Любимая матушка

Тишину полусонного помещения прерывал монотонный скрежет пера по бумаге. Нэннеке, с головой погруженная в работу, не придавала значения галдежу и громкому смеху послушниц на улице. Дверь со звучным скрипом отворилась, и в помещение, тяжело и прерывисто дыша, вбежала девочка. Перо пронзительно скрипнуло, выписав неправильный знак и испортив весь лист. Нэннеке с досадой взглянула на бумагу, небрежно скомкала и выбросила. Придется начинать все с начала. Жрица, явно недовольная этим фактом, обернулась и окатила раздраженным взглядом вошедшую. Тяжелая пауза повисла в воздухе. Нэннеке с вопросительным выражением лица ожидала объяснений от юной послушницы храма, вторгшейся в покои. — Что побудило тебя врываться в мои покои без стука? — так и не дождавшись ответа, немного уставшим голосом спросила жрица. — Неужели тебя не учили тактичности и элементарной вежливости? — Простите, матушка, — девочка виновато опустила голову. — К вам гости. У… у главных ворот… — Ладно, — тяжело вздохнула Нэннеке, прибирая письменные принадлежности, — выйду через пару минут. А с тобой мы еще поговорим. Потом. Послушница кротко кивнула, поклонилась ниже положенного и стрелой вылетела из помещения. Слегка расстроенная испорченным листом жрица накинула на голову тёмный платок с изысканной вышивкой, подарок одной из талантливых девочек храма, и вышла навстречу гостям. У главных ворот стояла темноволосая девушка лет девятнадцати, худенькая, в скромной крестьянской одежде, заштопанной не единожды. Приблизившись, Нэннеке с удивлением признала в гостье бывшую послушницу. Словно не желая встречаться взглядом со жрицей, Томира мигом принялась с поддельным любопытством рассматривать цветы, которые сама некогда вырастила. Зорким глазом матушка сразу приметила тяжелые мешки под глазами, уставший взгляд, впалые щеки и потрёпанные волосы. Некогда нежные ручки были покрыты ссадинами. Нэннеке незаметно проглотила ком, подступивший к горлу; она помнила девушку совсем другой — яркой и жизнерадостной. — Что привело тебя сюда? — холодно произнесла жрица. Девушка виновато опустила глаза, пытаясь не встречаться взглядом с Нэннеке. — А я уж надеялась, что ты хотя бы совесть вместе с семенами на грядках не закопала. — И я очень рада вас видеть, матушка, — Томира выдавила из себя подобие улыбки и глубоко поклонилась. Жрица усмехнулась над неправдоподобной улыбкой, но не подала виду. Она уже не таила обиду и злобу на девушку, наоборот, была рада видеть её живой и относительно здоровой. В поиске наказания не было нужды: своим поступком бывшая послушница сама себе его заработала. Всё, чего Нэннеке хотелось, так это разглядеть хоть каплю раскаяния в бледно-зелёных глазах. Хотелось верить, что Томира, отбывая свое наказание, не сломится, а сделает правильные выводы. — Томира, — холодно произнесла жрица, — давай не будем перекидываться любезностями. Говори, зачем пришла? На лице девушки промелькнула растерянность, словно все подготовленные красивые речи мигом рассыпались, как бусы с разорванной нитки. — Я хочу вновь учиться в вашем храме, матушка, — просила она, переходя на нервный шепот. Нэннеке вскинула бровь. — А я хочу универсальное лекарство от всех болезней. Желательно из подорожника, лепестков ромашки или бесстыжих просьб моих бывших послушниц. Не знаю, какой из трёх ингредиентов попадается мне чаще всего, — усмехнулась жрица и, слегка повысив голос, продолжила: — Наши желания далеко не всегда осуществимы. Ты предала нас. Как у тебя хватило духу явиться сюда после случившегося и просить о возвращении? О возвращении, а не о прощении? Девушка заикнулась, но ничего не сказала, нервно теребя платье дрожащими пальцами. — Молчишь? Неужто совестно стало? — горячо продолжала Нэннеке. Видя полную растерянность во взгляде собеседницы и не желая еще больше на неё давить, жрица сделала небольшую паузу и сбавила тон: — Довольно. Ступай с миром туда, откуда пришла. Да благословит тебя Богиня. Лицо Томиры застыло, бледные глазёнки слегка покраснели, а по щеке скатилась одинокая слеза. Нэннеке разглядела едва проступивший румянец на щеках. Стыд. Теперь девушка чувствовала настоящий стыд. Немая сцена продолжалась недолго. Небрежно протерев мокрую щёку, Томира гордо выпрямилась, развернулась и пошла прочь, держа спину, будто вышагивала по ковровой дорожке на каком-нибудь знатном приёме. У жрицы не было сомнений: девушка не даст себя на растерзание обиде и злобе, найдёт своё место в жизни. В суровом, но заботливом, по-матерински чутком сердце, казалось, что-то шелохнулось. — А куда ж твой паренек-то делся? — кинула Нэннеке вместо прощания. Девчушка остановилась, но не обернулась. Еле слышное хлюпанье переливалось в глупое сопение. Сжав кулаки, Томира пошла дальше, так и не попрощавшись, и не ответив на вопрос. Нэннеке на миг задумалась — не слишком ли жестоко обошлась с девушкой? Нет… Томира была способна с достоинством принять последствия своих поступков. Нэннеке провожала её взглядом и теплой улыбкой, провожала во взрослую жизнь, пусть и при не совсем приятных обстоятельствах. С нотками грусти жрица старалась отложить в памяти образ своей некогда любимой послушницы. Скорее всего, это была их последняя встреча. Уверенность в том, что девушка найдет свое место в жизни, развеяла легкую тоску на душе. Вот-вот должна была начаться дневная молитва. Жрица поспешила, желая не подавать дурной пример остальным послушницам.