Никогда не иди назад

14.

Остановить поток эмоций, водопадом хлеставший в груди, на практике оказалось, почему-то, гораздо легче, чем учил папа. Он рассказывал, о чём нужно думать в первую очередь, как правильно дышать и пропускать эмоции через себя, но Дейзи справлялась, толком не вспоминая про наставления. Стоило это сущую малость — увидеть собственными глазами людей, нуждавшихся в медике, а не в истерично хлюпающей бабе. Человеческие страдания и видимое отчаяние выстроили для слёз и паники самую крепкую дамбу. Перед глазами картина стояла такая, что едва ли хватало времени задумываться о каких-то внутренних переживаниях. Кровь. Рана. Труп. Снова кровь и рана. На кону стояла жизнь — не важно, чья, и Дейзи Белл понимала это чуть лучше, чем абсолютно, не оставляя самой себе время на чувства и мысли, отдавая всё это во власть медицины.       — … Ну-ну, всего-лишь царапина, — она почти невесомо притронулась к лицу контуженного солдата, сидевшего в повозке с другими пострадавшими. Чуть выше того места, где легли её холодные пальцы, прямо под марлевой повязкой, кривым разрезом шла рваная рана: разорвавшийся трос хлестанул по скуле, когда титан надавил на него ладонью. Парень чудом спасся и легко отделался, хотя этим тросом ему могло запросто снести голову с плеч. — Ничего, заживёт как миленькая. Напоследок ещё раз проверив, достаточно ли плотно перевязала прокушенное гигантскими зубами бедро парализованного ужасом бедняги, она спрыгнула с повозки, дала другому сослуживцу молчаливое разрешение трогаться. Как только колёса телеги с грузным скрипом двинулись в путь, Дейзи сорвалась с места, рысью помчавшись к старшему по званию, чтобы доложить о состоянии раненых и о своих расчётах на количество оставшихся боеспособных единиц, которых можно отправить обратно на передовую. Ей сказали, что важен каждый, кто более-менее пригоден для сражения. Но Дейзи ни за что и никого не послала бы туда во второй раз, решай она здесь хоть что-то. Как жаль, что она была никем. Рекрутом, зелёным новичком, очередной боевой единицей, удел которой — слушать приказы старших офицеров и беспрекословно выполнять их. Даже если приказ состоит в том, чтобы выйти безоружным на поле боя и отдать жизнь за чужие идеалы и стремления.       — Белл, — её позвали, едва девушка успела приблизиться к командующему и стукнуть себя кулаком в грудь, чтобы отдать честь. — Присоединяешься к группе снабжения. Пять минут вам на подобрать сопли, и выдвигаетесь в штаб. Старший офицер отдал приказ и Дейзи похолодела. Они хотят отправить её туда? Сейчас? В момент, когда сюда, в полевой госпиталь, продолжали доставлять раненых и медицинский отряд, сформированный из остатков врачей со всех медблоков Троста и окольных районов за стеной, едва мог справляться с работой? Едва мог спасать жизни, не обрекая их на калечное существование и смерть в кратчайшие сроки?       — Сэр? — Она заглянула старшему офицеру за плечо — стеклянными глазами уставилась на ворота, через которые блеющей, безвольной толпой проходили массы эвакуированных гражданских и доставляли раненых в бою солдат. — Разве я не гораздо нужнее здесь, как медик? Она сказала это и на секунду весь мир будто обратился в слух. Белл не могла сказать точно, но в какой-то момент ей даже показалось, что все разом оглохли, и никто не услышал её попытки возражения. Ровно до той секунды, как сомнения развеялись — ей действительно лишь показалось. В порыве эмоций мужчина яростно шибанул кулаком по столу и резко обернулся. В его покрытых блеском лихорадки глазах стоял точно такой же ужас, какой мог быть во взгляде любого из простых жителей южного округа-приманки. Не при таких обстоятельствах Дейзи хотела бы узнать о человеческих слабостях и несовершенствах вышестоящих чинов, от которых требовалось в нужный момент с трезвым умом принять рациональное и объективное решение.       — Раненым хочешь помогать, медик? Так я тебя и отправляю помогать! Где же раненых может быть больше, чем на поле боя? Работы — поле непаханное! — Желваки на лице офицера ходили ходуном. Дейзи, честно говоря, не понимала — это от того, что он разозлился на неё за дерзость возразить, или от того, что всеми силами пытался не выпустить на всеобщее обозрение тот страх, что уже поработил взгляд. — Приказ озвучен. Выполнять. Отдавая честь старшему по званию, Белл тяжело выдохнула через нос и поджала губы, чтобы на корню пересечь поток неназванных причин, по которым ей следовало остаться здесь. Вместо этого она собрала в кулак всё разбереженное самообладание и выдала сухое:       — Есть, сэр. Страшно всё-таки было. До одури. До безумия. До трясущихся рук, слезящихся глаз и перекрученных внутренностей. Казалось, ещё немного, и это сковывающее ощущение вырвется наружу, охватит всё тело и не даст своевременно нажать на спусковой крючок в УПМ. И тогда Дейзи Белл взаправду сыграет в ящик. Но вот в чём состояла единственная загвоздка, не позволявшая говорить о своих опасениях вслух и даже мысли отодвигать на задний план: Никому не было дела. На фоне общего хаоса и массовых панических истерик разве смог бы найтись какой-то псих, которому было бы не наплевать на переживания чужого человека, пусть и соратника? Дейзи уже знала ответ. Невозможно обещать безопасность, не зная наверняка, что ждёт в ближайшие несколько часов: падение всей стены Роза и неминуемая гибель остатков человечества или же отсрочка судного дня ещё на недолгие, полные нищеты, голода и несправедливости к обездоленным, пять лет. Как можно утешать кого-то, если перепуганному народу невозможно соврать, потому что они не слепые?       — Белл! — Полностью собранная из запасных игроков, группа снабжения во главе с недавно получившим звание командующего офицера новичком, скооперировалась у ворот, когда Дейзи дошла до точки и снова отдала честь. — Ты должна была стоять здесь ещё до моего появления! Парень психовал и орал, как ненормальный, — был явно не в себе. Дейзи не обижалась. Понимала. Мало кому захочется отправляться в пекло, откуда целыми и невредимыми не возвращались порой даже самые закалённые в бою солдаты.       — Я занималась ранеными, — едва ли голос девушки был спокоен, однако относительно бешеных воплей и нескончаемого испуганного нытья, её самообладанию можно было лишь позавидовать. Или наорать ещё раз — за то, что стояла с постной рожей и не выказывала должных эмоций. Обычно это бесит людей ещё больше, чем истерики. — Мне сообщили о моём участии в составе группы снабжения только сейчас...       — Чёртовы идиоты! — В сердцах зло выплюнул офицер, перестав слушать отчётность Дейзи где-то на середине. — В штабе осталось десять групп снабжения, на кой чёрт им сдались ещё и мы? Девушка не сочла нужным сообщать, что добрая половина из списка уже могла быть в желудках у титанов или завалена обломками разрушенных зданий. Они не стали оттягивать момент неизбежности и спешно выдвинулись наперекор людскому потоку. Наблюдая всю эту полумёртвую от мыслей о скорой смерти толпу, Дейзи не могла не подумать о хромом, медленном отце, который при всём желании не смог бы даже пойти быстрее, не говоря уже о том, чтобы спасаться бегством, — она нигде его не видела. Ни среди медиков, ни в числе беженцев или раненых Вильгельм не показывался. Отступившие в арьергард солдаты Гарнизона уверяли, что потерь среди гражданских не было, но откуда им было знать наверняка? Кто мог гарантировать? У кого хватило бы духу в лицо сказать Дейзи, что её отец жив и просто оказался заложником ситуации где-то в безопасном месте, или ушёл в числе первых эвакуированных жителей, когда девушка застряла в штабе на торжественной речи о храбрости и морали от старого маразматика, готового отправить на смерть сотни юнцов, лишь бы свои дряхлые кости унести как можно дальше?       — Дейзи… — она вздрогнула, практически не веря ушам, и резко обернулась на знакомый голос, окликнувший её во второй раз уже чуть громче: — Дейзи!       — Микаса, — выдох получился сломанным, но облегчённым. Белл приостановилась, приподняв ладонь: попросила свою команду не ждать — она нагонит. Командир отряда показал, что у неё десять секунд — не больше. Они едва выбрались из волны горожан, когда Белл каким-то чудом оказалась во внимании Аккерман, обязанности которой также были далеки от стандартного назначения выпускников кадетского корпуса. Если Дейзи должна была быть с медиками, то Микасу призвали для защиты жителей на время эвакуации. Она первой заметила, что из-за стены выдвинулся вспомогательный отряд и ринулась вниз, пока группа не перешла на приводы. Не ради того, чтобы узнать, как у сослуживицы дела, разумеется.       — Дейзи, если встретишься с Эреном или Армином, пожалуйста...       — ... Я позабочусь о них. Дейзи не нашла в себе сил улыбнуться или утешить ободряющими словами, но Микаса и не смела требовать от неё чего-то большего. Но, боже правый, «позабочусь»? Слово-то какое нелепое. Смехотворное. Трост с каждой секундой приближался к становлению второй Шиганшиной, а тут она со своим «позабочусь». Слишко самонадеянным, слишком легкомысленным, слишком... обнадёживающим. Но как она могла не пообещать? Как врач, когда-то дававший клятву беречь во что бы то ни стало чужую жизнь, мог не сделать всё возможное для этого?       — И себя береги, Дейзи, — Аккерман благодарно кивнула и в голове что-то заискрило, на мгновение загоревшись проблеском симпатии. От того, насколько искренне и заветно прозвучало это напутствие, Дейзи почувствовала отголосок тепла, прорвавшийся сквозь мерзлоту ужаса, тяготившего грудь. Сущая мелочь. Такая важная и нужная.       — Ты тоже будь осторожна, — коротким кивком попрощалась девушка. Встреча с кем-то знакомым — живым и здоровым — всё же слегка приободрила её. В душе загорелся крохотный, совсем маленький уголёк надежды на то, что кто-то ещё прорвался сквозь этот ад. Они молча обменялись понимающими взглядами и расстались так быстро, что едва ли успели разглядеть иные эмоции в глазах друг друга. Так было проще всего — не думать о чувствах других. Не принимать во внимание чужие страхи, чтобы не раздувать свои собственные. В моменты, когда вера давала слабину и уверенность в завтрашнем дне катилась в бездну, приходилось силой вытягивать из своего сердца мизерную каплю уверенности мыслями о том, что уж кто-кто, а ребята из первой десятки выживут. Навык им был дан тремя годами жестокой муштровки. Дейзи с трудом пересилила желание обернуться, чтобы убедиться — Микаса ей не померилась — и нажала на спусковые рычаги. Реакция последовала незамедлительно: крюки с шипением вылетели из отсеков на поясе и с хрустом ломающегося камня плотно закрепились в кирпичной стене одного из близстоящих зданий. Лязгнули металлические тросы, наматываемые на веретено механизма, и тело рывком дёрнуло в воздух, будто оно ничего не весило. Осторожно маневрируя между домами и взбегая по черепичным крышам, чтобы сэкономить газ, Дейзи старалась смотреть лишь на здание штаба, возвышавшееся далеко впереди. Пыталась хотя бы отдалённо представить план дальнейших действий вместо того, чтобы во всей красе видеть огромный пролом в стене и тучные фигуры титанов, расходившиеся от него. И без лишних взглядов ей было известно, каким образом выглядели глубины ада, разверзнувшиеся перед ними во второй раз. То, как почти родной город втаптывали в грязь и равняли с землёй, Дейзи больше видеть не хотела. Насмотрелась уже вдоволь.

15.

      — ... Никому не вступать в бой, пока гигант не подойдёт близко! Если есть возможность избежать сражения — уносите ноги! Оставьте свой дерьмовый героизм и доберитесь до штаба не по частям, чёрт вас дери! Больше всего на свете хотелось, чтобы вновь стало возможным сделать всё как в детстве — испуганно закрыть глаза и уши и просто дождаться, пока мрак и безнадёжность сами уйдут из впечатлительного детского воображения. Если бы только мироздание было настолько легко устроено, могли бы они избежать всего этого? Хотя бы частично. Переполненные диким ужасом, взгляды людей не несли даже крохотного проблеска надежды на лучший исход. Потому что все уже знали эту историю. Знали, казалось, с точностью до единого мгновения, чем всё закончится. Но даже самые сведущие люди, предсказывавшие конец ещё до его начала, спасались бегством, боясь боли и неизвестности, стоявшей там — за гранью живого.       — Белл, до штаба рукой подать — не отставай! — Старший офицер взбежал по крыше, поравнявшись с девушкой. Его обязанностью и, как Дейзи поняла лишь многим позже, личным приоритетом было сохранить доверенную группу ещё-вчера-кадетов в полном составе. Живыми и, желательно, невредимыми — там как уж по ситуации получится. Дейзи кивнула, словами никак не отреагировав на очередную реплику для подгона: быть осмотрительной и внимательной ей хотелось гораздо больше, чем быстрой и резвой. Девушка ловко кувыркнулась в воздухе, когда гарпуны отцепились от деревянной балки каркаса часовни, и вновь с силой нажала на спусковые крючки, чтобы надёжные железки зацепились за место чуть поодаль и позволили плавно спикировать на крышу торговой лавки. Возможно, от влаги из-за мерзко моросившего дождя, а может потому, что ноги сами по себе тряслись, но подошва сапог тут же заскользила вбок.       — Ты что, блядь, обессилела, грёбаная барышня в беде?! Поднимайся живо! Кто-то из группы — Дейзи не увидела лица — схватил её за шкирку, пролетев на расстоянии вытянутой руки, рывком поднял на ноги и ушёл вперёд. Белл молча оттолкнулась ногами от неровных черепиц и метнулась вперёд, на самом краю крыши использовав привод и прибавив газу, чтобы нагнать остальных. Волнение разгоняло по венам куски льда и вставало поперёк горла тошнотворным комком. Город вокруг пропал порохом, гарью и сыростью одновременно. Казалось, будто бы каменная крошка и пыль разбитых в пух и прах ворот долетели даже до этих мест, чтобы забить носоглотку. Дейзи так и не набралась смелости, чтобы оглядеться по сторонам и полностью оценить обстановку: её хватило лишь на то, чтобы бросить короткий взгляд в сторону собственного дома, который Белл в любом случае не увидела бы — слишком уж далеко стоял. Мысли об отце тотчас же хлынули в сознание неудержимым потоком, ужасая непризрачной угрозой потерять его. ... Потерять всех. Белл на самом деле приходила в ужас от того, что ничего не могла сделать с этими мерзкими чувствами внутри себя. Совсем. Она была бы рада вытравить болезненные образы из своей головы и выкорчевать неуверенность из души. Только хитрые, пронырливые эмоции всё равно находили свой путь к беспорядочно колотившемуся сердцу. Так ли на самом деле легко в дальнейшем будет ставить заслоны между чувствами и работой, когда она подаст рапорт о переводе в Разведку? Выбранную давным-давно взамен всех других жизненных путей, которые так старательно прокладывал отец. На которые часто и без устали показывали все вокруг. Черви сомнений плелись между собой, вгрызались в сердце и со вкусом сжирали его без остатка.       — ... По правому флангу пятиметровый!       — Ещё трое идут за ним! Если бы только мироздание было устроено чуть проще...       — Оружие на изготовку! Белл — живо в здание, предупреди всех и запроси подмогу! Могли бы они избежать всего этого? Хотя бы частично.

16.

Ситуация не стала лучше. Ни через пять минут, ни через двадцать, ни через час. С трудом прорвавшись в штаб, и не сумев в конце-концов его отбить, они забаррикадировались. Предполагаемые десять групп, отвечавшие за снабжение авангарда топливом и оружием, внезапно, сократились до одной. Тех, кто оказался вне штаба без газа и запасных клинков, и даже тех, кто попросту не успел добраться до верхних этажей, прежде чем хранилища на нижних уровнях штаба заполнили трёх- и четырёхметровые гиганты, оставили умирать. Дейзи смотрела на прятавшихся под столами сослуживцев, даваших с ней одну и ту же присягу со словами: «Клянусь достойно исполнять свой воинский долг», и не понимала, как так получилось. Как она оказалась здесь? Почему спряталась? Ни один из них, бросивших на передовой других людей, товарищей, умирать, не заслуживаю достойных оправданий собственным поступкам. Дейзи поняла, что оказалась в ловушке не только физически, но и морально. Она не была готова к тому, что увидит настолько сокрушительное фиаско человеческих чувств сострадания и ответственности, которые им, казалось бы, прививали с кадетства. Сознание не справлялось. Понимание ускользало. Абсолютно растерянные, испуганные и загнанные в каменную тюрьму, все сидели и беспомощно тряслись от страха, раздиравшего вены обломками льда.       — Почему? С какой стати мы должны быть здесь?.. Дейзи резко повернула голову — слова принадлежали рыдавшей взахлёб девчонке, свернувшаейся в клубок и отчаянно сжимавшей волосы на голове в трясущихся руках.       — Как будто это поможет, — агрессивно огрызнулся случайный парень, прятавшийся за перевёрнутым столом напротив Белл. Он тоже, хотя, шмыгал носом и попеременно зло вытирал слёзы грязным рукавом куртки, другой рукой трепетно прижимая к груди схваченное впопыхах ружьё. Дейзи бездумно зажмурилась. Что делать дальше? Как быть ей? Всем им? Её мысли вернулись к тому, что было до того, как гиганты полностью захватили штаб в поисках человеческих жертв, и паника захлестнула самыми кровавыми картинами и образами. Пока она сидела здесь, не зная, что сделать и как освободиться от своих же предрассудков и преждевременных выводов, другие были там — снаружи — и рисковали жизнями, лишённые возможности позволить себе даже такую мелочь, как банальная передышка. Они наверняка уже были на пределе своих сил, а их газовые баллоны и резервы для клинков — пусты. Осознание впивалось в голову Белл, будто гарпуны манёвренного устройства: За бортом остались все: отец — её единственная семья; Марко — почти старший брат; ребята из сто четвёртого, с которыми девушка пережила самые лучшие и худшие моменты своего обучения. Все оказались по ту сторону баррикад. И, боже-боже-боже... Там остался Жан.       — Мы должны выбраться отсюда, — заговорила она, хотя прекрасно осознавала собственные бессилие и слабость. — Нужно помочь остальным. Взгляд обратился к самому старшему. Может, боец из него был не ахти какой, но его должностной авторитет давал тот мизерный шанс на освобождение, который был необходим — его могли послушать. За ним могли пойти, будь у них хоть какой-то план. Даже самый дерьмовый. Из его уст даже самая крохотная вероятность выглядела бы, как реальный шанс.       — Смелая какая, — выплюнул парень, украдкой выглянув из-за хлипкого укрытия. Он и не думал действовать. — Где была ты и твоя сраная храбрость, когда эти твари дверь выломали и половину штаба вынесли? Он быстро вернулся на изначальную позицию и с вызовом посмотрел на девушку в ответ. Все были слишком напуганы, чтобы обращать на них внимание, поэтому никто не насторожился и не стал прислушиваться.       — Испугалась. Как и вы. Признание было чистосердечным. Чего увиливать, когда она, разрываемая желанием спастись самой и необходимостью помочь другим, приняла на себя грех и оставила других позади. Секунда слабости привела к секунде промедления — и всё. Ни свернуть, ни отступить. Ни шагу назад.       — Если хочешь сдохнуть, кадет, ты только попроси — я тебе лучше собственными руками шею сверну, чем отправлю туда! Не смей подставлять всю группу под удар своим приступом героизма! — сквозь зубы зашипел офицер. — Я командир этой группы! И сохранить я должен в первую очередь ваши сраные задницы, усекла? Вскользь мазнув взглядом по перекошенным лицам, окружавшим её, Дейзи действительно заколебалась. Правильно ли было затевать спасательную операцию, будучи неспособными продумать все риски. Но затем остервенело замотала головой: не было времени на то, чтобы колебаться.       — Там все наши. И они, в отличие от нас, безоружны и без газа. Мы не можем бросить их сейчас! Не могли. Но бросили.       — Сиди и не высовывайся, бестолочь лохматая! Впрочем, вопросы чести и морали, как оказалось, имели куда наименьшее значение, если на кону стоял вопрос жизни и смерти. Заявление о помощи остальным, да ещё и в их плачевном положении, виделось не более, чем бредом умалишенного.       — Героиня, блядь, сыскалась. Да сто́ит кому-то одному из-за баррикады высунуться, как эти твари сразу сюда свои руки потянут. И тогда все мы здесь трупы! Слышишь? Все! Я не готов встретить свой конец в желудке сраного людоеда только потому, что ты умом тронулась и расхрабрилась! Дейзи заскрипела зубами и отвернулась. Ей было досадно: всё, от первого до последнего слова, было колющей глаза истиной, и Белл взаправду оказалась бы той дурой, которую три года проклинал комкор Шадис, если бы не осознавала этого. Никто не рискнёт. Никому это не нужно.       — Мы отсидимся здесь до темноты, — не став ждать, пока Белл разродится и скажет что-нибудь в свою защиту, командир начал излагать свой план. — Активность титанов снизится, мы выберемся отсюда и перемахнём через стену. У нас полно газа в баллонах, поэтому нет нужды спускаться в хранилище. Она понимала, все к этому и сводилось: в конце концов один в поле не воин. Даже если бы Дейзи и предприняла что-то, в одиночку она не способна ни на что иное, кроме как зализывать чужие раны. Её таланты в стратегиях и познания в тактике оставляли желать лучшего. Единственное, в чём Белл была действительно хороша — медицина. Таково было реальное положение вещей. И всё же... Бросить нуждавшихся в помощи товарищей на произвол судьбы?.. Не предпринять ни единой попытки сделать хоть что-нибудь? Такая доктрина была недоступна зацикленному на врачебных клятвах мозгу девушки. Если выпускников кадетского корпуса сковывала одна военная присяга, то её — военного врача — связывали по рукам и ногам две.       — Если это приказ, — Дейзи с трудом сглотнула липкий комок волнения, встрявший в горле, будто рыбья кость. — ... То я отказываюсь ему подчиняться. Потому что это попирает любую мораль и марает честь врача.       — Забываешься, кадет. Ты — часть моего отряда. Набравшись смелости посмотреть ему в глаза, Белл не оставила его реплику без ответа:       — А они — часть моего курсантского набора. Сокурсники и товарищи по оружию. И я сильно сглупила, когда пошла за вами, думая, что переведя дух вы сможете придумать достойный план. Сердце вколачивалось в лёгкие изнутри; до почти слышного треска и боли вбивалось в рёберные кости и рассылало по всему телу злые, оледеневшие импульсы-искры страха. Но она встала. И вовсе не для того, чтобы сбежать или спрятаться в другое место. Дейзи поднялась на ноги с намерением выйти из укрытия — оставить позади относительную безопасность и по своей воле шагнуть в центр смертельной угрозы. Низкоуровневый, хилый солдатишко против безмозглых учинителей геноцида.       — Нет-нет-нет, никуда ты не пойдёшь, психованная! Жаль только никто не предупредил, что в этот заведомо неравный бой может вмешаться третья сторона. Дейзи поздно поняла: Безвыходные ситуации проливали свет не только на истинные личности, скрывавшиеся за щитами с изысканным гербом благородной цели и лозунгом «один за всех и все за одного». Они развязывали руки тем, кто прежде не осмелился бы нанести вред другому человеку.

17.

Не то, чтобы Марко не понимал цену человеческой жизни. Если для вышестоящих чинов обычный солдат (или выпускник кадетского корпуса) был «боеспособной единицей», то для него — как для лидера своей группы, так и для человека — каждый представлял значимость. Использовать живых людей, как пушечное мясо или расходный материал, являлось чем-то аморальным, выходившим за рамки любых принципов и границ. Есть чья-то жертва — где-то должен быть смысл. Хоть какое-то оправдание утрате. В жизни Марко были близкие люди, потерять которых он считал для себя недопустимым провалом, который убил бы его горем — сожрал изнутри. По остальным он мог лишь тосковать время от времени за поминальным столом. Утрата родных оставила бы от него оболочку, лишённую жизни. Как это было и у любого нормального человека, собственно. Неведение судьбы Дейзи Белл, о которой не было вестей с момента их расставания вечером накануне катастрофы, волновало его гораздо больше, чем эмоциональное состояние совести Жана Кирштайна, который не мог не обвинить себя в смерти товарищей, благодаря которым часть группы пробилась в штаб живой. В отличие от него, Марко было гораздо легче понять и принять — не они принесли в жертву других, чтобы воспользоваться этим и сбежать. Вовсе нет. Это другие умерли по воле случая и неопытности, что дало им — более удачливым — шанс выбраться. Искать виноватых было бесполезно — их не существовало. Даже если чьё-то сознание с такой истинной мириться не хотело. Но рассказывать про это бессмысленно. Это нужно понять. Марко не пытался отвлечь Жана. В конце концов, если произойдёт не поправимо (худшее) и один из них уйдёт — другой должен будет хоть как-то справиться с этим. Самостоятельно. И лучше бы им обоим иметь даже самый захудалый и смехотворный, но опыт. Нет, Марко не был пессимистично настроен и не готовил себя к скоропостижной смерти — просто делал свою ставку. На что-то в надежде на лучший исход.       — ... Дейзи? Но промежуточный выигрыш (чистая удача) слишком опьянил — на секунду он забыл, что любая ставка означает неизбежный риск. Порой неоправданный. А порой судьбоносный, зловещий выбор, чем или кем рисковать, зависит только от тех «высших сил», что принимают ставки. Они не искали её. Думали, что как врача Дейзи оставят в тылу — спасать других. А она вдруг оказалась прямо перед носом — лежала на выходе, рядом с дверьми. От головы кривой полосой шли кровавые разводы: её тащили. Тянули за ноги, словно труп. Оказалось, что всё это время спасать нужно было её. Она дышит? Пожалуйста...       — Господь всемогущий... Дейзи! Одолеваемый ужасом, Марко бросился к ней, принявшись ощупывать, осматривать и прислушиваться. Аккуратно просунул руку под голову в поисках страшной смертельной раны, растёр между пальцами тёплую кровь, размазанную по ладони. Потом положил ухо на грудь и несколько секунд просто лежал, стараясь отгородиться от внешних шумов и гомона. Замер в ожидании ответа. Зажмурился. Пульса не было. Сердцебиения тоже. Марко не чувствовал. Не слышал.       — Живая? — Жан подобрался сзади. Боязливо, нервно сглотнул, глядя на то, как друг отчаянно вслушивается в тело девушки, прижимаясь к нему, будто в надежде поймать хоть какие-то отголоски жизни внутри. — Марко?       — Я не знаю! Нет-нет-нет. Ну же, Дейзи Белл, ну же! Не здесь; не сейчас; не вот так.       — Поймала... — неслышным, угасающим шёпотом дыхание шевельнуло тёмные волосы на макушке. У неё оказался больной хрипотой и весельем голос, и пугающе слабые объятия.        — Ты грязный. Стёкла в волосах. И пахнешь, как будто не мылся неделю. Если она считала это смешным, то наверняка сильно повредилась головой.       — Поверь, Барашек, знала бы ты, откуда нас принесло — удивилась бы, что ещё хлеще не пахну, — он вырвался, чтобы убедиться лично. Погладил по лицу, стирая пальцами корку засохшей крови с лица, и поймал невменяемо-радостную улыбку. И так вдруг захотелось обнять её — живёхонькую и почти невредимую — что Марко не удержался, порывисто расцеловав белые девичьи щёки. — Что произошло? Ты вообще как? Можешь вспомнить, кто на тебя напал?.. Только не вставай резко! Дейзи медленно потянулась грудью вверх, опираясь на полусогнутые в локтях руки. Голова звенела и страшно гудела. Кожу на шее под линией роста волос неприятно стянуло. Волосы на затылке слились.       — Ничего, — тихо выдавила из себя девушка. — Просто общественное мнение сложилось не мою пользу. По ней будто прокатили бревно. Крепкое такое — дубовое. Возможно даже не один раз.       – У тебя, Барашек, как всегда – шиворот-навыворот всё получается.       – Ты бы не любил меня, как родную, если бы я как Микаса всё умела. Марко косо заулыбался: шутка была отвратная, но от сердца, зато, сразу же отлегло. Только тяжко сделалось уже в другом месте – в голове. От мыслей. Всё же Бодта не обошли стороной и так же ярко впечатлили события минувшего часа, когда любые прогнозы даже на секунды вперёд оставались за нерушимым барьером неизвестности. Марко отчётливо знал, что как и все прочие не был готов расстаться с жизнью. Хотя ещё больше оказался напуган возможностью потерять Дейзи или Жана в этой односторонней борьбе за выживание. Но он не падал духом – ни в коем случае! Однако про случайные потери и прятки с гигантскими людоедами уговора не было. И не то, чтобы Марко этого не понимал.

18.

Парень, травмировавший Дейзи, сполна искупил свою вину перед ней, оставив огромную дыру от огнестрела в собственном затылке. Белл осматривала труп очень долго. Пока все остальные укрылись в более безопасном месте: ушли в склад с ружьями, откуда шахта лифта тянулась прямиком к складу с газовым топливом, – она не смела покинуть незахороненное тело товарища, не помолившись за него. Даже лицо вытерла, чтобы положить на него белый платок, и сложила всё ещё тёплые руки на крепкой солдатской груди – как подобало усопшему на похоронах.       – Тебе было страшно. – Даже под грохот ломавшихся стен и незатухавший рёв гигантов снаружи выбитых окон штаба, она ни на секунду не отвлекалась от слов, которые была обязана произнести именно сейчас. – Люди могут говорить всякое, но испытывать страх за свою жизнь – не грех и не позор для того, кто носит форму. Я не осуждаю твой выбор и не позволю никому осуждать его. Поэтому, пожалуйста, прошу тебя, покойся с миром. Военный штаб Троста оказался не защитой и не крепостью, а клеткой – местом боли и сумасшествия, в котором напуганные люди, под давлением жестокости и бесконтрольного страха, сдавались слабости и отчаянию. Как верующая, Дейзи не принимала самоубийство, как выход. Но как врач, она понимала причины подобных поступков. И в обоих случаях не смела их осуждать.       – Не понимаю, как ты можешь одновременно быть медиком, который опирается лишь на науку и реально существующие факты, и одновременно верить в нечто несуществующее, вроде бога. Жан относился со скептицизмом, казалось, ко всему миру вокруг себя. Его желание видеть во всём треклятую двойственность порой выходило за грани разумного поведения и выливалось в драки и взаимные обиды. Он совершенно не понимал Дейзи. И Дейзи тоже его не понимала.       – В точности так же, как и ты можешь выдавать себя за эгоиста, которому плевать на всех, кроме себя, но при этом беспокоиться о товарищах больше, чем о сохранности собственного здоровья, – она улыбнулась. Живой. Боже, спасибо, что ты живой. Что ты и Марко рядом со мной.       – Твоя голова… – Кирштайн на секунду замялся. Взгляд Бел был осоловелым и не совсем адекватным, но настолько пристальным, что когда немигающий взор обратился к нему, Жан подумал, будто вот-вот сгорит от неловкости и следовавшего за ней стыда за свою же робость. Будто кожу живьём содрали и всё внутри разом вспыхнуло. – … Ты в порядке? Спросил, и будто ледышку за шиворот кинул. В порядке ли она? Дейзи знать не знала. Как можно быть «в порядке», проходя через врата ада и находясь одной ногой в могиле? Видя смерть и обесчеловечивание человеческой натуры людьми же. Не видя даже проблеска надежды.       – Я жива… – Белл встала с коленей и подошла к выбитой дыре вместо каменной кладки стены, чтобы увидеть происходившее за пределами штаба-клетки. – … Мы живы, Жан. Остальное все пустое. Ей больше нечего было добавить. Возможность остаться в живых на фоне ближайшего обозримого будущего уже не казалась таким уж облегчением. На закате своего лучшего представления мироздание преподносило всё больше и больше сюрпризов. Не удивительно, в общем-то, – мир... он умирал. Разваливался. Катился в пропасть. И все они, по правде говоря, тащились вслед за ним – неизбежно и к Дьяволу.