И снова Чёрный Камень

Раминус сидел один в опустевшем зале Совета, сцепив руки на тяжёлой бархатной скатерти. Наконец-то это кончилось. К счастью, он перенёс это даже лучше, чем мог ожидать от себя: общее потрясение от скорбного известия, долгое чтение письма-завещания, над которым он в какой-то момент вновь не удержался от слёз, и строгое молчание, воцарившееся после того, как он произнёс последние слова. Не было слышно ни возгласов, ни громких рыданий – Университет принял последнюю волю Ганнибала Трейвена в потрясённой тишине. Он сидел один за столом Совета, мучительно стараясь привыкнуть к мысли, что место председателя теперь тоже опустеет. Или… его займёт другой человек. Из того Совета, что он узнал, придя в этот зал впервые, не осталось больше никого: Ирлав погиб, Каранья предала их и была убита, а Трейвен сам принёс себя в жертву ради их спасения… Он был один и, в сущности, почти рад тому, что все разошлись отсюда: часть поднялась наверх, в покои Трейвена – проститься с ним; остальные, должно быть, ушли в приёмную или жилые помещения, чтобы подождать своей очереди. Сам текст письма он кому-то отдал – не мог не уступить просьбам тех, кто хотел лично прочесть эти строки ещё раз. Раминус устало опустил голову, закрыв лицо руками. Теперь можно было хотя бы спокойно подумать. Осознать, что случилось в Университете этой ночью. Вспомнить годы, проведённые рядом с Ганнибалом. Как же… мелко всё, что было раньше. Его соперничество с Эстель – да что там, банальная зависть к ней. Его «мудрые» изыскания – в том числе и чёрных камней. Его хитрости по выведыванию информации от Гассилдора… Всё в итоге оказалось так просто… Ганнибал любил его. Любил свой Университет и свою Гильдию. Любил так, что отдал свою душу Чёрному Камню – за них. Безумно просто. Что значит перед этим теперь вся его мудрость советника – если бы ему намекнули на что-то подобное – да, он счёл бы это безумием. А Ганнибал сделал это. А Эстель не побоялась в одиночку отправиться в логово Маннимарко. Безумцы, о которых можно скорбеть… Или герои. Он не таков. И Ганнибал это знал. Просто был слишком добр к нему… И он не чувствовал, не понимал, что он – иной, чем они. «Берегите себя, Раминус», – только и сказал архимаг ему на прощание. Всего лишь три коротких слова. Может быть, боялся выдать себя, а может, ему и правда нечего было сказать. О да, он, Раминус, берёг себя… Всегда берёг. Простите меня, Ганнибал… Прости меня, Эстель… Я всё-таки надеюсь, что хотя бы ты ещё жива… Он приподнял голову: в углу зала была какая-то тень. Быстро обернувшись, советник вдруг заметил Мари, в нерешительности застывшую на круге портала. Он не знал, когда она успела появиться, но, по-видимому, она стояла там уже долго, не осмеливаясь прервать его размышлений и немой скорби. – Ты напугала меня, – тихо произнёс он. – Что ты хотела, Мари? – Господин, она здесь! – воскликнула Мари. – Она вернулась! Госпожа Петит вернулась! – Ты уверена? – резко вскочил Раминус. – Я стояла у чердачного окна башни, господин, и только что видела, как она подъезжала к конюшне Университета. Правда, она ехала, опустив голову, но… я очень хорошо знаю её одежды и лошадь. Я знаю, это она! Она жива, она вернулась! Раминус тяжело перевёл дыхание: – Попроси всех, кто ещё здесь, в башне, спуститься в приёмную. Только не рассказывай им ничего пока – скажи просто, что я велел им собраться ещё раз. Я сам пойду встречать её. Если, конечно, это действительно она… …Оставив Белогриву в конюшне и расседлав её – там, к её удивлению, не было никого из обычных дневных служителей – Эстель медленно пошла по знакомой территории Университета. Как только она поравнялась со сторожевой башней, с её верхней площадки раздался ликующий возглас – подняв голову, она едва успела заметить какую-то фигуру, метнувшуюся на лестницу. Через несколько секунд кто-то уже сжимал её в объятиях: – Эстель! Ты жива! Ты вернулась! – Талфин! Живая?! – чуть отстранившись, чтобы убедиться, что это действительно её подруга-эльфийка, повторяла Эстель. – Ты здесь? – Живая! Конечно, живая! – удивлённая её восклицаниями, торопливо отвечала Талфин. – Конечно, здесь, где же мне ещё быть? Ты что же, боялась, что мы не вернёмся из Силорна? Нет, там всё было тихо… Мы приехали ещё ночью… – А что с Икером? А с Мерете? Где они? – С ними всё в порядке, – Талфин помрачнела. - Они просто сейчас пошли… проститься. Я там уже была. Эстель опустила голову. Она поняла… – Как это тяжело, Эстель… – Талфин сильно сжала её руку. - Раминус объяснял нам, что это было необходимо, чтобы мы… то есть ты… могла выжить и победить, но… неужели у него и вправду не было другого выхода? Если бы я знала, что этот камень… – Если бы я знала это, Талфин! – отчаянно воскликнула она в ответ. – Да, Короля Червей больше нет, но что мне до того – если больше нет учителя? – Прости меня… – Талфин смутилась. – Я знаю, тебе пришлось тяжелее всех. Он ведь так любил тебя… – Всех нас. – Да, но… только ты была с ним до конца… Глаза Талфин наполнились слезами. Эстель хотела обнять её, но эльфийка замотала головой: – Нет, нет, я не буду плакать… Пойми же, я не могла потерять всех сразу: Ролианд, господин архимаг… и если бы ещё ты… Но ты жива, Эстель! Или я теперь должна говорить – госпожа архимаг? – Да, да, – раздалось откуда-то сбоку. – Именно архимаг! Эстель обернулась и вскрикнула от неожиданности, узнав Раминуса. – Ты вернулась! – восторженно начал он. – Значит… Маннимарко повержен? – Да, – коротко ответила Эстель. – Я… не могу поверить в это, – задыхаясь от волнения, произнёс Раминус и словно испугался своих слов: разве не он ещё недавно убеждал в этом других? Оказывается, он и сам всё же не верил, не мог поверить до конца… Но вот же этот посох с черепом за спиной Эстель. То, о чём лишь думалось и говорилось, становилось почти осязаемым. Ему потребовалось некоторое время, чтобы перевести дух, а затем ликующе воскликнуть: – Короля Червей больше нет! Эстель молча кивнула. – Я знал это… – тихо продолжал Раминус. – Я видел просветлевшее небо. Мир наконец-то свободен от его власти. Эстель по-прежнему молчала. – Идём же, – Раминус подал ей руку. – Весь Университет ждёт тебя. Талфин, и ты тоже… В приёмной архимага действительно собрался почти весь Университет – волшебникам едва хватало места. При появлении Эстель – Раминус почтительно пропустил её в дверях – раздались возгласы изумления, а затем началось странное перешёптывание. Коллеги расступились перед ней, и она осталась одна посреди их круга, под взглядами десятков сверкающих глаз. – Говори же, – держась немного поодаль, шепнул ей Раминус. – Я должна сообщить вам, – начала Эстель голосом, дрогнувшим от волнения, – что Маннимарко, Король Червей, мёртв, а его некроманты, по-видимому, последовали за ним. Нападений на Гильдию больше не будет, и ни одному из вас больше не грозит опасность стать его рабом. – Какие у тебя доказательства, – жёстко спросила Ботиэль, выступив вперёд, – что Король Червей и вправду больше не угрожает нам? – Вот, – Эстель вытащила из-за спины пристёгнутый посох и открыла свой мешок, – это Посох Червя, который поднимает мертвецов, заставляя их служить своему обладателю. А это – манжет одежды Маннимарко, Короля Червей, которого этой ночью поглотила земля Пещеры Эха, что в горах Джерол. Она подала обе вещи Ботиэль. Та, бегло осмотрев посох, отдала его Тар-Мине, а манжет с вышитыми черепами – Раминусу. Другие тоже подходили, наиболее опытные читали надписи на посохе – они были выполнены на древнеэльфийском языке и неопровержимо доказывали, что владельцем его мог быть только Маннимарко, Король Червей. – Все убедились? – спросила Эстель. – Тогда отдайте их мне. «Кажется, у неё даже голос изменился, - подумал Раминус, возвращая ей реликвии. – Истинный архимаг!» Бросив посох и кусок рукава перед собой на пол, Эстель провозгласила: – Властью архимага Ганнибала Трейвена, да сгинут реликвии Короля Червей и да изгладится сама память о нём! Она метнула на них огонь – посох и манжет исчезли во вспышке синего пламени. От них не осталось и следа. Столпившиеся в приёмной волшебники безмолвно наблюдали за ней. Затем кто-то тихо ахнул. И вдруг, словно сбросив оцепенение, все разом задвигались, заулыбались, заговорили. Кто-то негромко засмеялся. Эстель недоумённо смотрела на них. Да, страшная опасность миновала, тревоги развеялись, и словно сам воздух Университета, ещё недавно пропитанный страхом, очистился. Но какой ценой далась им эта победа… – Подойди же, Эстель, – сказал Раминус, когда все немного успокоились. – Подойди и прими то, что твоё по праву. Эстель – в последний раз – преклонила перед ним колени. Её плечи окутала тяжёлая синяя мантия архимага. Надев ей капюшон, Раминус поднял её: – Согласно воле Ганнибала Трейвена, Эстель Петит из Хай-Рока, победительница Короля Червей, отныне провозглашается его преемником и архимагом, главой нашей Гильдии и Университета волшебства! Он сам первым низко склонился перед ней и поцеловал её руку. Начались почтительные поклоны – члены Университета приветствовали нового начальника. Эстель, машинально кивая, безучастно смотрела поверх склонённых голов. – Все вы слышали письмо архимага Трейвена, – торжественно продолжил Раминус, – и знаете, что он сделал ради нас. И он выбрал Эстель в качестве своего преемника. Каждый из нас оплачет его, оставшись один. Но сейчас мы не можем не возрадоваться – наша Гильдия в безопасности, и мы благодарны за это! Дальше она уже едва улавливала торопливые фразы подходивших к ней коллег: – Поздравляем Вас, госпожа архимаг. – Рады Вам служить… – Вы наконец-то принесли Гильдии мир и безопасность… «Я? Да что я…» По счастью, Раминус, видимо, заметив её смятение и усталость, дал знак коллегам расходиться. Когда приёмная опустела, он занял своё обычное место и усадил Эстель напротив, как в давние времена, когда она была ещё ученицей Университета: – Все двери Университета открыты перед тобой. Ты можешь использовать по своему усмотрению любые помещения Гильдии. Любой из помощников Трейвена: Жульен, Делмар и остальные – будет рад оказать свои услуги и тебе. И… тебе принадлежат теперь покои архимага. Она вздрогнула. Занять покои Трейвена? Лечь на постель, на которую она, всего несколько часов назад, собственными руками положила его тело? – Раминус, – ответила она, – я предпочла бы обосноваться в нижних покоях хотя бы на срок траура по Ганнибалу Трейвену. Пусть его комната хотя бы некоторое время останется в неприкосновенности. Потом решим… – Конечно, Эстель, – Раминус улыбнулся и поправился: – Как пожелает леди архимаг. – Пожалуйста, Раминус, – Эстель умоляюще взглянула на него. – Я не хотела этого звания. Надеюсь, Вы не оставите меня своими советами и помощью. – Эстель, – Раминус коснулся её руки, – ручаюсь, я буду служить здесь так же верно, как и при Ганнибале. Думаю, то же самое скажет тебе и любой маг Гильдии. Трейвен мог выбрать любого из нас, но он выбрал тебя – значит, ты этого достойна. Не мне учить тебя, сколько ещё предстоит работы, прежде чем Университет обретёт былое величие. Нужно восстановить Совет в полном составе, необходимо вновь набрать отделение Брумы, да и многое другое. И – если это будет возможно – я бы хотел перенести сюда прах Ирлава из форта Телеман. Он будет похоронен рядом с Ганнибалом… – Да, конечно… В нашем саду… Мы непременно это сделаем… Только… – Что? – Я… могу ещё раз увидеть его? – Конечно, – Раминус положил ей руку на плечо, – пойдём. Эстель замерла на несколько мгновений, словно собираясь с силами. Раминус хотел было поддержать её, но она вдруг отклонила его руку и твёрдым шагом направилась к порталу, ведущему в личные покои архимага. К удивлению Раминуса, народу там было уже немного, да и те, увидев его и Эстель, с почтительными поклонами начали расходиться. Осталась только Мари, сидевшая со склонённой головой у изголовья гроба. Эстель тихо приблизилась к гробу и хотела уже опуститься перед ним на колени, как вдруг замерла, поражённая увиденным. – Что… что вы сделали? Где его мантия? – потрясённо выдохнула она: архимаг Трейвен лежал в гробу в простой зелёной робе ученика Гильдии. – Такова была его последняя воля, Эстель, – вздохнул Раминус. – Он хотел, чтобы его похоронили в той робе, которую он получил, впервые появившись в Университете. Я и понятия не имел, что он хранил её столько лет. Эстель в ужасе оглядела себя. Как же она могла не понять, что Полусу просто некогда было готовить новое облачение… – Да, это она и есть, – кивнул Раминус, проследив за её взглядом. Та самая мантия, в которой она сегодня ночью уложила на кровать ещё не остывшее тело Трейвена… Эта мантия теперь у неё на плечах… Чуть пошатнувшись, она слегка оперлась о гроб. – Мари, что это ты там делаешь? – строго осведомился Раминус, подойдя ближе к ученице. – Я… только сплела венок… – испуганно подняла голову Мари. – Что за глупости? Откуда у тебя эти цветы? Выбрось их немедленно! – Нет… нет! – Мари зарыдала. – Я не отдам. Он любил их. – Оставьте её в покое, Раминус, – Эстель, подойдя, успокаивающе взяла его за руку. – Мари права. Господину Трейвену это было бы приятно. Он и правда очень любил паслён – настолько, что посылал проштрафившихся учеников собирать его цветы, чтобы они могли подумать над своим поведением. – Правда, – Мари улыбнулась сквозь слёзы. – Я один раз тоже нарушила правила Гильдии, и в наказание господин архимаг приказал мне собрать двадцать цветков паслёна… – Дай мне венок, Мари – ты уже его закончила? – Да, госпожа. Эстель приняла у неё из рук венок, подошла к Трейвену и торжественно возложила его на голову архимага, словно корону. Задумалась на мгновение, затем снова повернулась к ученице: – У тебя остались ещё цветы? Выбери самый красивый, и чтобы стебель подлиннее… – Что ты хочешь сделать, Эстель? – Раминус изумлённо следил за ней. – Я не вижу в его руках посоха. «Дитя, совершенное дитя, – горько подумал Раминус, – почти такая же, как Мари…» Мари тем временем выбрала из своего букета один цветок и робко протянула его Эстель. Тихо поднеся цветок к губам, та вложила его в руки Трейвена. Разбросав остатки своих цветов вокруг гроба, Мари ещё раз посмотрела на архимага: в венке из белых цветов, спокойный, улыбающийся, он был прекрасен. Её лицо исказилось… она не могла больше это переносить. Если бы Эстель не подхватила её, она бы, наверно, упала. – Да, Мари, да, – прошептала она почти с материнской нежностью, гладя её по волосам. – Нам всем будет очень его не хватать. Эстель сама уже едва сдерживалась. Опустившись на одно колено, она осторожно развернула Мари к себе и приподняла обеими руками её голову, глядя снизу вверх в заплаканное лицо. – Мари, – тихо произнесла она, – хочешь учиться у меня? – У Вас, госпожа?! – Конечно, я не смогу заменить господина Трейвена, да и никто, наверно, не сможет, – печально произнесла Эстель, – но я сделаю для тебя всё, что в моих силах. Так как, Мари? Ты будешь моей ученицей? – Госпожа, и Вы ещё спрашиваете? Конечно! Она крепко прижалась к ней и долго не могла оторваться. Вдруг что-то как будто тихо хрустнуло. Мари отстранилась от неожиданности, а Эстель испуганно коснулась воротника мантии – она едва успела подхватить свой амулет: цепочка, на которой он висел, лопнула. Она раскрыла его и вытащила кристалл. Выпрямившись и держа его на ладони, долго смотрела, словно размышляя, что с ним делать. – Что это? – спросил Раминус. – Чёрный Камень. – Чёрный?! – изумлённо повторил он. – Тот самый, что ты привезла из Силорна? Но он же… – Да. – Но он же светлый, а не тёмный… Он почти прозрачный, – внимательно рассматривая кристалл, шепнула Мари. – Он чист и светел теперь, как светла его душа. – Что ты сделаешь с ним, Эстель? – спросил Раминус. – Я знаю, что душа учителя уже покинула его. Мне он больше не нужен, – медленно проговорила она. – Наверное, я должна его вернуть. – Не лучше ли сохранить его в Университете, Эстель? Как напоминание о его жертве? – Разве нам ещё нужно напоминание? Разве… кто-то из нас сможет забыть? – резко обернулась к нему Эстель. – Мы – нет, – тихо склонил голову Раминус. – Но после нас придут другие – те, кто не будет знать и помнить. Сделай это ради них. Эстель взглянула в лицо Трейвена, помолчала и затем решительно направилась к маленькому столику. Положила кристалл на салфетку, рядом с потушенной свечой. – Хорошо, – спокойно произнёс Раминус. «И всё-таки да... Твоё время, Эстель, ещё только начинается, а моё уже подходит к концу». Несколько минут они молчали, склонив головы. – Раминус, Мари, – наконец произнесла Эстель – её голос был печален и твёрд, – а теперь, если вы позволите, я хотела бы остаться на несколько минут… наедине с ним. – Конечно, Эстель, – Раминус повернулся было к выходу, но вдруг, спохватившись, прошёл вглубь комнаты и взял с окна измятый пергамент. - Да, только прочти, пожалуйста, его письмо. Кажется, ты единственная, кто его ещё не видел. Пойдём, Мари… Оставшись одна, Эстель опустилась на колени перед гробом и надолго замерла в этой позе, прижавшись к нему лбом. Затем медленно встала и, наклонившись, поцеловала руку Трейвена – она была странно тепла, словно у ещё живого человека; в лицо ей пахнуло какое-то необычное благоухание – видимо, от свежих цветов… Выпрямилась и долго всматривалась в его спокойное лицо. Затем присела возле изголовья и, наконец, развернула пергамент, оставленный Раминусом. «…от любящего вас искренне Ганнибала Трейвена…» «Моей дорогой Эстель Петит, моему преемнику и новому архимагу Гильдии, главе Университета Волшебства, живи долго и правь Гильдией на её благо…» Строчки стушевались и запрыгали у неё перед глазами. Она с трудом заставила себя дочитать длинный список имён её коллег, к каждому из которых Трейвен обращался со словами любви и прощания. «Хоть сердце моё и ослабело, но верьте, что ни трусость, ни малодушие не заставили бы меня покинуть вас, ибо вы воистину дороги мне, дороже самой жизни»… Дороже самой его души… «И потому, покидая вас, я скорблю, но одна надежда утешает меня – после моего ухода наша Гильдия будет жить в мире и безопасности». Она дошла до того места в письме, где Трейвен объяснял свои намерения. «Судьба моей советницы Караньи, которую я не перестану оплакивать до последнего вздоха, убедила меня в том, что планы Маннимарко воистину ужасны. Ибо не потому она была пленена им, что была чем-то хуже остальных, но, напротив, потому, что отличалась особенной силой и мудростью, которой и пожелал воспользоваться Маннимарко…» «Из последних донесений мне стало совершенно ясно, что Чёрный Камень из руин Силорн, за которым ныне посланы боевые маги, предназначен для моей души. Маннимарко жаждет, используя мою силу и вашу преданность мне, подчинить вас, и этого я не могу допустить. Из старинных книг, весьма достоверных, я узнал, что душа, заключённая в Чёрный Камень, не имеет собственной воли, но во всём подчиняется пленившему её. Если позволю этому свершиться, Король Червей позовёт вас не своей, но моей порабощённой волей, и его зов будет услышан» Да, конечно… Она-то уж точно бы пошла за своим учителем куда угодно… «Никто из вас, боюсь, не согласился бы принести мою душу в жертву Чёрному Камню, даже ради того, чтобы спасти её от порабощения. Но я ещё могу, пока мысли послушны мне, сделать это сам, и это единственный возможный выход. Сейчас я жду, чтобы Эстель доставила мне Чёрный Камень. Пусть она простит меня за то, что я не открыл ей правды, но я не мог сделать этого раньше. Я дам ей подробные наставления – после того, как всё свершится, она отправится на битву с Маннимарко, и моя душа, как я верю, сохранит её от рабства Червя. После своей победы она должна быть провозглашена архимагом и принять руководство Университетом – такова моя последняя воля. Раминусу Полусу, моему верному советнику, я поручаю дела Гильдии до её возвращения в Университет и прошу его служить и помогать Эстель столь же усердно, сколь он служил мне самому». Как же он верил ей… Кажется, не допускал даже мысли, что она не вернётся. Даже написал ей здесь несколько наставлений: кого лучше включить в Совет, кого направить в Бруму, какие подзабытые исследования возобновить прежде всего… Она, конечно, ещё прочтёт их, и не раз… «За последние месяцы наш Университет потерял многих – в этом велика моя вина, но, зная ваше снисхождение и любовь ко мне, я боюсь, что и мой уход причинит боль некоторым из вас. Не желая этого, я прошу вас радоваться о том, что тёмное время миновало, и над нашей родиной вновь сияет чистое небо, на котором больше никогда не появятся тени призрака». Дальше в письме был длинный список распоряжений – среди них Эстель нашла и поразившее её сразу указание похоронить его «скромно, как ученика Гильдии, в тех одеждах, которые были даны при зачислении в Университет». Его, должно быть, самого великого главу Университета за всю его историю! Ну что же… золоту не нужно позолоты. Что ещё… Привезти в Университет останки Ирлава из форта Телеман – разумеется, она поедет туда. Может быть, даже не одна – надо попросить (или всё-таки распорядиться?), чтобы Талфин отрядила с ней двух-трёх человек. Выяснить, что произошло с учениками Караньи… К сожалению, она уже предполагает, что именно: скорее всего, они исчезли, как и слуги Маннимарко… Отвезти Мари на каникулы в Анвил – да, конечно. Непременно и даже с удовольствием. Ей будет, возможно, даже полезно сейчас уехать из Университета, где каждый камень будет напоминать ей… Навестить главу анвильского отделения Карахил и отдать… Эстель встала и открыла стол Трейвена, разыскивая «небольшой запечатанный свёрток», о котором упоминалось в письме. Действительно, в верхнем ящике лежал сложенный пергамент с восковой печатью. Осторожно взяв его в руку, чтобы не повредить печать, Эстель почувствовала внутри что-то небольшое и округлое. Невольно взглянула на руки Трейвена – его любимого перстня с рубином, который был ей так знаком, не было. Странно, что она сразу этого не заметила. Видимо, это кольцо и было завёрнуто в пергамент… Полус сказал, что уже разослал во все отделения Гильдии известия о её назначении. И о… смерти Трейвена, конечно. Значит, в то время, как она здесь склонилась над письмом Трейвена, Карахил в Анвиле, возможно, уже читает донесение Раминуса… Она хорошо помнила её, эту высокую эльфийку. Она была последней из тех, кто написал ей рекомендацию в Университет. Помнила, как, отдавая рекомендательное письмо к Раминусу, она насмешливо произнесла: «Не думаю, что оно чем-то тебе поможет. Даже не представляешь, как быстро забывают в столице о нас, маленьких людях». Но вот ведь именно о ней, из всех глав отделений, Трейвен вспомнил в первую очередь… Да, похоже, что – только о ней. Эстель пробежала глазами несколько строк вниз – там была только общая для остальных городов просьба – съездить, удостовериться, что всё в порядке, ознакомиться с делами… А вот Карахил… Что связывало её с Трейвеном в те годы, что он провёл в Анвиле? Нет… Ещё ведь слишком рано… Вряд ли курьер Университета успел добраться до Анвила – их вороные лошади не чета её Белогриве. Должно быть, он приедет к вечеру. Подойдёт к её столу и с кратким приветствием положит перед ней письмо Раминуса. Что он там написал? «С глубоким прискорбием…» – или ещё как-то? Что-то столь же многословное и пышное, как обычно, или краткое извещение? А впрочем, какая разница… А она… Вздрогнет? Побледнеет? Сдержанно заплачет? Разрыдается? Или ей вовсе будет всё равно? Эстель вновь принялась за письмо. Последние распоряжения касались имущества Трейвена: отдать Тар-Мине несколько старинных книг, Жульен – семена каких-то редких растений, Дж’Скару – небольшой сувенир, который архимагу когда-то прислала Джин Фрасорик, Ботиэль – вещи для её обсерватории, Делмару – что-то для его приборов… Время от времени Эстель поднимала глаза и оглядывала комнату – большинство вещей лежало прямо на комоде, на полках, на столике возле кровати – в сущности, всё уже было тщательно приготовлено заранее, ей оставалось только отнести их адресатам. Талфин – серебряный зачарованный клинок и посох … Раминусу – несколько бархатных одеяний и амулет… О Мари он написал только – «поручаю выбрать тебе самой, что подарить ей от моего имени – лишь бы она была счастлива». Строчки снова стали стушевываться у неё перед глазами… А ей? Ей – в сущности, всё остальное… Эта комната. Приборы. Облачение. Сундук алхимических ингредиентов. Остатки личной библиотеки… Мало? И ещё – она чуть не застонала, когда дошла до этого места в письме – он записал ей рецепт чудесного сахара, чтобы она теперь могла готовить его сама… «Прощай, мой Университет, и прости меня. Прощай же, дорогая Эстель, и помни, что я люблю тебя более всех его учеников – надеюсь, ты будешь лучше руководить им, чем это удалось мне». «Ганнибал Трейвен, в башне архимага, на закате... дня... месяца – пусть я не увижу следующей зари, но она будет светлее для вас»… Дрожащими руками Эстель свернула пергамент и, отложив его, закрыла ладонями лицо. Он раздал им всё – но что это было по сравнению с тем, что ради них он отдал самое драгоценное, что было у него – свою прекрасную душу.