Почти всё красное

События последней ночи заставили Мирона предпринять более энергичные усилия для получения таинственного свертка, хотя не было никакой уверенности, что он чем-то поможет. В результате Мирона целый день никак не мог поймать Трущев, которому он срочно понадобился. Мирон переступил порог дома, с торжеством потрясая свертком: – Вот он! Все, как стервятники, жадно набросились на сверток. В нем оказались маленький карманный русско-голландский словарь, записная книжка, клипса с зелеными камешками, пропавшие пленки и несколько снимков. – Ну вы прямо как изголодавшиеся гиены, – заметил Рома, глядя, как фотографии расходятся по рукам. – О, вот та фотка! — обрадовался Мирон. – Видите, у меня кепка свалилась в фонтан! В этот момент в дверь постучал следователь. Открыл ему Марк, остальные были слишком заняты. Вместе с полицейским прибыл какой-то незнакомый человек. Трущев попытался представить незнакомца, но тот, пренебрегая всеми правилами приличия, набросился на упомянутую выше клипсу – вот уж точно, как шакал на падаль! Не так просто было объяснить официальным лицам, откуда взялись эти фотографии, откуда клипса, и что, собственно, надо новому официальному лицу тоже было неясно. Понемногу разобрались. Новое лицо оказалось действительно самым важным. Мирон давал показания, очень довольный, что хоть это помнит. – Все эти вещи, в свертке, я привез из Голландии. Клипсу, как сейчас помню, нашел на почтамте, там я еще Леху видел… Подробнее? На клипсу просто наступил, смотрю – сережка, взял. Почему не выбросил? Глупо выбрасывать золото…. – Эй! – прервал Марик его показания потрясенно. – Смотрите, вроде это Храмов! Мирон махнул ему рукой, чтобы замолчал и не сбивал его, потому что сейчас важное лицо в этот момент потребовало сообщить ему самые точные сведения: когда именно он был в Голландии, какого числа и во сколько встретил Храмова, во сколько нашел клипсу. Не будь под рукой записной книжки, Мирон ни за что бы не ответил на эти вопросы, а так – пожалуйста! – Семнадцатого мая, – сказал Мирон, заглядывая в свою записную книжечку-календарик, – с почтамта я отправлял открытки, сразу все. Во сколько?.. У меня была запись в 15 часов, на почте я был до этого, ну, приблизительно в половине первого. – Эй! – это уже Ваня прервал их беседу, после того, как изучил снимок, про который говорил Марк. – Эй! Мне тоже кажется, что это Храмов! У него тут же отобрали и фотографию, и лупу. На фотографии была запечатлена одна из старых улочек Голландии – неровная мостовая, два ряда домов. Из двери одного выходит мужчина. Придерживая дверь, он, отвернувшись, что-то говорит, обращаясь к той, кто находится в доме. Одной ногой он уже ступил на тротуар, вторая еще на ступеньке. Фигурка очень маленькая и недостаточно четкая, но весьма похожая на Храмова. Теперь оба представителя власти потребовали от Мирона припомнить, какого числа и в какое время были сделаны снимки. Проникшись ответственностью, Мирон сделал над собой сверхъестественное усилие и вспомнил. – Утром. Вот этот, с Лехой, и вот эти, – он ткнул в кадры пленки, – до самого фонтана. Мы с битмарем вышли из хостела и пошли на почту. А по дороге фотографировали. И потом я уже пошел на почту… И на пленке есть еще один кадр, последний, недодержанный, решил щелкнуть, когда уже зашел на почту, проверить, не осталось ли свободных кадров. Я даже не стал делать с него фотографии. А потом уже фонтан. Он как раз возле почты… Следователь встал со стула и торжественно пожал руку Мирону. – Вот спасибочки-то! Бачь, шо злыдень-то йискав! – Что именно? – не понял Мирон. – Дак это! – Трущев по очереди указал на клипсу, фотографии и записную книжку. – Это йискав! – Что вы говорите! Значит… Значит, это все-таки Храмов?! Трущев глубоко вздохнул: – Та шо там говорыть… – Он оглянулся на коллегу, нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу, поспешно пообещал приехать в ближайшее время и всё рассказать, и оба официальных лица чуть не вприпрыжку покинули дом, унося с собой вещественные доказательства. Все остались за столом, потрясенные и ошеломленные. – Трудно поверить! – прошептала Женя. – Храмов?! – Вообще-то он и в самом деле ко всем случаям подходит… – задумчиво сказал Марк. — Помните, тогда, стоял на дорожке, просто отбежал немного и остановился, мы ведь не слышали, чтоб кто-то еще продирался сквозь заросли и прыгал через живую изгородь! А в другом случае знал, что окно разбито! А в третьем случае, Мирон сам ему сказал, что возвращается домой! А еще раньше затаился в прихожей и слышал разговор Мирона, и тогда же свистнул ключи! И о кепке знал! Ваня не выдержал, достал телефон и позвонил Храмову. Ведь сегодня Трущев не требовал сохранения тайны! – Леха, какого хуя? – возмущенно спросил Ваня. – Оказывается, это все-таки ты! Ты ебанулся?! – А, так вы уже узнали? – несколько нервно отозвался Храмов. – А я так надеялся, что Мирон не вспомнит… За мной следят, сбежать я уже не смогу. Блядство. – Бля, да почему? Что тебе втемяшилось в голову? – Потому что для меня только одно имело значение… Одно-единственное во всем мире, – холодно и спокойно пояснил Храмов каким-то незнакомым голосом. – Все остальное хуйня. Тебя я тоже мог бы убить, если бы это потребовалось… Пожалуй, тебя даже следовало убить, ведь ты один знаешь, я тебе когда-то говорил… Он отключился. Ваня медленно убрал телефон в карман. Все вопросительно смотрели на него. – Сидит дома, не убежать, его стерегут… – Так из-за чего он этим занимался? – в отчаянии спросил Мирон. – Не иначе как ебанулся. Было очень непросто переварить мысль о том, что жестоким хладнокровным убийцей оказался человек, который столько лет считался близким другом. Только к вечеру все немного привели в порядок взбудораженные чувства. А тут приехал и коллега Трущева, представившийся несколько невнятно, но все поняли, что этот серьезный товарищ с фамилией Арсеньев имеет какое-то весьма близкое отношение к органам безопасности. Свое прибытие он обставил необычайно торжественно: вручил Жене охапку цветов, всем по очереди пожал руки. Предъявил для опознания комплект снимков, отснятых с пленки Мирона и увеличенных. – Смотрите внимательно, – велел он. — Видишь, – шепнул Ваня Мирону, – как просто отпечатать пленку, не надо из этого делать проблему на несколько лет, да еще гонять с ней туда и обратно Генри. – Заткнись. Три фотографии представляли Храмова. При таком увеличении его легко было узнать. Одно фото все уже видели - там, где Леха выходил из какого-то дома. На двух других фотографиях он был заснят рядом с какой-то девушкой, причем оба раза эта пара не была объектом съемки. В одном случае снимался фонтан, а они оказались на втором плане, в другом – интерьер почты. Честно сказать, интерьер вышел так себе, зато в его глубине запечатлелась потрясающая сцена: девушка нервно оглядывалась, а Леха закрывал почтовый ящик, номер которого виднелся отчетливо. И в ухе у девушки была видна та самая клипса, которая валялась в вещах Мирона… Безопасник ткнул в последний снимок. – Этот тайник мы с коллегами искали несколько лет. Сколько людей на поиски бросили — страшно вспомнить. И тут такой подарок.. — Ване показалось, что, отвернувшись, Арсеньев смахнул скупую слезу. – Почему Леша сразу тебя не убил? – заметила Женя. – Это же надо так угодить со своим фотоаппаратом! Полицейский взял другую фотографию и ткнул пальцем в увеличенное изображение клипсы: – В этом доме ночью было убийство. На месте преступления мы нашли одну такую клипсу. А вторая — вот, у вас. – Спасибо, что меня в этом не подозреваете… – вздохнул Мирон, Женя ткнула его локтем в бок и сказала: – Не могу понять две вещи. Во-первых, откуда Рощев узнал обо всем, а, во-вторых, зачем Храмов все это делал. – Любовь, – пояснил Арсеньев с грустью. – Мы точно знаем, что ради этой барышни он был готов сделать все. – Храмов? Кто бы мог подумать! – И ребенок, — внезапно добавил безопасник. – Ради денег для того, чтобы… дама сердца, так скажем, могла спокойно жить вместе с сыном. И участие в контрабанде наркотиков, и все остальное - тоже ради этого. Вроде бы уже ничто не должно было удивить, и тем не менее эта информация ударила присутствующих обухом по голове. Ребенок? У Храмова есть сын?! Но Арсеньев заверил, что полиция располагает достоверной информацией и чистосердечными признаниями самого Храмова. Так постепенно стали проясняться мотивы всех преступлений. Теперь, задним числом, Ване вспомнились какие-то давние разговоры с Лехой, какие-то его намеки, которым тогда он не придал должного значения, попросту пропустил мимо ушей и забыл, а вспомнил. вот только теперь. А ведь он тогда, по пьяни, говорил он о какой-то большой любви в своей жизни… Общими усилиями восстановили ход событий. Побуждаемый страстными чувствами к девушке, Леха стал на нее работать, причем, похоже, соглашался на все. Выполнял любые требования возлюбленной, участвовал в похищениях и преступлениях, на все послушно соглашался и боялся лишь одного – как бы его не бросили. Одна глупая фраза в устах пьяного Дениса грозила свести на нет все усилия, навсегда перечеркнуть планы на будущее. Не задумываясь, он прикончил Рощева. – После всех преступлений, которые он совершил с напарницей, это убийство уже не представляло для него особой проблемы, – сказал безопасник. Рома со знающим видом заявил: – Не каждый решится на такое дело, тут уж нужно иметь в себе склонность, характер соответствующий. Леха вот такий. Главное - свои желания, а остальное не имело значения. Ради этого совершенно спокойно истребил бы пол-Европы. Затем Арсеньев сообщил, что после допроса в полиции Храмов отправлен на обследование в психиатрическую клинику и получено разрешение на свидание с ним кого-нибудь одного. – Иди ты! – в один голос сказали Ване. – Может, он тебе скажет, откуда Рощев про него узнал. Ваня несколько дней терзался, не желая видеть Леху подавленным и в психушке, но с первых же слов Храмов рассеял все его сомнения. Он уже отошел от первого шока после ареста и обрел былую уверенность в себе. – Дебилы вы все, как я посмотрю, – безапелляционно заявил он. – Лично я ничего против Окси не имею. Мне вовсе не хотелось его убивать. – А чего же тебе хотелось? Сделать ему приятное, устранив излишек гостей? – А что, скажешь, не было излишка? — хохотнул Храмов. — Но дело обстоит не совсем так. Теперь я уже могу тебе сказать… Мне не хотелось его убивать, но я должен был это сделать. Он тяжело вздохнул. Ваня слушал, боясь проронить хоть слово. – Когда мы с Мироном случайно встретились в Амстердаме, я ведь видел, что он щелкает там свои идиотские фотографии, и на одной из них может быть Елка. – Какая еще елка? – Ну, этот, моя… Ее зовут Лизой так-то. И фотографии, где мы вместе – единственная реальная опасность раскрыть нашу связь. Я не мог этого допустить. Слишком велика была для нее угроза. И еще надо было отыскать и забрать его записную книжку, я ведь знаю, он все записывает, память никудышная, без записей уже ничего бы не вспомнил. В здешней полиции мне удалось выкрасть единственную фотографию Лизы, которой они располагали. Так блядь, украсть из полиции было просто, все по полочкам, а вот разыскать что-либо у Мирона - каторжный труд. Поэтому и нужно было его прикончить, а потом спокойно обыскать весь дом. Ну, и еще я боялся – он сам их найдет и вспомнит что не надо. А всех остальных мне очень не хотелось обижать. Ох, ты представить себе не можешь, сколько сил и хлопот это стоило, как трудно было при этом никого не убить. – Но ведь Рощева ты… того… Храмов опять вздохнул. – Тут я совершенно потерял голову, – признался он, кажется, искренне сожалея о содеянном. – Мне надо было, чтобы он замолчал, причем немедленно, я не знал, как это сделать, ну и… Перестарался малеха. Вот так стали понятными поразительная невезучесть убийцы и подозрительно частые стечения счастливых обстоятельств для его жертв. Ваня решил, что это хорошо. В этом у Лехи проявились нормальные человеческие чувства. Ему никого не хотелось обижать… Храмов охотно ответил на все ванины вопросы. Выяснилось, что ему неизвестно, из какого источника почерпнул Денис свою информацию. Для него самого это было неожиданностью. На прощание он попросил передать Мирону, что просит у него прощения за все случившееся. Ваня уже уходил, как Храмов задал последний вопрос: –Слушай, а где Мирон всё это прятал? – У знакомых, в Германии, – рассеянно ответил Ваня, с трудом продираясь сквозь сумбур в голове. – И вообще, Мирон понятия не имел, что у него это есть. Храмов только в отчаянии покачал головой. * * * С прощальным визитом приехал Обла. Он хромал уже почти незаметно. Вскоре после нее приехал Порчи, которого выписали из больницы несколько дней назад. Остальные жертвы покушений Лехи тоже понемногу выздоравливали. В доме вообще царила атмосфера радостной эйфории. Ничто уже не угрожало обитателям этого дома. В саду все цвело, Мирон сиял. – Как хорошо, что уже не будет в этом доме никаких трупов! – радовалась Женя. За ужином от Вани потребовали с подробностями рассказать о визите в психиатрическую клинику. – Я так и не понимаю, чего он стоял тогда на дорожке с пистолетом в руке, – сказал Марк. – В тот вечер он собирался застрелить Мирона через окно. Ты ему помешал, мы за ним погнались. Прятать пистолет в карман? А вдруг обыщут? Выкинуть? А вдруг на нем остались отпечатки пальцев? Кстати, это тот самый, из которого он стрелял в электрика. – А что он сделал со стилетом, которым пырнул Рощева? – Выбросил в окошко машины, когда они возвращались в Краснодар. Рестор не заметил. Это был пружинный нож, а не стилет, знаешь, с таким длинным острием. Рому интересовало другое: – А взрывную установку в шкафчике он тоже сам смастерил? – Прикинь?! Сам удивился… Вот еще, чуть не забыл: Леха собственными глазами видел, как тогда, на почте, ты поднял клипсу. Только когда его дева спохватилась, что и вторую потеряла, Храмов сразу догадался, где именно. И с тех пор жил в постоянном нервном напряжении. – Так, значит, именно клипсу он все это время искал? Ваня глотнул пива. Пока он поднимал бутылку, отпивал и ставил рюмку на стол, с него не сводили глаз, ожидая ответа и боясь перевести дыхание. В наступившей тишине Ваня услышал негромкий звук, как будто что-то капнуло. – Ага. Но прежде всего фотографии, сделанные Мироном. Знал – без них Мирон ни в жизнь ничего не вспомнит и ничего не докажет. Кап… – Тогда я не понимаю, зачем ему еще во что бы то ни стало и меня надо было убить, – сказал Мирон и тоже прислушался. – Ну как ты не понимаешь? Ведь ты – единственный человек, который видел их вдвоем можешь опознать! Кап… – Что-то капает, – сказала Женя. – Ага. Марик, тебе ближе всех, закрути кран. – Он закручен. Кап… Все замолчали. Кап… – Так где же это капает? – забеспокоился Мирон. – В ванной? Кап… – Нет, похоже, в сортире. Кап, кап, кап… Темп капанья усилился. Все сидели молча, пытаясь установить источник звука. Рома встал и выглянул в коридорчик. – Здесь, – сказал он, зажег свет и замер, глядя на потолок. Все сорвались с мест. Кап, кап, кап, кап… На потолке, вернее, на антресолях, набухло и расползлось темно-красное пятно. Из него и из щели дверцы уже не капала, а текла тонкой непрерывной струйкой густая жидкость. Женя заорала в голос, шарахнувшись в сторону и закрывая руками лицо: – Нет! Нет! Сколько можно? Ведь решили – уже все!! Я не могу!!! – Странно, ведь Леха уже сидит… – удивился Марик. Столпившись в тесном коридорчике, все обалдело уставились на ужасное пятно, будучи не в состоянии пошевелиться. Первым пришел в себя Назар. — Может, глянем, что там? Или подождем полицию? Но мне кажется, кровь свежая, так что лучше… – Бля! – взвыл Мирон. – Кто же на этот раз?! – Как же это могло случиться? На антресолях! – вслух размышлял Ваня, чувствуя, как все тело покрывается холодным потом. – Он, что же, залез туда и там его прирезали? Или уже зарезанного затолкали на антресоли? – Да нет же, это невозможно, – возразил Марик. – там столько хлама, попробуй туда что-нибудь затолкать… Ну так что, звоним в полицию? Посовещавшись, решили действовать сами. А вдруг несчастный еще жив?! С величайшей осторожностью, стараясь не ступить в лужу на полу, Мирон установил стремянку. На нее добровольно вскарабкался Порчи – ничего странного, его нервная система не была, расшатана постоянным страхом и напряжением, он всего лишь раз пострадал в автокатастрофе. В одной руке держа фонарь, другой он осторожно приоткрыл дверцу антресолей. Оттуда хлынул поток густой темно-красной жидкости, подняв в луже на полу фонтанчики брызг. Все дружно вздрогнули и уставились в темную глубину антресолей. Порчи посветил туда фонариком, потом кивком головы подозвал Марка, передал ему фонарик и жестом велел посветить, а сам до половины скрылся в темноте антресолей и начал там что-то передвигать. Потом высунул руку, отобрал у Марика фонарик и осветил что-то в глубине антресолей. – Я так и не понял, что там такое, – слезая со стремянки, сказал он по-английски. – Банка, что ли? Мирон полез на стремянку. Включив фонарик, он заглянул внутрь антресолей. – Весь вишневый сок вытек! Банка разбилась. Еще тетка запасы делала.. Я когда сюда сундучок заталкивал, почувствовал, вроде что-то треснуло, но не было времени проверять. Наверное, Мирон еще никогда не был так близок к смерти, как в этот момент. Казалось, еще мгновение – и в доме будет-таки свежий труп, на сей раз, наконец, Мирона. Женя дала волю истерике: – Неужели теперь до конца жизни я только и буду видеть все красное?! Неужели у тебя не нашлось ничего другого – зеленого, фиолетового, голубого, черт знает какого, но не красного? Я не в состоянии больше глядеть на красное! Женю напоили вином – к счастью, не красным, и она продолжала уже тише: – А еще говорили, я тут со скуки сдохну. Я приехала провести свой отпуск в спокойном скучном месте в деревне, а тут вот, пожалуйста… – Но ты же приехала к Мирону… Щадя ее чувства, Порчи предложил быстренько осмотреть весь дом и устранить с глаз долой все предметы, которые могли бы своим цветом напомнить о недавнем кровавом прошлом. Все разошлись по дому в поисках красного, а Ваня вышел во двор покурить. Достав телефон, он позвонил и улыбался, слушая гудки в телефонной трубке. — Вань? — наконец ответили. — Как ты? — Вань? — эхом отозвался Ваня и улыбнулся. — Всё хорошо. Я скоро приеду.