Кукушка

В обширный зал с тоскливо-серыми стенами быстро входили дети в одинаковой серой одежде. Они приближались к длинным столам, на которых стояли жестяные миски с похлёбкой, и останавливались, ожидая позволения приняться за еду. Так начинался обед в сиротском приюте Петрозаводска. Когда старший воспитатель произнёс: «Садитесь!», дети тотчас схватили ложки и драгоценные пайки хлеба. Ели молча, под строгими взглядами воспитательниц и нянек. Лишь самые шустрые ребятишки осмеливались тихонько толкать друг друга локтями, шептаться и пересмеиваться. Небо за высокими сводчатыми окнами было по-зимнему бледным. Но весёлое чириканье воробьёв и громкая перекличка ворон напоминали о том, что на календаре — середина весны. Петрозаводск, как и все города русского севера, не мог похвалиться тёплым климатом. Здесь даже посреди лета случались заморозки. Зато война не касалась города своей кровавой рукой. Тишина царила на улицах, ничто не намекало на страшную братоубийственную бойню, от которой изнемогала Россия. На площадях иногда собирались митинги, и ораторы бодро рассказывали об успешных боевых операциях Красной Армии. Некоторые объявляли, что война закончилась, и впереди — счастливая эра коммунизма. Люди уходили с митингов, оживлённо обсуждая услышанное. Надежда на прекрасное будущее прогоняла апатию, которая овладела в последнее время жителями Петрозаводска. Сироты из приюта часто слышали, как воспитатели, повара и даже дворники спорят о политике. Дети тоже бессознательно ожидали чего-то светлого и прекрасного. А больше всех мечтала об этом одна из девочек младшей группы — светловолосая худенькая Даша Матвеева. Вот и сейчас она задумалась над своей миской, рассеянно помешивая ложкой остывающую похлёбку. Приютский рацион, состоявший лишь из пшена, картошки и селёдки, давно опостылел девочке. Она всё время тоскливо смотрела в окно, вспоминая о своей жизни дома, с родителями и сестрой Лесей. Она родилась в далёком селе, окружённом бескрайней тайгой, синими озёрами и ледяными водопадами. Как любила Даша свои родные места! Особенно зиму, когда тайга тонула в пушистых сугробах, а на снегу сплетались узорами следы лесных зверей. Мама волновалась, если Даша шла в лес, и неизменно наставляла: «Не заходи глубоко в тайгу, заблудишься!». Но девочка не боялась — лес, разукрашенный снегом, казался ей дверью в волшебную сказку. На его опушках она играла в снежки с соседскими ребятишками. Войдя подальше в тайгу, дети прятались под заснеженными деревьями и весело перекликались, слушая, гулкое лесное эхо. Как чудесно было вернуться домой, раскрасневшись с мороза, и сесть за стол, где уже исходила аппетитным паром горячая уха… Мама подавала первую тарелку отцу, а он, посмеиваясь, говорил: — Скорей наливай нашей таёжной охотнице, а то она с голоду ложку сгрызёт! Но два года назад счастливое детство Даши в одночасье кончилось. Мирную тишину села нарушил стук множества копыт и грохот пушек. Отец выскочил на крыльцо, а мать в страхе бегала взад-вперёд по избе, причитая: — Ой, лихо! Ой, что же это творится? Даша спросонья не поняла, в чём дело, вскочила с кровати и забилась в угол, за кадку с мукой. — Леся, Леся! — кричал отец. — Бери Дашуню, бегите к лесу, спрячьтесь там пока! — Быстрее! — Леся второпях натянула на сестрёнку платьице и башмаки. — Батя сказал — уходить надо! Сестра была уже взрослой девушкой, поэтому бежала быстро. Маленькие ножки Даши едва поспевали за ней. Добраться до леса сёстры не успели. В селе уже вовсю хозяйничали лахтари — финские белогвардейцы. Они рыскали по избам, как бешеные псы, избивали и резали людей, поджигали дома и хлева. Казалось, они стремятся уничтожить всё живое на своём пути. Увидев, что край села у леса занялся огнём, Леся охнула, подхватила на руки обмиравшую от испуга сестрёнку и бросилась с ней к сарайчику у озера. Здесь были свалены груды сухих водорослей, использовавшихся как корм для скотины. Сёстры забрались в копну и замерли, чуть дыша. — Леся, а как же мама? А батя? — воскликнула Даша. — Тихо! — зашипела Леся. Но Даша не унималась. Она снова и снова спрашивала о родителях. Сквозь щелистую дверь сарайчика Леся увидела, что совсем рядом идёт финн с ружьём наперевес. Сердце девушки заколотилось от ужаса, и она быстро зажала рот сестрёнки ладонью. Леся слышала доносившиеся из села вопли людей и животных и боялась даже подумать об отце с матерью. А те не избежали страшной судьбы своих односельчан. Лахтари закололи супругов Матвеевых штыками, вытащив их из погреба, где несчастные пытались скрыться. От страха Лесе казалось, что она сидит в сарае целую вечность. Наконец, она услышала выстрелы в северо-западном конце села. Девушка не знала, что в это время финские красногвардейцы начали атаку на лахтарей. Что касается Даши, то она не слышала ни криков, ни грохота — крепкая ладонь сестры зажала ей рот и нос, и девочка потеряла сознание. Когда Леся отпустила руку, малышка бессильно поникла в кучу водорослей. — Даша! — в отчаянии Леся затрясла сестрёнку. — Что с тобой, Даша? Дверь сарайчика резко распахнулась. Леся сжалась от страха, увидев над собой две мужские фигуры. — Что за крик? — спросил один из вошедших на ломаном русском. — Что случилось? Леся не услышала в его голосе угрозы. К тому же, на рукавах обоих парней были красные повязки. Значит — не белофинны! Запинаясь и плача, она объяснила, что произошло с сестрёнкой. Не дослушав, красногвардеец крикнул: — Нужно искусственное дыхание! Он сбросил на землю винтовку и опустился на колени возле Даши. Леся с недоверием наблюдала, как парень вдыхает воздух в губы бесчувственной девочки. Но странная процедура помогла — через пару минут Даша задышала и села, глядя по сторонам затуманенными глазами. Увидев, что девочка пришла в себя, красногвардейцы сказали, что сёстрам лучше пойти с ними. Их небольшой отряд под командованием Туомо Сойккели изрядно пострадал в стычке с белофиннами. Они стремились соединиться с частями Красной Армии, располагавшимися ближе к Онеге. Всех выживших крестьян они собирали с собой, чтобы отвести их к ближайшей железнодорожной станции. Леся и Даша шли за отрядом вместе с горсткой уцелевших односельчан. Леся стала расспрашивать об отце с матерью, и одна из женщин шёпотом рассказала ей об ужасной гибели Матвеевых. Девушка даже не могла плакать от сковавшей её душевной боли. — Дашке пока не говорите, — сдавленно попросила она. Но малышке было не до того. Уставшая, она шла молча, цепляясь за руку старшей сестры. На станции собрались беженцы из нескольких сёл, разорённых белофиннами. Они сидели и лежали прямо на полу вокзала. Стонали раненые, плакали младенцы. — А здесь нам дадут покушать? — жалобно спросила Даша. Леся сняла с себя овчинную безрукавку, усадила на неё сестрёнку и отправилась искать еду. Одна из пожилых крестьянок дала ей краюху хлеба, луковицу и соль. Леся и Даша поели, а потом уснули — старшая, прислонившись спиной к стене, младшая — положив голову к ней на колени. Когда Леся очнулась, был поздний вечер. Вокруг — ни души, лишь старик-служащий подметал пустой перрон. — А где все? — вскочив, спросила Леся. — Дедушка, тут же были люди? — Ах, эти, деревенские? — отозвался старик. — Уехали они, дочка. Тут такой переполох был с поездом. Он пришёл раньше времени, а следующий, сказали, неизвестно когда будет. Вот они все набились в вагоны и поехали в Петрозаводск. — Забыли про нас, выходит, — прошептала Леся. Она вернулась на вокзал и бессильно опустилась на пол рядом со спящей сестрёнкой. Плакать Леся не могла — проснётся Даша, снова будет спрашивать о родителях… Утром они отправились в Петрозаводск, следуя вдоль железной дороги. Через два часа Даша начала просить есть. К полудню она уже плакала от голода. А где было взять еды? По надписям на указателях Леся поняла, что до ближайшего села — больше десяти вёрст. — Потерпи ещё чуток, Дашуня! Скоро дойдём! — ласково просила она. Через час, когда изнемогшие от долгой ходьбы сёстры сидели на поваленном дереве, рядом послышался цокот копыт. Серая лошадь шла не спеша, а возница в телеге дремал с вожжами в руках. — Стой, дядька, стой! — во весь голос закричала Леся. Она бросилась наперерез возку и повисла на руках оторопевшего мужика. — Есть у тебя что-нибудь из еды? Дай нам… у меня сестричка малая с голоду гибнет! — А что дашь взамен? — крестьянин с опаской смотрел на девушку с измученным лицом и растрёпанными волосами.  — На! — Леся выдернула из ушей серебряные серёжки, когда-то подаренные родителями. Мужик протянул ей мешок. В нём оказался пяток варёных картофелин, полкаравая хлеба и вяленый окунь. Этот припас сёстры растянули на три дня. На Петрозаводский вокзал они пришли уже вечером. Здесь Леся сменяла какой-то бабе свой нательный крестик на полбуханки хлеба и банку тушёнки. Потом девушка нашла на путях отцепленный вагон-теплушку. — Залезай сюда, Дашка! Переночуем тут, а утром будем искать, куда пристроиться! Проснулась Даша от громкого свиста. Сестры в вагоне не было, а снаружи слышались шаги и голоса. Дверь распахнулась, и перед девочкой появилось несколько мужчин с винтовками. От испуга Даша расплакалась. — Ого! Да тут, кажись, беспризорница, — воскликнул коренастый командир. — Ну, чего ревёшь? Даша рыдала, боясь поднять взгляд на солдат. — Замарашка какая… точно, бездомная. Ну, пошли, не бойся! Командир вытащил девочку из теплушки, взял за руку повыше локтя и повёл куда-то. — Отпустите, дяденька! — умоляла Даша. — За мной сестра скоро придёт! Конечно, мужчина ей не поверил. Каждый день он вылавливал десятки беспризорных ребятишек. Они были голодные, оборванные, но ни за что не хотели идти в приют и тоже сочиняли всякие байки о потерянных родителях, сёстрах и братьях. В приюте девочку искупали, накормили и одели во всё чистое. Но ей не было дела до еды и одежды. Она постоянно ждала, когда же придёт сестра. Но та так и не появилась. Вот уже два года минуло, а Даша всё тосковала по Лесе. Где она? Жива ли? Девочка с трудом привыкала к приютской жизни. Плакала ночами в подушку, сторонилась детей. Постепенно она освоилась, стала играть с ребятами, даже подружки у неё появились. В мае Даше должно было исполниться десять лет. Но она по-прежнему мечтала о возвращении Леси, представляла себе счастливые сцены встречи. «Может, она всё-таки вернётся? Мне больше ничего не надо! Ни сахару, ни белого хлеба… только бы Леся вернулась!» — думала Даша, через силу хлебая приютскую похлёбку. — Матвеева, поживее! — строго крикнула воспитательница. — Все дети доели, одна ты возишься! Даша со вздохом набрала полную ложку. И вдруг по глазам её скользнули солнечные зайчики. Они перепрыгнули на оконную раму, и Даша увидела на улице фигуру в стареньком пальто. Человек был худенький, а пальто большое, словно с чужого плеча. Даша всмотрелась в эту фигуру и вдруг вскочила, опрокинув себе на платье миску с недоеденной похлёбкой. — Леся! — закричала девочка, бросаясь к окну. — Это ты, моя Лесенька! Поднялся переполох. Ребята вскочили с мест и побежали за Дашей к окну. Воспитательница хватала детей за руки и тащила назад, к столу. — А ну-ка, немедленно успокойтесь! Матвеева, как ты ведёшь себя за обедом? От строгого взгляда воспитательницы Даша смутилась и опустила голову. Рассказывать о том, что она видела на улице сестру, не хотелось.А вдруг ей просто померещилось? — Зачем ты побежала к окну? Отвечай! Но девочка упорно молчала. Тогда воспитательница объявила, что за плохое поведение и упрямство Матвеева будет наказана. Она вне очереди останется дежурить по столовой. Даша не возразила. Протирая столы и перенося на кухню стопки грязной посуды, она с необычайной яркостью вспоминала родительский дом, заснеженную тайгу, добродушный смех родителей и сестры… Неужели Леся в самом деле приходила к приюту?