Пещера Рождества

Зимой жизнь в пещере Тёмных магов замирает. Она и летом-то не бурлит, но едва с деревьев облетают последние листья, в подземельях становится совсем уж тоскливо: покрываются ледяной испариной стены, желтеет ботвой прислуга-морковь, а волшебное зеркало показывает всё только белую рябь, и лишь иногда, вяло откликаясь на ругань и запущенный в него привычной рукою сапог, живописует картины сонного крестьянского быта. Эта зима была бы похожей на все прочие, но случилось из ряда вон выходящее — Тёмная Госпожа Кселлесия заболела, и теперь целыми днями просиживала у магического камина, завернувшись в шаль. Она чихала, ворчала, пыталась временами испепелить какого-нибудь особо нерасторопного овощеслугу, а в один прекрасный день и вовсе вывела своего сына Тарабаса из душевного равновесия, потребовав принести пылившуюся ещё с девичества корзинку с вязанием. — Матушка, — робко спросил Тарабас, — зачем же сразу вязание? Может, что-нибудь побезобиднее придумаете? Изощрённое коварство или маленький геноцид? Давайте вон ближайший источник отравим, а то местные крестьяне совсем страх потеряли. Не далее как вчера, представьте себе, какой-то заблудившийся старикан в прихожей костёр развёл и зажарил на нём нашего лакея. — Вырастила на свою голову идиота! — возмутилась Кселлесия. — Источник отравим, скажешь тоже! А откуда, по-твоему, мы сами воду-то берём? Нет уж, вели нести мне вязание! — Так вы ведь сроду вязать не уме… Понял, — Тарабас смиренно пошёл отдавать поручение. За следующий час Кселлесия в сердцах спалила два мотка шерсти, а накал проклятий, слетавших с её уст, дошёл до того, что дремавший в углу паук Горго хлопнулся на пол, дважды обернулся добрым молодцом и обратно, после чего сбежал под кресло, уворачиваясь от разбегающейся в ужасе прислуги. Когда мимо пробежал пронзённый спицей мухомор, Тарабас понял, что очень хочет прогуляться. Желательно до полного матушкиного выздоровления, но и пары часов проветрить голову вполне достаточно. Снаружи было холодно и светло. Наверное, середина зимы, решил он — предгорья на горизонте белели неясными силуэтами, снегу в распадки намело едва ли не по пояс. Тарабас пожалел, что привычная одежда, положенная ему по статусу Тёмного мага — шёлковые рубашки, штаны из тонко выделанной кожи, атласные плащи — едва ли подходит по погоде, но не носить же воплощению Зла овчинный тулуп? Он повёл плечами и привычно обернулся ястребом — в полёте хоть согреется. Поплыли под крыльями укутанные снегом ели, дубы с прошлогодними коричневыми листьями, замёрзшие ручьи, брошенные на зиму лесные выгоны. По левое крыло, на небольшой поляне, Тарабас скорее почувствовал, чем разглядел какое-то движение, и, едва успев сбросить высоту, чтобы рассмотреть поближе, схлопотал увесистый ком снега прямо в клюв. Великий Тёмный маг Тарабас неизящно плюхнулся в ближайший сугроб лапами вверх. — Эй, Джованни! — торжествующе разнеслось над поляной. — Смотри, как я его подбил! Перья на шапку обдеру, а остальное мамке отдам на суп! — Да что там есть-то, он же тощий, — усомнился кто-то в ответ. «Дети», — с ужасом понял Тарабас. С детьми у него не складывалось: они были шумные, наглые, и вообще всякий раз, как Тарабасу на глаза попадался кто-то младше десяти лет, им почему-то овладевало неприятное предчувствие. — Ну, какой ни есть, а всё лучше, чем суп пустым хлебать, курей-то мы почти всех ещё по осени съели… Тарабаса ухватили за ноги и выдернули из сугроба. Он беспомощно распластал крылья и, борясь с шумом приливающей к голове крови, обернулся человеком. Дети с визгом бросились врассыпную, и только одна маленькая девочка важно сказала. — Дураки вы. Это рождественский дух! — Чего? — удивились её приятели. — Кто? — поддержал Тарабас. — Дух Рождества, — повторила девочка. — Он летел к нам в деревню, чтобы возвестить о начале святой недели… — А я его подбил, — уныло вздохнул один из мальчиков. — Мне теперь подарков не дадут? — Ты уж прости Тонио, — девочка подошла к Тарабасу и примиряюще дёрнула того за рукав. Тарабас брезгливо отстранился — девчонка была порядком замурзанная. — Он же не знал, что это ты, он просто хотел супа. — Я вам не дух, — раздражённо сказал Тарабас. — И что это за Рождество такое? Дети посмотрели на него чуть ли не с ужасом. — Правда не знаешь, что такое Рождество? — спросил Тарабаса один из мальчиков. — Ты откуда взялся-то, из лесу, что ли? — Из пещеры, — уточил Тарабас. — Пещера — это как раз самое подходящее место, чтобы праздновать Рождество, — сказал другой мальчик, самый старший. — Потому что божественный младенец родился в пещере! — Я тоже родился в пещере, — признался Тарабас. Дети восхищённо охнули. — Точно рождественский дух! — выпалил Тонио. — Ты пойдёшь с нами в деревню, чтобы благословить? — Я же сказал, что не знаю про это ваше Рождество, — Тарабас начинал злиться. — И с благословением тоже не ко мне. Вот проклясть могу, это запросто. Девочка пихнула старшего мальчика и громко зашептала: — Джованни, он нас испытывает. Дух хочет узнать, хорошо ли мы подготовились к Рождеству! Джованни почесал в затылке. — Может быть, ты хочешь подогретого вина? Давай тогда зайдём к моей тётушке Марианне, у неё точно есть! Тарабас шмыгнул носом. Он начинал откровенно подмерзать. Всё же эти шёлковые рубашки, надо сказать, та ещё непрактичная дрянь… — Но только со специями, — уточнил он. — Джованни, а что такое специи? — снова зашептала девочка. — Ну там хрен всякий, укроп… Ты не переживай, господин дух! Обязательно добавим! — Джованни, да какой укроп-то зимой? На грядки снегу по колено навалило… — Так засушила мамка его, с лета ещё! Ой, господин дух, ты чего так странно смотришь? Пойдёшь с нами, нет? «Да что я теряю?», — с какой-то даже лёгкостью подумал Тарабас. «Дома — спицы в грибах, в деревне — укроп в вине, но если вдуматься — один хрен. И потом, если что-то пойдёт не так, всегда можно кого-нибудь испепелить без обвинений в порче занавесок». — Я, — важно сказал он, — склонен согласиться. — Ура! — радостно завопили дети. — Значит, мне всё же дадут подарок? — спросил Тонио. Тарабас попытался придать лицу выражение загадочности и благожелательности одновременно. С первым проблем не было, а что до второго… — Ну, если простишь снежок, то и подарков не надо, — быстро сказал Тонио. — Пойдём, деревня в той стороне. Отодрав от снега примёрзшие сапоги и поплотнее завернувшись в плащ, Тёмный маг Тарабас решительно зашагал за детьми. * * * Случилось немыслимое — Тарабас не вернулся к ужину. Расспросив парочку несчастливо подвернувшихся под руку овощеслуг (молодой господин ушёл ещё днём, нет, не вернулся, пожалуйста, это моя любимая ложноветка!) — Кселлесия взволнованно ходила взад-вперёд по гостиной, пытаясь вспомнить, что в подобных случаях подобает думать любящей матери. — Шапку, шапку… — бормотала она. — Он взял шапку? — Простите, госпожа, — перепуганный слуга заламывал оставшиеся конечности, — но у него никогда не было шапки. — Зима ведь на улице! — возмутилась Кселлесия. Остановившись, она задумчиво посмотрела на брошенную корзинку с вязанием. За дверью послышался шум, и в комнату ввалился, отдуваясь, сторожевой мухомор. — Вернулся, госпожа! Молодой господин! В самом деле — за мухомором вбежал Тарабас. Вид у сына был изрядно потрёпанный. — Матушка! — взволнованно вскричал он. — Я столько всего узнал… Постойте, вы поправились? — Нашла под пряжей рецепт противопростудного зелья. Чем это от тебя пахнет?! — Хреном, полагаю. Но, может, и чесноком. Когда я улетал, кузнец запустил в меня связкой чеснока… А до этого святой водой облили. И чего я детей раньше боялся? Их родители намного хуже. — Ты что, сынок, — Кселлесия обессиленно опустилась в кресло, — к людям ходил? — Да! — радостно подтвердил Тарабас. — Мы с ребятами так хорошо провели время! Слепили снежную бабу, на рождественское дерево посмотрели, а ещё меня поили вином, но они зачем-то положили в вино хрен. — Тебя пытались отравить! — Ну что вы! Я же говорю — всё так хорошо было… А потом пришли взрослые и стали кричать, что я Тёмный маг, и чтобы проваливал. С Тёмным магом они, конечно, не ошиблись, но всё равно обидно, когда в тебя вилы кидают. — Я надеюсь, ты сжёг этих мерзавцев?! — Хотел, а мне сказали, что в Рождество нельзя никого сжигать. Только старые вещи, но крестьяне не выглядели такими уж старыми… Матушка, почему мы не празднуем Рождество? — Потому что это всё человеческие приблуды… О, Тьма милосердная, тебя чуть не убили, почему ты такой радостный?! — Матушка… — сын порывисто наклонился к брошенной на полу корзинке с пряжей, выудил из неё результат сегодняшних трудов. — Это… носок, верно? — с сомнением уточнил он. — Да, — ледяным голосом подтвердила Кселлесия. — Что ещё это, по-твоему, может быть? — Здорово. Просто здорово. Мы повесим его на камин! — Я его не для камина вязала! А для тебя. Чтобы не мёрз. Вот найду новые спицы — тогда и второй свяжу… — Нет-нет! Вы не понимаете! Мы положим туда подарки! — Моя бабушка, да упокоит Тьма её душу, говорила, что в носки нужно класть мешочки с горчицей — тогда и противопростудное зелье не понадобится… — Да что же вы, матушка! Вы ничего не понимаете! Ну, это не страшно. Я всё теперь разузнал! Я расскажу вам, как праздновать Рождество, и мы славно повеселимся! Ох, столько всего нужно успеть! Всплеснув руками, сын выбежал из комнаты. За ним, воровато перебирая лапками, устремился паук Горго — на спине его болтался мешочек с пожитками. *** Тарабас с сомнением смотрел на большой, в полкомнаты, деревянный ящик, внутри которого слуги с усердием изображали праздничную композицию. В сплетённых из прутьев яслях лежала маленькая сыроежка, высунув от усердия язык. Над ней склонилась морковь, замотанная в старую Кселлесину шаль, чуть поодаль почтительно застыли прочие грибы и овощи. — Ну, не знаю, — протянул Тарабас. — Это точно похоже на вертеп? — На безумие это похоже, — отметила вошедшая в гостиную Кселлесия. — Сыночек, я и не знала, что ты всегда хотел иметь свой маленький крепостной театр. Мою помаду ты в детстве воровал, надо думать, потому что требовался грим? — Театр? Точно, пускай будет не вертеп, а театр — у них всё равно не получается стоять неподвижно… Матушка, вы знаете какие-нибудь рождественские гимны? — А ты сам как думаешь? — Мало ли чем вы занимались до того момента, как у вас родился я. — Жила счастливой и спокойной жизнью, полагаю. Тебе не надоело? Что за ёлка торчит у нас в прихожей? — Это рождественское дерево, матушка. — Но почему она торчит из потолка? — Слуги решили, что так сподручнее будет её втащить, у нас как раз над пещерой ельник. А потом она застряла. Я бы магией пропихнул, но наш новый лакей сказал, что тогда потолок обвалится. Вам не нравится? Летом вместо украшений повесим на неё магические шары — будет люстра. — Кстати, насчёт украшений… — Я их сам сделал! Вам понравилось? — Очень… необычно. Кажется, некоторые из них сопротивлялись? — Да, но я их убедил. Матушка, а отец к нам приедет? Мне ребята сказали, что Рождество — семейный праздник. — Ну, если он пятьдесят девять семейных праздников провёл без семьи, то и в этот раз, полагаю, ждать его не стоит. — Так это он, наверное, ничего про Рождество не знает. Давайте письмо ему напишем? — Он что, когда нас бросал, оставил тебе почтовый адрес? — Мне не оставлял. А вам? — Да вот как-то не припомню. — Значит, будем без него, — Тарабас вздохнул. — Жаль. Вот ещё что, матушка, я на Новый Год ребят из деревни в гости позвал. Пообещал им большой костёр, где мы будем жечь старые вещи. — Горничную мою только не жги, — быстро сказала мать. — Она ещё ничего так, справляется. — Думаете, ребята придут? — Даже не представляю, что им может помешать. Их родители, которые тебя святой водой облили? — Вот и я что-то переживать начал. Навещу их в Сочельник, напомню. — И возьми с собой что-нибудь от вил. Господ прервал робкий стук — в дверь протиснулся молодой турнепс, их новый лакей, выбранный на свою должность за то, что представлял сомнительную гастрономическую ценность для случайно забредших путников. — Хозяин, хозяйка! — осторожно позвал лакей. — Надо бы праздничное меню обсудить. — Я ведь уже отдал тебе список, — раздражённо отозвался Тарабас. — Да, но слуги, что отправились добывать кабана, были съедены. Кабаном. — Вот всё, всё нужно делать самому! — Тарабас возмущённо развёл руками. — Ладно, матушка, я ненадолго, — и бросился к выходу. — А шапку, шапку-то!.. — полетело ему вслед. *** На праздничный ужин слуги поставили десяток канделябров с магическими свечами. В углу хор из грибов и овощей нестройно выводил рождественскую песнь. Тарабас уныло ковырялся в праздничном пироге. Кселессия посматривала на сына с беспокойством — после сегодняшнего возвращения из деревни он был мрачен даже не в пример себе прежнему: от приподнятого настроения, в котором Тарабас пребывал последние несколько дней, не осталось и следа. — Ты из-за кабана так расстроился? — осторожно спросила она. — Да ладно, если отковырять угли, так даже ничего. — Из-за кабана?.. Ах да, с молниями немного переборщил: тяжело рассчитать силу, когда на тебя такое из кустов несётся. Нет, матушка, я не об этом. Представляете, летал сегодня к ребятам — а они все по домам. Сидят за столами, семьями, радуются. Джованни отец новую шапку подарил — я в окно видел. — Придите к младенцу, верные, с весельем! — особо воодушевлённо затянула маленькая сыроежка. — Вот видите, верные к младенцу пришли. А наш папенька — нет. — Так то верные. А наш папенька… Посередь комнаты внезапно вспыхнул свет, и из клубов дыма, довольно ухмыляясь, выступил мужчина, в котором Кселлесия даже сквозь накладную белую бороду узнала блудного супруга. — Ну что, — радостно поприветствовал собравшихся Даркен. — Не ждали?! Хор с визгом разбежался. Жизнь овощеслуг коротка, так что лично с господином Даркеном они знакомы не были, но их прапрапрадеды насочиняли о былых временах немало красочных историй. — Папенька! — в восторге закричал Тарабас. — Вы пришли! У нас будет настоящий семейный праздник! — Конечно! Ох, что это тут у вас? Целый кабан? — Да, отец! Я сам его зажарил — во всех смыслах. — Надеюсь, он достаточно помучался? Мне нужен настоящий Тёмный маг, а не какой-то рохля! Шучу, шучу. Смотри-ка, экий ты большой вырос — просто загляденье. Иди сюда — обниму! Кселлесия медленно влила в себя рюмку шнапса и сразу же собственноручно наполнила вторую — прислуживающий за столом груздь всё равно трясся под креслом. — Папенька, а я ведь вам подарок приготовил! Я знал, знал, что вы придёте! Надо было в праздничный носок положить, конечно, но в нём оказалась дырка… Сейчас же принесу! — И Тарабас выскочил из гостиной. Даркен, всё ещё усмехаясь в бороду, сел на стул рядом с супругой. — Ты жива ль ещё, моя… — Вот только давай без этого, — быстро сказала Кселлесия. — Чего пожаловал? Шестьдесят лет носа не казал, а тут вдруг такой сюрприз. — Соскучился по вам, дорогая. — Я знаю тебя сто сорок восемь лет, и восемьдесят восемь из них ты врал куда изобретательнее. — Ничем-то тебя не обманешь! Ладно, расскажу. У меня после очередного эксперимента вулкан проветривается. Там, знаешь, что-то так жахнуло — теперь ещё месяц вонять будет. А с моим деликатным обонянием… Немыслимо. Тут и Рождество заодно — дай, думаю, семью навещу. Супругу поцелую, сынишку порадую. Он снял с плеча большой мешок, и, порывшись, извлёк на свет помятую коробку. — Вот, солдатиков ему привёз. Глиняных. — Ты немного опоздал с этим, Даркен. Лет эдак на шестьдесят. — Не нагнетай, любезная моя супруга! Солдатики-то непростые — дунешь-плюнешь, они и армией обернутся, с которой на любого врага пойти можно. В самый раз игрушка для подрастающего наследника. Только надо ему напомнить, чтобы в воду не бросал, в инструкции говорилось, что они от этого портятся. И что-то ещё было про «не кормить после полуночи»… Или я с чем другим путаю? Кселлесия, хмыкнув, потянулась налить себе ещё, но Даркен перехватил бутылку, наполнил две рюмки. — Ну, за нашу крепкую и здоровую семью, дорогая! Я и тебе, к слову, подарочек привёз. Жестом фокусника супруг вытащил из мешка горшок с зубастым подсолнухом. Тот немедленно открыл пасть и запел: — Ты моя, ты моя самая любимая… — Какая пошлость. И над этим-то ты сейчас работаешь? Ох, не доведут тебя до добра генетические эксперименты. — До добра вряд ли, а до зла — почему бы нет? Вон, сынишка у нас какой исключительный получился, — Даркен кивнул на вернувшегося в гостиную Тарабаса. — Держите, папенька, — Тарабас радостно протянул родителю стеклянный шар. — Смотрите, тут внутри домик лесника. Я его уменьшил, и в шарик засунул, а если потрясти — будто снег идёт. Правда здорово? — Уменьшил дом? — заинтересовался Даркен. — Ну-ка, ну-ка, дай поближе посмотреть. А неплохая идея! Не собрать ли мне коллекцию? — Самое то для скромного пенсионера, — кивнула Кселлесия. — Маменька, у меня и для вас подарок есть, — Тарабас порывисто обнял её и протянул небольшую книгу. — «Десять способов создания пряничных домиков с помощью бытовой магии», — прочитала Кселлесия. — Хм. — Был ещё второй том, что-то про то, как в эти домики детей заманивать, но вы же детей не любите, поэтому вот. А теперь давайте обнимемся! Кселлесия взяла бутылку со шнапсом и задумчиво примерилась к уровню жидкости. — Иди разыщи свой хор, сын, — медленно сказала она. — Устроим настоящий рождественский кутёж. *** — …Джованни! Тонио! Пойдёмте, я вам своих новых солдатиков покажу! — Моя дорогая… — Даркен, уютно устроившись в кресле, листал буклет, посвящённый изготовлению моделек 1:43. — Ты уверена, что общение с этими человеческими детёнышами не заставит нашего сына свернуть с благородного и единственно верного пути служения Тьме? — На твоём месте я бы больше беспокоилась о том, что десять минут назад он вытянул при гадании бумажку с обещанием сказочной любви в новом году. — Полно тебе, моя дорогая, от сказочной любви рождаются самые прекрасные дети! — Ты считаешь? — она проводила взглядом выбегающего из комнаты сына. Его темноволосую макушку венчала чуть кривовато связанная шапка. С большим помпоном.