его, например, знали колониальные власти Китая, Сингапура и Британской Малайи. Не оставалось и тени смертельно опасного и даже слегка безумного яньжэнь — единственного чужестранца в верхушке шанхайских триад. В её присутствии даже рассыпался, облечённый карающей индульгенцией, мститель. Похоже, что в нём она видела одного лишь Эниши — одинокого мальчишку с заледеневшим, от пережитого тринадцать лет назад ужаса, сердцем. Это было так глупо, так сентиментально. Но это было. Он уже обхватил её за талию, чтобы поднять на руки, как Каору внезапно дёрнулась. Лицо, ещё секунду назад вполне себе безмятежное, исказилось в болезненной гримасе, она часто и неровно задышала. От неожиданности Энгиши снова опустил её на солому и замер, не понимая, что делать. Похоже девочке снилось что-то страшное — она металась, хрипела, кажется пыталась закричать, но только беззвучно открывала рот. Мало, что понимая, Эниши встряхнул девушку и слегка похлопал её по щекам. Она сразу же проснулась — распахнула замутнённые страхом глаза. Он осторожно притянул её к себе. — Что?! Каору, что? Она смотрела на него так, как будто и не узнавала. Потом, вероятно не отдавая отчёт в собственных действиях, обвила руки вокруг его шеи и уткнулась носом куда-то в район ключиц. — Скажи ей уйти, — бессвязно зашептала она. — Прошу тебя. Ты знаешь как с ней разговаривать. Скажи, как сделать, чтобы она оставила меня в покое? — Ты о ком? — спросил он, холодея и уже, в общем-то, понимая, кого она имеет в виду. — Томоэ…она тут, — невнятным голосом сказала Каору и прижалась к нему ещё крепче. — Я не знаю, чего она хочет, Эниши. П..поговори с ней. Потрясённый, он отшатнулся от неё и даже предпринял бессознательную попытку высвободиться из цепких рук Каору. Сама мысль о том, что сестра находится где-то рядом внушала ему ужас. Он никому не говорил, но исчезновение Томоэ, которая незримой тенью сопровождала его все эти годы, он воспринял как освобождение. Но то, что сейчас говорила Каору — это было за гранью его понимания. — Как это снова тут? — прошептал он даже как-то жалобно. — Уже больше недели не уходит из моих снов, — сдавленно проговорила Каору. — Она что-то говорит тебе? — Нет, — прошептала девушка. — Она говорит только с ним. Хочет увести его. А на меня она просто смотрит. Эниши, она хочет, чтобы я отступилась от него… Эниши не нужно было объяснять, кто этот «он». Химура Баттосай, конечно же. Образ рыжеволосого хитокири, немедленно всплывший из глубины подсознательного, как всегда выступил сильным, но отрезвляющим, раздражителем. Эниши поднялся и протянул руку своей спутнице. Не было никакого смысла обсуждать всё это здесь. — Успокойся, Каору. Это просто дурацкие сны, — сказал он без тени какой-либо неуверенности. — Если захочешь, поговорим о них позже. А сейчас, давай, выходи. Приехали. Она внезапно послушалась, выбралась из лодки и торопливо побежала за ним. Эниши, отметая даже намёк на сентиментальные воспоминания, скребущиеся в его сердце, решительно толкнул деревянную калитку и в несколько шагов пересёк двор. Не разуваясь, он поднялся на энгаву, где обнаружил пару бумажных фонарей. Привет от предупредительной Линь. Он надеялся, что она также позаботилась о бинтах и мазях. Иначе к утру он просто свалится от потери крови. Укрепив фонари на потолочных балках, Эниши осмотрелся. Знакомая и одновременно чужая комната на десять татами. Совершенно пустая. Только в углу, около жаровни, стоит большой деревянный короб. Судя по китайскому орнаменту — ещё один привет от компаньонки. Новые циновки устилают натёртые воском полы. Даже на сёдзи натянули свежую бумагу. Эниши не знал как выглядел дом до того, как тут потрудилась команда Линь, но сейчас место скорее напоминало комнату в придорожном рёкане. Чисто и безлико. Эниши, помимо прочего, всё казалось до безобразия маленьким и неудобным. Он напрочь отвык от традиционных японских домов, сто лет не сидел в позе сэйдза и вообще в гробу видал весь этот национальный колорит. Скинув с босых ног матерчатые китайские туфли бянь сэ, он отправился изучать содержимое коробки. Помимо бинтов, рисовой водки и заживляющей мази готу кола, там обнаружился один из его повседневных костюмов шань, рубашка, пара кинжалов, четыре бутылки красного вина, коробка с орехами, свежие и вяленые фрукты, банка гуандунского красного чая, сухие печенья, пирог с бобовой пастой, и нечто совсем уж изысканное — варенье из лепестков роз. Эниши усмехнулся. Линь приготовила знаменитый в колониальных кругах набор для соблазнения юной девственницы. Ну, правильно. Какие у него ещё могут быть планы. Соблазнять с кровоточащей раной в боку — это как раз в его стиле. Он расстегнул куртку, стащил с себя остатки рубашки и скептически осмотрел изрезанный бок. Рана была нехорошей. По правильному, разрез следовало бы зашить. Но положить простейший хирургический набор Линь почему-то в голову не пришло. Каору проследив за его манипуляциями, не говоря ни слова, взяла деревянную кадушку и отправилась к колодцу за водой. — Давай я, — негромко сказала она, вернувшись через пару минут. Эниши не стал сопротивляться. События последних недель научили его не отказываться от помощи женщин. Каору оторвала несколько тряпок от истерзанной рубашки и принялась за дело — обработала разрезы на обеих ранах, смыла кровь, приготовила тампоны из марли. Раны-ранами, но легчайших прикосновений её пальцев к разгорячённой коже хватило, чтобы завестись. Эниши в муке прикрыл глаза. — Ловко ты управляешься, — заметил он хрипло. Каору подняла на него глаза и едва заметно пожала плечами. — В последнее время я только этим и занимаюсь, — она начала перевязку. — Ухаживаешь за Баттосаем? — спросил он ровным голосом. — Больше за Яхико, — улыбнулась она. — У Кеншина есть Мегуми. Она не доверяет его никому. Он смутно припомнил какого-то назойливого пацана с шинаем, который крутился у него под ногами на острове и требовал вернуть Каору. — Яхико — это твой ученик? — уточнил он, чтобы поддержать разговор. — Да, ему сильно досталось в последнее время, — помрачнела Каору. — Лез во все драки, какие видел. А ему ведь всего десять лет. — Но он надрал зад Отове и одному из звёзд Хейшина, — вспомнил Эниши. — Значит ты хорошо его тренируешь. Я в свои десять вряд ли бы смог одолеть кого-то подобного. — Да, мы много занимаемся, — кивнула Каору. — Особенно после того как ты…- она споткнулась. — Но если бы рядом не было Кеншина, вряд ли бы Яхико смог показать такую силу духа. Он хочет быть похожим на него. — Надо думать! Баттосай — прекрасный пример подрастающему поколению, — кажется в его голосе появилось больше яду, чем следовало. Каору вдруг замолчала за его спиной. Обиделась? Он обернулся, удивив на её лице неописуемое выражение. Эниши вопросительно поднял бровь. — Твоя спина, — проговорила она. — Что? — не понял Эниши? — Что с ней не так? — Этот тигр, — Каору легонько коснулась пальцами между его лопатками. — Я уже и забыла какой он жуткий. Эниши и сам частенько забывал о том, что его его спина являет собой целое художественное произведение — татуировка, изображающая фантастического снежного тигра, была набита ещё четыре года назад, когда его официально признали главой шанхайской триады Гэла Хуэй. Татуировка была насквозь символичной. В ней было зашифровано и значение его имени — Снежная белизна, и его нарочитая воинственность и характер его, так сказать, бизнеса и даже иностранное происхождение. Куда без этого. Вместе с татуировкой ему полагалось носить серьгу с символом инь/янь и серебряное кольцо с едва заметным рисунком треугольника с поперечной полосой. Кольцо он, кажется, кинул Хейшину, когда тот донимал его на острове, серьгу выбросил в песок перед боем с Баттосаем. От прежней жизни осталась только эта вот татуировка. А ведь когда-то он положил немало усилий (и людей), для того, чтобы получить право на обладание этими символами. Сегодня же они казались ему полной бессмыслицей, дурной опереткой. — Не бойся, — улыбнулся Эниши. — Он ненастоящий. — Он жуткий…но какой красивый! Когда началось их сближение? Когда он увидел в ней не женщину своего врага, а тёплую и отзывчивую душу, готовую принять в себя его безумие? Первые пару дней пребывания на острове, после памятной болевой вспышки, он отлёживался в спальне, напрочь забыв и про Камию, и про месть, и даже про самого себя. В последние годы Томоэ не часто наказывала его припадками. Только в том случае, если была очень зла или оскорблена. Приступы, которые сопровождались её появлениями были мучительными. В себя после них он приходил довольно долго. Пережив сильную нервную встряску, он практически на автомате, перебинтовался и отключился. Плавал где-то над комнатой — в зыбкой мгле. Однако чувство самоконтроля, выработанное за годы проведённые на чужбине, заставило его ненадолго выползти на улицу и проверить обстановку. Там он сразу же столкнулся с Камией. Она по-прежнему была в халате и смотрела на него воинственно. — Ты! — обличающе крикнула девчонка, — Где мы? Куда ты меня притащил? Эниши хмуро рассматривал её, неосознанно отмечая, что спящей она выглядела куда более соблазнительно. Сейчас она казалась худой, нескладной, пытающейся спрятать свой страх под маской гнева. Он коротко объяснил её положение, предостерёг от резких движений и развернулся чтобы снова уйти в душную темноту своей берлоги. Солнечный свет действовал ему на нервы. — Почему ты не убил меня? — крикнула она ему в спину Вопрос застал его врасплох. Правда заключалась в том, что он и не собирался её убивать. После бойни, устроенной им в особняке приёмной семьи, на насилие в отношении женщин было наложено табу. Томоэ, сначала вызвавшая в нём припадок безумия, после чуть было не отправила его к праотцам. Он провалялся в бредовой горячке больше недели, пытаясь объяснить сестре свои поступки. Боль и тошнота отступили только после того, как он поклялся больше не поднимать руку на женщин. Во избежание припадков, он не нарушал клятвы. Хотя ему это причиняло некоторые неудобства. В триадах быстро прознали о его особенности и стали присылать к нему женщин-убийц одну за другой. Но как он мог всё это сейчас объяснить Камии Каору? Никак. — Тебя это не касается, — процедил он и поспешил скрыться в доме. Второе пришествие Камии состоялось после прибытия на остров Ву, его тупоголовых телохранителей и целой команды шанхайских головорезов. Эниши только усмехнулся предусмотрительности китайского партнёра. Хейшин заранее подстелил соломки, поскольку совершенно искренне считал, что босс в одиночку может справиться с целой армией. Ну да, именно эту сторону — безумного берсерка — он и демонстрировал коллегам по криминальному цеху. Хочешь держать в узде китайца — бей его чаще. Это правило он зазубрил хорошо. Хейшин был совершенно некстати, но с ним приходилось мириться. Притащив Камию на остров, Эниши внезапно оказался в логическом тупике. Что делать дальше? Камии он сказал, что вернёт её в город только после того, как получит донесение о самоубийстве Баттосая. Но похоже, что хитокири продолжал цепляться за свою жалкую жизнь. Что-то подсказывало, что с убийцей сестры придётся встретиться ещё раз. Ситуация осложнялась и болезненным состоянием самого Эниши. Если вместо ледяного и непобедимого мстителя Баттосай обнаружит тут расплывшуюся лужу, то весь план Джинчу пойдёт прахом Но он никак не мог привести себя в порядок. Валялся на кровати, не в силах пошевелиться. Воздух в комнате сгустился так, что его уже можно было складывать в ящики и отправлять на продажу. В один из дней он, чуть ли не на четвереньках дополз до кресла, стоявшего на балконе, в надежде, что морской бриз хотя бы избавит его от приступов тошноты. Но там к нему снова пришла Томоэ. И она была очень-очень зла. Эниши не мог понять почему. Она посылала ему образы. Мелькнуло бледное, в кровоподтёках, лицо врага. Баттосай беззвучно открывал рот, пытаясь докричаться до него — Эниши. Его смеющаяся подружка, разрубленное косым ударом тело самой Томоэ… От былого чувства облегчения, наступившего после того как он услышал задыхающийся крик Баттосая, не осталось и следа. Беспокойство Эниши только усилилось. Он чувствовал, что что-то сделал не так. Новый тошнотворный спазм скрутил внутренности. Его стало рвать чем-то горьким и красным. Да, он же ничего не ест уже четвёртые сутки. Только хлещет вино. Потеряв координацию, Эниши захрипел, завалился на бок, упал с кресла и… очнулся, почувствовав чью-то прохладную ладонь на затылке. Перед ним возникло лицо девушки. И это была не Томоэ. Камия Каору. Подружка Баттосая. В давешнем шелковом халате, сидела перед ним на коленях и смотрела до невозможности участливо. Он буквально провалился в запредельную синеву её глаз. — Ты болен и тебе нужно сменить повязки, — сказала она ему строгим голосом. Голова пошла кругом. Её милое, со вздёрнутым носиком, лицо сменилось скорбной маской Томоэ. В глазах сестры плескались боль, гнев и призыв. Его снова затрясло. — Я должен убить Камию? — спросил он в воздух. — Ты хочешь, чтобы её не стало также как когда-то не стало тебя, сестра? Ты найдёшь покой, если я убью её? Томоэ продолжала смотреть на него, не меняя выражения лица и не улыбаясь. Эниши выкинул вперёд руку. Пальцы сошлись на шее Камии. - Умри! — захрипел он. — Ты должна умереть! Я ошибся, когда оставил тебя живой! Он променял её на тебя. Ты должна исчезнуть! Снова вспышка, боль и его отбросило к балконной ограде. Девчонка смотрела на него с ужасом. Её ноги разъехались — мелькнули гладкие бедра и сведённые круглые коленки. Он уставился на них, пытаясь справиться с очередным приступом тошноты. Его буквально разрывало. — Сестра, — простонал он и откинулся затылком на пилястры. — Чего же ты хочешь, сестра? Прошло довольно много времени, прежде чем Камия решилась подняться и подойти к нему снова. Откуда-то в руке у неё обнаружился стакан с водой. Не говоря не слова, она вновь опустилась перед ним на колени, приподняла голову и поднесла стакан к его потрескавшимся губам. — Ты обезвожен, — сказала она выровнявшимся голосом. — Пей и прекрати себя истязать. И давай я тебя, наконец, перевяжу. Ты весь в крови и рвоте. Каору завязала последние узелки и провела ладонью по голой спине, выражая восхищение его татуировкой. Его же скрутило острое желание. Поморщившись, Эниши сел на пол (никаких сэйдза!) и вытащил из коробки бутылку вина. — Будешь? — помахал он ею в воздухе. — Я слышал, ты стала прикладываться к стаканчику, малышка. Каору гневно сверкнула глазами и повернулась к нему вздёрнутым профилем. — Ты! Следил за мной! — А как же, — он покопался в коробке, пытаясь найти хоть что-то похожее на бокал, но Линь пропустила мимо внимания такую очевидную вещь. Недолго думая, Эниши хлебнул прямо из горлышка. Вино было европейским, кажется даже французским. В Японии за него просили по 20 иен за бутылку. — Расскажешь мне, что с тобой происходит, Каору? — Это тебя не касается, — она устроилась подальше от него. — Лучше скажи, что мы вообще тут делаем. И где мы? — Это мой, вроде как, родной дом, — со смешком провозгласил он и поднял бутылку в приветственном камбей. Каору осматривалась в изрядном изумлении. — Хочешь сказать, что здесь она…вы...жили до того как… — Ты удивительно точно выразилась, — вызывающе засмеялся он. — Именно, что до того как. Здесь и жили. Там была комната сестры. Там отец…там я… А в конце улицы жила семья Киёсато. Одних детей там было человек пятеро. Старшего сына кажется звали Дэнситиро и у него уже была жена. Акира был вторым, Тонзо — третьим. Тонзо я гонял палкой. И ещё две девчонки были. Не помню как звали. Их было так много, что они были вынуждены спать по три человека в одной комнате. — Похоже, что ты уже тогда был беспокойным малым, — пробормотала она, озираясь. Он действительно был беспокойным. Да что там говорить. Он был откровенно злобным и держал в страхе всех соседских детей. Перепадало от него и взрослым. Эниши вспомнил, как набросился на девятнадцатилетнего Акиру, когда тот, уже на правах жениха, появился у них в доме. Но сестре удавалось гасить эти внезапные вспышки агрессии. Достаточно было лёгкого объятия, поцелуя в макушку, просьбы сделать что-то для неё лично — и Эниши превращался в ангела. Правда ненадолго. Сестру он ревновал ко всем и всегда. В его мире, по сути, больше никого кроме неё и не существовало. Он ел только ту еду, которую готовила она, засыпал только в её объятиях. Если она отправлялась к кому-то гости — шпионил за ней. Она, например, часто ходила к женщинам Киёсато. Чтобы знать о чём они там разговаривают, Эниши прятался под энгавой их дома. — Честно говоря, Каору, я рос не совсем нормальным, — услышал он свой голос. — Наверное даже безумным. Не случись смерти Акиры, её ухода, революции и Баттосая — я бы стал большим мальчиком и начал бы претендовать на неё как на женщину. Я даже не сомневаюсь в этом. Из меня получилось бы ещё большее чудовище, чем я есть сейчас… Но судьба распорядилась иначе. Он был счастлив, когда Акира отправился в Киото за славой. Он был страшно доволен, когда пришло известие о его смерти. Но после её ухода единственное, что его ожидало — гнев, отчаяние, обида, смерть и ненависть. Да…отчий дом определённо не вызывал у него светлых воспоминаний. Он поднял голову, приготовившись увидеть на лице девочки шок и отвращение, — но синие глаза, как обычно, излучали тёплое участие и даже нежность. — Ты слишком строг к себе, Эниши, — она взяла его руки в свои. — Ты конечно сумасшедший преступник и духовно нестабилен…но всё-таки не чудовище. Ты невероятно талантлив и сумел развить в себе так много. И ты смотришь так широко и далеко, как никто из известных мне людей. Никогда не забуду, как ты объяснял мне устройство парового двигателя. Я…- её голос стал тише. — Я так рада, что твоё безумие тебя отпустило. Я вижу это. Но скажи, почему мы здесь? — Где-то надо было встретиться, Каору, — пожал он плечами. — Где-то где меня гарантированно бы не нашли. Лучше бы конечно на лодке, но я сомневаюсь, что ты бы согласилась снова оказаться со мной на корабле… Поэтому я вспомнил про этот дом. Из донесений, которые мне присылали, выходило, что он ещё стоит на месте. — Я не об этом спрашиваю, — проговорила она. — Ты…чего-то хочешь от меня Эниши? Мы должны о чём-то поговорить, прежде чем ты…- она запнулась, подбирая слова. — Прежде чем, что? Свалю из Японии, сяду в тюрьму, застрелюсь, исчезну из твоей жизни, Камия Каору? — Эниши… — Что мне сказать тебе, кроме очевидного, — он вновь глотнул из бутылки. — Ничего не изменилось за эти дни. Я хочу тебя всю и желательно до конца моих дней. Она сморщилась, готовая то ли рассмеяться, то ли расплакаться. — Узнаю прежнего Эниши, — сказала она не отводя взгляда. — «Я хочу» — главная движущая сила твоей натуры. — Ты ошибаешься, Каору-сан. Движущая сила моей натуры — «Я могу», — он придвинулся к ней поближе и протянул бутылку. — Не переживай. Просто побудь со мной немного. Выпей. Съешь чего-нибудь. Расскажи, как ты сейчас… Даю слово — сегодня я отведу тебя в додзё. — Я уже третий раз за сегодняшнюю ночь убегаю от Кеншина, — вздохнула она. Потом сделала глоток из горлышка и смешно причмокнула губами. (Она сведёт его с ума этими штуками!). — Мне придётся ему многое объяснить. — Ты уверена, что ему действительно интересны причины? -сказал он натянуто. — Химура конечно сейчас гоняется за тобой. Но я уверен, что только для того, чтобы в очередной раз успокоить свою совесть. Надеюсь, у него хватит догадливости понять, что со мной тебе ничего не грозит. Она вздохнула и не даже стала взрываться. — Возможно ты и прав. Но как бы там ни было, я не хочу причинять ему новые душевные муки. Он и без того много пережил, Эниши. Думаешь ему просто далась вся эта история? — Ну, он сломал мой меч. В его системе ценностей это означает одно — он доказал свою правоту, — пожал плечами Эниши. — Ты совсем не знаешь Кеншина, если так судишь, — в её голосе послышалась горечь и усталость. — Он сломал твой меч, чтобы вырвать тебя из сотворённого тобой же кошмара. И я вижу, что его усилия не были напрасными. Сейчас ты выглядишь намного лучше, чем раньше. Похож на нормального человека, а не на дикого зверя. Ты начал выздоравливать, Эниши. — То есть я ему ещё и обязан должен быть? — он не верил своим ушам, — Твоя одержимость этим демоном не знает границ, Каору-сан. — Он не демон. Он…боже мой, я не могу объяснить тебе, Эниши. Да, ты и не поймёшь. Ты всё ещё слишком враждебен по отношению к нему. Кеншин - человек, который будет до самой смерти нести свою ношу... Все это время я пыталась понять кто он. Почему он стал хитокири, почему полюбил Томоэ, почему не смог отказаться от меча, почему боится прикоснуться к ко мне… Я встречалась с людьми из его прошлого, они все помнят о нём как об удивительном, невероятном… Не в силах больше слушать про Химуру, Эниши закрыл ей рот глубоким поцелуем. Он знал, что этот заговорённый поток сознания можно остановить только так. Она сначала было выставила локти, но он быстро сломал сопротивление, распустив её волосы и слегка помассировав чувствительные точки за ушами и на затылке. Она легко выдохнула и расслабилась. Когда он от неё оторвался, Каору в изнеможении прислонилась к стене и прикрыла глаза. Её губы почему-то вызывали ассоциации с розовыми засахаренными лепестками. Не открывая глаз, Каору положила дрожащую руку на живот. Похоже её возбуждение росло. И он не мог отвести глаз от этого интимного зрелища. — Не делай так больше, — прошептала она. — Это...какое-то извращение. Это неправильно. В нем тут же вспыхнул гнев. — Почему неправильно? Потому что ты решила, что должна принадлежать только ему? Но это чушь. Я кажется уже говорил, что твоё тело — это только твоя собственность. И если этот олух не имеет сил и желания принять тебя как возлюбленную, то ты должна позаботиться о себе сама. Ты же не отказываешь себе в стакане воды, когда хочешь пить? — Я знаю, ты сейчас наговоришь, — она наконец открыла глаза и посмотрела на него с осуждением. — У тебя слишком много опыта во всех этих делах и иногда ты бываешь слишком красноречив, Эниши. — Это не красноречие, а откровенность. — он не хотел заводиться, но похоже, что начал. — Ты с ним хоть когда-нибудь говорила откровенно? Можешь не отвечать. Думаю, он попросту отваливал, как только ты предпринимала попытку. — Я…знаю, что мы должны быть вместе. — несчастным голосом сказала она. — Я знала об этом уже на второй день его пребывания в моём додзё. Ему просто нужно больше времени. Но...с тех пор как мы вернулись, мне снится твоя сестра и от этого всё как-то нестабильно. Да. Точно. Томоэ теперь взялась за неё. Он знал, какие мучения это может причинять. Так и поверишь в сказки про белую гуй. Но в отличие от него, Каору никогда не знала сестру. Следовательно образ, который она держит у себя в голове — это части чужих воспоминаний о ней. Томоэ Баттосая. Томоэ его — Эниши. С кем она ещё о ней говорила? — В западных странах процветает такая наука как психиатрия, — неожиданно заговорил он. — Это часть медицины, которая исследует душевные болезни. Тысячи европейцев лечатся от тысячи душевных недугов, не прерывая своей обычной жизни. Просто ходят к докторам-мозгоправам и рассказывают о том, что их мучит. Раньше в западном мире считали, что безумие возникает от недостатка ума и неспособности человека рационально осмыслить реальность. Но один французский врач, Жан Эскироль, выдвинул теорию мономании. Он считает, что человек может страдать иллюзиями, галлюцинациями или ложными убеждениями, но при этом не терять разума. Он предположил, что такие мономании возникают не на пустом месте, а после каких-то трагических событий или любых других сильных переживаний. Я прочитал о его теории в английском медицинском альманахе и нашёл очень много похожего с моей ситуацией — одержимость, галлюцинации, идея возмездия. Может быть это и не имело бы никакого продолжения, но этот самый Эскироль задумал путешествие в Азию и в какой-то момент оказался в Сингапуре. Я решил, что должен встретиться с ним и поговорить о своей проблеме. Я рассказал ему о припадках и сестре, которая молит о мести. В конце-концов, он пришёл к выводу, что мёртвые, преследующие некоторых людей — это персонифицированное чувство вины, наложенное на невыполненное обещания. Он сказал, что я, вне всяких сомнений, болен, но пойду на поправку как только выполню своё обещание и избавлюсь от чувства вины. Эниши прервался, потряс бутылкой и обнаружил, что она пуста. Каору смотрела на него в волнении и снова не понимала, какую чувственность источает. — Томоэ приходила ко мне до тех пор как я не… — Пока ты не заставил Кеншина поверить, что убил меня, — прошептала она, - Ты хотел, чтобы он страдал. Она ушла, как только ты убедился, что Кеншин получил своё сполна. Ведь так? Тебе показалось, что ты смог избавиться от чувства вины, которое поселилось в тебе, когда ты увидел смерть Томоэ. Ты заставил Кеншина пережить то, что когда-то пережил сам? Но когда сестра исчезла, чувство вины вернулось...так? Поэтому ты и не смог остановиться в последнем поединке и атаковал без остановки, пока окончательно не выдохся. — Я близок к тому, чтобы объяснить это именно так, — кивнул он. — Но в таком случае, почему она теперь снится мне? - испуганно спросила Каору. - Что за чувство она олицетворяет в моём случае, Эниши? — У меня есть только одно объяснение, Каору. — И какое же? — Тебя настолько потрясала история Баттосая, что ты никак не можешь с ней смириться. Хотя и делаешь вид, что сильная. В глубине души ты уверена, что он не сможет дать тебе той любви, которую давал ей, — ответил он и сразу же возненавидел себя за эти слова. Признать, что Баттосай, убийца Томоэ, оказывается любил её — всё ещё было выше его понимания. — Да, я постоянно думаю об этом. — опустила голову она. — Мне кажется, что я хочу от него слишком многого, а у него попросту нет сил. — О, нет у него есть силы, — усмехнулся Эниши. — Только он их, знаешь ли, точечно распределяет на всех вас. Немножко тебе, немножко пацану, немножко этим своим поклонникам по боевым искусствам. Я уверен, что ты ему дорога. Ровно настолько, насколько дороги все остальные. Вспомни, что он сказал, тогда на берегу? — С памятью о Томоэ, я хочу увидеть улыбку самого близкого мне человека сейчас, улыбки моих друзей и улыбки всех людей, которые отражаются в моих глазах. — Она произнесла эту фразу без запинок. Очевидно повторяла не один раз. — Так, пора выпить, — Эниши решил сбавить накал страстей, от которых его уже подташнивало. Он вытащил из короба вторую бутылку, орехи фрукты. — И поесть, вероятно. Каору сидела опустив голову. Эниши вздохнул и пошёл поискать хоть какую-то посуду. Пить из горла вдвоём было не совсем элегантно. За первыми же раздвижными дверьми комнатного шкафа он нашёл целый чайный набор и две глубоких керамических чашки с рисунком. Он вернулся к Каору и осторожно присел рядом с ней. Сквозь сёдзи начал проникать серый рассвет. Девочка выглядела измученной. Эниши разлил вино, очистил апельсин, поставил лакированную коробку с печеньями и орехам — Выпей и взбодрись, Каору-сан. Не так всё плохо, как тебе кажется. Она посмотрела на него с подозрением и сделала пару глотков из чашки. Эниши тут же сунул ей в руки апельсин. — Съешь обязательно, а то снова вырубишься. — И что же мне теперь делать? — спросила она, отламывая дольку и надкусывая её. Сладкий сок потёк по подбородку. Каору, насколько он её изучил, не отличалась элегантностью Томоэ, но этим и была ему мила. Вопрос, как он понимал, был скорее риторическим. Но Эниши решил, что настало время на него ответить. — Известно, что, — он широко улыбнулся, приставив ладонь к подбородку и окатив её тёплым, смеющимся взглядом. — Надо предаться греху, Каору-сан. Простым телесным радостям. Проще говоря, пора перестать вести эти печальные разговоры про преступление, наказание, искупление, безумие… Чтобы стереть с твоей мордашки это страдальческое выражение, мне придётся взять тебя. По-настоящему. — Ты не сможешь… — начала она, темнея глазами. — Ничего без твоего согласия, малышка. — он наклонился к её уху и прихватил зубами мочку. — Никакого насилия. Ты попросишь сама.