Твоё согласие было началом конца

      «Я дождусь твоего хода, или мы прервём партию?!» — ничто не разрадражало Дарагха аэп Эрнана так сильно, как нерасторопность его ученицы. Шёл второй год её жизни в полуразваленной хате, вдали от родного дома. За это время девушка выучила новое правило: здесь, без отцовской опеки, наедине с наставником, оправданиями не было места. Дарагх приезжал каждый месяц лишь на день: скептически осматривал дом, проводил тренировку, делил скудный ужин с Немайн и уезжал на рассвете. «Я разочарован. Ты не практикуешься без меня. Забываешь самые элементарные приёмы», — повторял он перед отъездом. Девушка много месяцев училась глотать отговорки и извинения, молча выслушивая наставника.       «Через неделю наступит день моего рождения», — сказала она однажды вечером. Дарагх пропустил эти слова мимо ушей и ответил лишь: «Следи за дистанцией, ты её не не чувствуешь. Сегодня у меня было по меньшей мере четыре возможности огреть тебя обухом, пока ты выплясывала вокруг меня, как кметка на Беллетэйн». Однако через месяц он привёз деревянную коробку и большой свёрток. После изнуряющей тренировки, Немайн с трудом отперла дверь хаты. Всё тело ныло, боль поднималась от кончиков пальцев к вискам, в глазах темнело. «Твой подарок», — наставник указал на шахматное поле с четырьмя рядами крохотных фигурок: «Времени у меня мало, но поставить тебе мат я успею. Как и всегда». Девушка тяжело опустилась на расшатанный стул и подвинула светлую пешку. Партия действительно не продлилась долго, и победа Дарагха казалась неминуемой. Немайн смотрела на доску, мысленно рисуя варианты эндшпиля. Тогда наставник, потеряв терпение, повысил голос: «Я дождусь твоего хода?». Девушка не вздрогнула, даже не моргнула от неожиданности. Перед ним нельзя оправдываться: «Шах, мастер». Стоило поблагодарить богов за ту неимоверную усталость, которая не позволила Немайн улыбнуться. Дарагх поинтересовался, чего бы она хотела в случае победы. Девушка отдала бы всё за возможность получить весточку из дома, но об этом не могло быть и речи. Поэтому она попросила у наставника открыть свёрток, оставленный им под скрипучими половицами в дальнем углу хаты. «Ты так мало умеешь и так много просишь… Придётся тебе ещё поучиться. Шах и мат», — Дарагх поднялся, подошёл к двери и добавил: «Свёрток скреплён фамильной печатью. Не советую вскрывать его без разрешения».       Наставник уехал и не объявился ни на следующий месяц, ни позже. В конце апреля к хате подъехал гонец на взмыленной лошади. Протянув конверт, он не развернулся обратно, а, напротив, поехал дальше, в сторону Аттре. «Уходи в лес и не возвращайся... Он прочёсывает каждый город и село в поисках... Увижу тебя рядом с отцовским поместьем — задушу собственными руками... Ты ещё не готова... Свой последний подарок откроешь, когда станет тяжело», — строки письма от наставника расплывались перед глазами. Немайн силилась успокоиться и прочитать послание целиком, но могла разглядеть только отдельные фразы. Дрожащими руками она достала свёрток из под щербатых половиц. Печать треснула, и на пол полетели обрывки бумаги. Тяжелая ткань, казалось, стремилась убежать, утекала из непослушных пальцев. Скудный свет играл в складках: то терялся их мерцающей черноте, то вспыхивал звездами. Платье её матери. То самое, расшитое чёрным жемчугом со Скеллиге. Отец, должно быть, потратил на него целое состояние. «Ты же так любишь его», — шептала Немайн позже, заходя в лес: «Потерпи немного, я принесу твоё платье».

***

      Глаза понемногу привыкали к полумраку. Чадящее пламя сальных свечей мешалось с густыми облаками трубочного дыма. Смешанный с мутным желтым жиром, воск шипел и пузырился, как пена на морде чумной собаки. Лица плавились и отекали в скудном свете. Немайн старалась не вдыхать прокуренный, спёртый воздух слишком глубоко, чтобы не раскашляться, нарушая напряженную тишину. Тёмная хата на берегу Нэви, незнакомцы, необычное предложение одного из них — всё это походило на морок, дурной сон. Достаточно повернуться на другой бок и видение рассеется. Но время шло и ничего не менялось. Рыбак и его жена, четверо людей, заслонивших их, Фреккам, его рука на арбалете, щербатая фаска прицела, ощерившаяся на девушку — всё оставалось на прежних местах. А ещё было колено Региса, которого она чуть касалась под столом. Немайн не пыталась подать тайный знак или обратить на себя внимание. Она просто хотела убедиться, что травник так же реален, как и остальные люди в доме.       — Ты прав, Фреккам, — Регис нарушил тишину. — Мы с моей спутницей давно пришли к выводу, что провести время с пользой можно разве что находясь у кого-то на мушке. В конечном итоге, ничто не приносит человеку такой неоценимой выгоды, как спонтанная филантропия.       Мужчина молчал, ожидая, что его оппонент не выдержит пристального взгляда и извинится за свою колкость, но вампир сидел как ни в чём не бывало.       — Другой на твоём месте уже обделался бы, — заметил Фреккам и рассмеялся. Его свора, собравшаяся у стены, разразилась оглушительным гоготом. — Вы только посмотрите на него! Вот он — пример трезвого отношения к жизни. Его девчонку сейчас пустят в расход, а мужик понял, что может выторговать себе ещё пару часов жизни и расслабился. Молодец, Регис. Не стесняйся, сгребай себе колоду моего братца и покажи, на что способен!       Травник опустил взгляд на разбросанные карты, перевернул неразыгранные рубашкой вниз и заметил:       — И сколько отваги тебе потребовалось, чтобы сесть за стол с игроком, впервые в жизни собравшим колоду? Не удивлюсь, если узнаю, что твой брат сегодня услышал правила гвинта впервые.       — Верно-верно. Геррам не жалует подобные развлечения. — При этих словах из-за спин людей Фреккама послышался тяжелый вздох. Один из четырёх парней развернулся к рыбаку и тот умолк. — Поэтому мне пришлось поделиться с ним моими картами.       Мужчина впервые за вечер повернулся к Немайн и с напускным сочувствием протянул: «Кажется, твоя спутница скучает, Регис». Девушка подняла взгляд и беззвучно шевельнула губами. Не спуская руку с арбалета, Фреккам принялся собирать свои карты в одну стопку. Травник не последовал его примеру. Казалось, предстоящая партия нисколько его не заботит. И если его оппонента это только подзадоривало, то Немайн такая реакция пугала. Девушка поняла, что время, отведенное ей за этим столом, неумолимо уходит и ей нужно что-то предпринять. Отвлечь их внимание, вытянуть из хаты, любой ценой увести в чащу и позвать...       «Лес всё слышит», — повторяла её мать, расчесывая непослушные детские локоны: «В лесу нужно молчать. Никогда не знаешь, кто откликнется». Нейман дважды подавала голос в чаще и оба раза осталась в живых. Слова Региса прервали раздумья девушки:       — Если ты так сильно желаешь развеять тоску моей спутницы — убери оружие. Ты удивишься тому, как сильно приободряется человек, избежавший грозящих ему увечий.       — У меня есть идея получше. — Фреккам плюнул на пол и широко улыбнулся. — Стоит придать нашей игре остроты. Как видишь, с колодой моего брата никто выиграть не сможет. Не даром я сам ему ее дал. Но я дам вам обоим шанс задержаться на этой бренной земле. Всё, что от вас потребуется: хорошенько пораскинуть мозгами и вспомнить такую историю, которая меня удивит. И если вам удастся оживить этот тоскливый вечер — я пропущу ход.       Некоторое время вампир сидел неподвижно, смотря в глаза оппонента. Немайн надеялась увидеть хотя бы тень улыбки на лице друга. Абсолютное спокойствие, размеренное дыхание и ничего больше.       — Я принимаю твои условия. — Вампир сдвинул выделенную ему колоду к краю стола и взял несколько карт. — И призываю милостивую госпожу Немайн следить за правдивостью каждого моего слова, оброненного за этим столом.       — Наблюдай за этим пройдохой, милсдарыня. Видимо, он любит прихвастнуть. — Фреккам подмигнул девушке и выложил одну карту. — Раз уж я сделал ход — начну рассказывать первым. Задам, так сказать, планку. Вы слышали о резне в Боклере?       Стол быстро покрылся старыми, кое-где надорванными, картами. Игроки выкладывали их не глядя. Немайн доводилось слышать о знаменитой краснолюдской игре, но наблюдать или принимать в ней участие — никогда. Она не понимала, насколько удачно партия складывается для травника. В иной ситуации это не потревожило бы девушку, но сейчас её жизнь зависела от каждого хода.       — Несколько лет назад наше княжество чуть не захлебнулось в собственной крови. Боги отвернулись от Туссента и даже пророк Лебеда не пошевелил своими обглоданными костями, чтобы спасти своих последователей. Мы видели багровые облака, находили трупы в неводах, отдавали все пожитки голодранцам, осаждавшим селения, пока Анариетта отсиживалась в окружении своих гвардейцев. Когда казалось, что хуже быть не может — из леса полезли какие-то твари. Они ходили вокруг сёл по ночам и мы боялись высунуться за порог до утра. Скажи, милсдарыня, приходилось тебе молиться всем богам, заклиная их сменить ночь рассветом? — Фреккам замолчал и уставился на Немайн. Она не проронила ни слова, и мужчина, истолковав её молчание, как знак благоговейного ужаса, продолжил. — Ты бы поняла меня, если бы увидела их. Огромные, жилистые ублюдки с плоской бородавчатой мордой. Перепончатые лапы, нетопыриная пасть, свинная лоснящаяся шея — одним словом, им есть чем напугать.       Травник слушал рассказ, рассматривая оппонента поверх своих карт. Выждав момент, когда тот прервётся, Регис заметил:       — Похвальная наблюдательность, Фреккам. Позволю, однако, заметить, что твоё драматичное описание фледера не лишено некоторых неточностей. На твоём месте я бы не стал сравнивать его крепкую шею с заплывшим жиром телом свиньи. И, прошу меня простить, но хищная пасть фледера едва ли напоминает морду безобидной летучей мыши.       — Раз ты такой умник по части этих клятых фадеров — закончи мой рассказ сам. — Фреккам самодовольно ухмыльнулся. — А мы с ребятами послушаем, сможешь ли ты нас удивить.       Травник выложил очередную карту.       — Что же, изволь. Боклер действительно захлёбывался в крови. Но милостивая княгиня и не думала пережидать это горе за семью дверьми своего замка. Она наняла ведьмака. Другой правитель на её месте попросил бы помощи у Нильфгаарда или, на худой конец, разместил открытый заказ для всех желающих… Анна Генриетта никогда не терпела полумер и вызвала самого Белого Волка, Геральта из Ривии. Он откликнулся и спас княжество. Та нескончаемая ночь, когда улицы и предместья Боклера наводнили эккимы, фледеры, бруксы и прочая нечисть, действительно затянулась сверх всякой меры. Город горел, в ушах стоял гул от воплей и стонов. Но за длинной ночью пришёл рассвет. Потому что Белый Волк выполнил условия контракта и отвёл несчастье от Туссента.       На долю секунды Немайн показалось, что лицо её друга омрачилось. Она моргнула и посмотрела в глаза травника. Ничего. Он был так же спокоен, как и обычно. «К чему ты рассказываешь это, мастер?», — думала девушка: «Я должна следить за правдивостью твоих слов, но ничего не знаю о бедах южного княжества. Как найти ложь там, где мне нечего проверить?». Карта замерла в руке Фреккама, но всё же опустилась на стол.       — Значит, ты был там? Видел всё своими глазами? Впечатляет… — Мужчина дал знак своим людям, один из них подошел к столу и забрал арбалет. — Впечатляет, но не удивляет, Регис. Это достойно того, чтобы на прицеле теперь был ты. Но пропускать из-за твоей истории ход? Нет, этого явно недостаточно. Видишь ли, ты, как все остальные восторженные почитатели Анариетты, уверен в её власти и безграничной силе Белого Волка. Этой девке достаточно повести плечом и вы таете, принимая каждое её слово за чистую монету. Ты веришь в то, что ведьмак, пусть даже самый удачливый, мог прогнать всех выродков из города за одну ночь? Да простит твою пустую башку Лебеда. Но я не виню тебя. Только предупреждаю: следи за тем, что говоришь. Я расскажу тебе ещё одну историю и посмотрю, как ты справишься с ней.       Игроки убрали разыгранные карты со стола и набрали новые. Немайн так и не поняла, кто ведёт счёт. Фреккам потянулся и продолжил:       — После резни в Боклере я потерял всё: дом, семью, работу. Перебивался чем попадётся то тут, то там. Думал, братишке Герраму тоже несладко пришлось. Как никак такое горе — казна Боклера будет спущена на восстановление города, а не на его праведный труд! Но месяцы и годы шли, а слухи о богатых пирах во дворце не утихали. И я понял, что пора нанести визит нашему именитому княжескому рыбаку…       — Дабы поинтересоваться у него, когда же ты получишь причитающуюся часть наследства?       Никто не ожидал такого вопроса. Все взгляды были устремлены на Региса, а он рассматривал свои карты, будто они теперь представляли несравнимо больший интерес, нежели эта обыденная беседа. «Наследство? Откуда это предположение? В конечном итоге, он мог просто прийти сюда в поисках заработка… С четырьмя рослыми детинами и арбалетом. Ты врёшь, мастер Регис», — от этой мысли Немайн пробила дрожь.       — Абсолютно верно. Наш отец… — Фреккам зевнул, тряхнул головой и продолжил. — Он был поставщиком княжеского двора. Старик отвечал за лучшую рыбу на столе Анариетты и её почившего мужа. Своему первенцу, он завещал всё, чем владел. Как видишь, я в его планы никак не вписывался. И когда мать подарила мне жизнь — ему пришлось подстроиться под новые условия игры. Отец не переписывал официальные бумаги, но пообещал мне половину имущества, когда я достигну совершеннолетия. И вот, настал заветный день! Ничего не изменилось. Я покорно ждал, не смел напоминать о данном когда-то обещании. Трудился в полях с простыми батраками, возвращался домой после заката, а родители встречали меня, как ни в чём не бывало! Их «старшенький» давно пошел по стопам отца, уехал из села и основал своё дело. Мне же оставалось сидеть несолоно хлебавши.       Очередная карта легла на стол. Травник не спешил делать ход.       — Полагаю, тогда ты и увлёкся учениями пророка Лебеды, проповедовавшего скромность в желаниях и суждениях?       С каждым новым вопросом голос вампира становился всё тише и вкрадчивей. Смысл его слов растворялся в успокаивающем бархатном тембре. Усталость, о которой Немайн не вспоминала ещё несколько минут назад, теперь давила на плечи. Шипение свечного воска, вздохи и покашливания, шелест карт — все звуки стали глухими, словно девушку окружал плотный кокон из ваты. Казалось, последние слова Фреккама доносились издалека: «Говорю тебе, Регис, пророк спас мою душу! Но одной верой сыт не будешь. Разве я много прошу? Меня интересует только то, что положено мне по закону». Веки тяжелели, девушка поборола невольное желание зевнуть. «Едва ли рыбак знает об истинной натуре мастера Региса. А, значит, последний не рискнёт раскрыть себя здесь. Нужно сосредоточиться. В конечном итоге всё это — ещё одна шахматная партия. Он ждёт моего хода, полагается на меня», — мысли обрывались и путались, сонное марево окутало разум. «Мастер просил меня следить за правдивостью его слов. О чём он говорил? Резня в Боклере, право наследия, пророк Лебеда? Я мало знаю о погромах в южном княжестве и о местных идолах. Остаётся только наследство. Туссент — вассальное княжество империи и нильфгаардские законы распространяются и на эти земли. Это значит, что...», — Немайн не могла поверить, насколько простой оказалась разгадка этой задачи. Оба игрока врали, но только один из них вёл эту партию с самого начала. Осталось побороть внезапно навалившуюся дремоту, сконцентрироваться и выждать правильный момент.       Регис почувствовал, когда всё пошло не по плану. Для начала следовало разговорить соперника, а Фреккам сам был рад беседе. Остальное — вопрос времени и техники исполнения. Высший вампир способен без каких-либо усилий погрузить собеседника в глубокий сон по щелчку пальцев. Однако случай был особый: Регису предстояло управлять разумом нескольких людей одновременно, и в ход пошла другая, более деликатная, тактика. Следовало спокойно разговаривать с ними, постепенно воздействуя на их сознание. Дай человеку привыкнуть к тебе, усыпи его бдительность — и он проявит присущую людям беспечность, перестанет следить за твоими действиями. Главное — избегать резких перепадов в голосе. Травнику удалось задать плавный темп беседы и заинтересовать Фреккама и его людей. Но с первой минуты за столом вампир почувствовал нечто давно забытое. Не тревогу, не смиренную досаду, а закипающее глубоко внутри остервенение. Регис понимал, что его спутнице ничего не грозит, пока они играют по правилам. И всё же ему потребовалась пауза, чтобы взять себя в руки, когда на стол опустился арбалет. Его стратегия начала рушиться, когда он рассказывал о знаменитой ночи в Боклере. Вампир ощущал, как резко его голос набирал силу. Он терял контроль, понимал, что не продержится долго, если сам не успокоится. В памяти всплывали прутья клетки в Тесхам Мутна, а люди в хате с каждой минутой казались всё более хрупкими и уязвимыми. «До тех четырёх, стоящих за спиной Фреккама, пара секунд полёта», — твердил внутренний голос. А потом неожиданно размышления и терзания оборвались. Все старания вампира перечеркнул негромкий голос Немайн:       — Ты, назвавшийся чужим именем, уйдёшь отсюда ни с чем.       Свора Фреккама заметно оживилась. Огоньки свечей поблёскивали на потёртых медных пуговицах и старых ножнах.       — Спокойно, ребята. Сдаётся мне, милсдарыня решила, наконец, удивить меня. Пожалуй, она заслуживает шанс. — С этими словами Фреккам картинно поднял руку с картой над столом.       — Ты выбрал не лучшую хату для наживы и ничего не заберёшь у Геррама. — Девушка почувствовала руку травника на своём плече, но не повернулась к нему. Она вступила в игру и пути назад не было. — У него попросту ничего нет. Императорское уложение о содержании дворцовых поставщиков. Этот закон старше первой туссентской винной бочки. В Нильфгаарде именитые ремесленники освобождаются от уплаты налогов. Они живут в казённых домах, кормятся с императорских рук, не тратя ни одного флорена, могут даже бесплатно чинить свои инструменты в торговых ганзах. Но у этой медали две стороны и, уходя из жизни, ремесленники подчиняются гильдийному уложению о наследовании. Согласно этому закону, поставщики Нильфгаарда освобождаются не только от налогов, но и от всякого вида собственности. А значит, единственное наследство, которое могли получить дети княжеского поставщика — право занять его место при дворе. Не думаю, что ты пришёл сюда за этой привилегией.       Немайн замолчала, переводя дух. Она чувствовала, как под складками пыльного собачьего воротника по её шее стекает одинокая крупная капля пота, ощущала тяжесть руки травника на своём плече, его взгляд. Но девушка не могла позволить себе пошевелиться. Она разыгрывала эндшпиль, в котором не существовало никого, кроме мужчины, сжимавшего в поднятой руке карту. Маленькая фигурка из дерева на клетчатой доске. Сидит на игрушечном троне, улыбается, чванливо дразня Немайн бутафорской короной. Осталось совсем немного: последний ход перед тем, как он будет вынужден занять оборону. Финальный вздох перед словом, которое оба игрока произносят, не разжимая губ. Шах.       — Твой рассказ многое объясняет. Теперь я понимаю, почему Геррам, к которому я успел так привязаться, ничего не знал о золотых горах, которые я искал здесь. — Медленно отведя руку, Фреккам разжал пальцы и карта полетела на пол. В хате стояла оглушительная тишина все услышали шелест, с которым она коснулась земли. — Я-то думал, что первым этот стол и наш мир покинет дружище Регис…       Повинуясь безмолвному приказу, один из молодых мужчин вскинул арбалет и подтянул тетиву. Регис уже не пытался составить новый план из десятка обрывочных мыслей, роящихся в голове. Он следил за каждым движением в хате, слушал тяжелое дыхание своего оппонента, тихие всхлипы из дальнего угла комнаты, шуршание кожи на спусковом крючке арбалета. Фреккам долго смотрел на травника и его спутницу, будто ждал чего-то. Наконец он обратился к девушке: «Дай мне повод… Хоть одну причину продлить твою жизнь ещё на пару минут, маленькая никчёмная дрянь».       Избегая резких движений, Немайн отвязала от пояса кошель, раскрыла его и положила на стол. Внутри холодным светом поблескивал чёрный жемчуг. Один из молодых людей присвистнул. Фреккам склонился над мешочком и коснулся мундштуком трубки драгоценных капель.       — А говорила, что я уйду отсюда ни с чем. Хорошая попытка, но ты же не считаешь это веским поводом откланяться, — заметил он, поднимая взгляд на девушку.       — Я кое-что умею и знаю, где достать ещё. Забери меня и к завтрашнему вечеру набьёшь этот кошель под завязку. — С каждым словом Немайн всё ближе подбиралась к своей цели. Она мучительно пыталась ухватиться за идею, которая увлечёт Фреккама, найти тот заветный ход, после которого коронованная деревянная фигурка на шахматной доске опрокинется навзничь.       Протяжный выдох вырвался из груди травника. Он был похож на отзвук внутренней борьбы. Проигранного боя. Никому и в голову не пришло обратить на него внимание — слишком далеко в своей игре зашли Немайн и Фреккам. Вампир опустил взгляд на жемчуг и понял: девушка не пыталась откупиться, она хотела вывести чужаков из хаты.       Фреккам положил трубку и неторопливо поднялся из-за стола, заводя левую руку за складки выцветшей накидки. «Не могу препятствовать желанию дамы. Хочешь вылезти из этой дыры? Пожалуйста! Думаю, ребята выдержат один день в твоей компании», — Фреккам склонился над сидящей девушкой: «Но ты позволишь мне рассказать последнюю историю. А твой спутник будет сидеть тихо, как крыса под половицей». Немайн кивнула, а мужчина достал из-за пояса кинжал и положил его на стол. Блики догорающих свечей дрожали на потёртом железе. Воздух окрасился еле заметным кислым запахом запекшейся крови. Взяв руку девушки, Фреккам опустил её на оружие, заставляя сжать пальцы рукояти. «Нет, не так», — поправил Фреккам: «Остриё должно быть направлено на тебя. Будь внимательнее, в этой истории важны детали». Затем он поднял Немайн и, крепко держа её руку, повёл к травнику. Остановившись за спиной Региса, он начал свой рассказ: «Знаешь, как умер настоящий брат Геррама? Паскудная кончина, я бы и не вспомнил об этом, если бы ты так яростно не пыталась вытащить меня отсюда. Не понимаю, какого чёрта ты бросилась защищать этого балабола. Он же ни на что не годится. Святой Лебеда, да настоящий Фреккам оказался умнее тебя. Я уж думал, что принял имя самого последнего идиота на юге. Но даже он прикинул, чья шкура дороже: собственная или братова…». Слова слились в монотонный гул в голове Немайн. Она с трудом разбирала обрывочные фразы и думала, зачем он вложил кинжал в её руки. Забавы ради? Или решил провести варварский ритуал, распространенный на северных землях?       Крохотными шагами они подходили к Регису. «Фреккам умер на моих руках, выдавая братишку с потрохами. Он бы и мать продал, лишь бы я позволил ему скорее испустить дух»,— голос разбойника напоминал утробное рычание лесного зверя. Вампир уже знал, что сейчас случится. Его беспокоила только одна деталь: роль, отведённая Немайн в этом представлении. Не каждый здоровый человек справится с подобным. А воспалённый разум Немайн погружал её в пучину иллюзий всякий раз, когда девушка теряла покой. Регис почувствовал её ледяную руку на своём затылке. «Откинь его башку назад и держи крепко. Чем больше он будет дергаться, тем медленнее придётся рассказывать», — нашептывал разбойник. Вампир послушно поднял голову, увидел широко мертвенно-бледное лицо Немайн и улыбнулся одними уголками губ. Стоило приободрить её, попросить закрыть глаза, но Регис не мог произнести ни слова — слишком велика была опасность разозлить разбойников и подставить свою спутницу под удар. Последнее, что услышал травник — слова «Фреккам умер, предавая своего брата. Твой спутник верил, что ты не обманешь его, не воткнёшь нож в спину. Сейчас мы покажем ему, сколько стоит твоя дружба».       После в ушах зазвенела оглушительная тишина. Разбойник, сжимая пальцы Немайн на рукояти, вонзил острие кинжала в горло вампира. Девушка вырывалась, открывала рот в беззвучном стоне. Лицо её покраснело от усилий и криков, пальцы соскальзывали с оружия, орошенного кровью вампира, растрёпанные волосы застилали глаза. Разбойник пытался довершить начатое руками Немайн, но она сопротивлялась подобно зверю в силках. Потеряв терпение, он схватил её за ворот и оттолкнул в сторону. Затем сам схватил кинжал и одним движением перерезал горло Региса.       От сильного толчка Немайн потеряла равновесие и полетела на пол. Она не почувствовала удара о старые засаленные половицы. В дальнем углу хаты голосила женщина, свора разбойника зашлась в лающем хохоте, а сам он опёрся о стол и вытирал оружие о фалды накидки. Девушка попыталась подняться, но ощутила подошву сапога, давящего на спину. «Отвали от неё. Дай нам всем насладиться моментом», — сказал разбойник одному из своих людей. Он отошел к остальным, и Немайн на четвереньках поползла к телу Региса. Он лежал в паре шагов от неё, но руки и ноги скользили и разъезжались, поэтому девушка то и дело останавливалась, вызывая всё новые взрывы смеха разбойников. Наконец она добралась до травника, стерла бурую смесь грязи и крови с его закрытых глаз и подняла его голову на свои колени. Лицо Региса было абсолютно спокойно, словно он погрузился в глубокий сон. И только клокочущие, булькающие звуки, сменившие размеренное дыхание, указывали на последние попытки его тела совладать со смертельной раной. Когда стихли и они, Немайн прошептала: «Heas traef miere leide*», — и склонилась над травником, будто пыталась защитить, спрятать его ото всех. Очистив кинжал, разбойник подошел девушке и тронул её носком сапога. Немайн не сдвинулась с места и только сильнее прижалась к Регису, скрывая его лицо за копной спутанных волос. «Как тебе моя история? Понимаешь теперь, что такое «предательство»? Пара движений и твоя верность превратилась в пустой звук», — разбойник опустился к девушке: «Что ты там шепчешь? Не стесняйся, поделись с нами». Немайн медленно выпрямилась. По лбу на глаза стекала кровь травника, губы девушки шевелились в беззвучной речи. Разбойник подал знак своим людям и они умолкли. Сквозь короткие всхлипы, доносившиеся из дальнего угла, послышался слабый, осипший голос Немайн. Она продолжала вытирать лицо травника и повторяла: «Aep wolletre nie… wolletre nie… dae solle nie stroawe… nie stroawe*». Разбойник опустил взгляд на Региса и застыл в ужасе. Один из его людей приблизился к ним, наклонился и мгновенно шарахнулся назад. «Ворожит… Эта дрянь ворожит!», — крикнул он так, будто увидел на полу ядовитую тварь. Остальные мужчины достали оружие, тетива арбалета снова зазвенела. Девушка смотрела в потолок, монотонно проговаривая свою мантру раз за разом. Отрывистый кашель прервал её. Разбойники переглядывались, не веря своим глазам. Почивший несколько минут назад травник открыл глаза. Глубокая рана, протянувшаяся по его шее покрывалась уродливым рваным рубцом. Регис пытался вдохнуть, произнести что-то, но кровь, залившая гортань, искажала звуки, превращая их в обрывающиеся вороньи крики. Справившись с собой, он протянул руку к лицу девушки и сказал: «Благодарю, милостивая госпожа». Немайн не шевельнулась. И только взгляд её опустился на того, кто называл себя Фреккамом, а на губах тёмной трещиной расползлась то ли улыбка, то ли оскал. Разбойник поднялся и попятился к двери. «Уходим, живо», — приказал он своре, не отрывая глаз от девушки и травника. Один из его людей хотел забрать кошель Немайн, но дрожащие руки подвели его, и жемчуг рассыпался, падая и ударясь об пол. «Брось!», — крикнул разбойник, нащупывая щербатую ручку двери.       Немайн не обращала внимание на пробегавших мимо неё мужчин, не вздрогнула от удара двери; такого сильного, что песок и пыль посыпались с полока хаты, не обернулась на лошадиное ржание и удаляющийся стук копыт. Выждав пару минут, рыбак поднялся с лавки, бережно придерживая свою жену под локоть. Регис встал и подал руку спутнице, но она отпрянула назад. «Не бойся, друг мой. Едва ли они вернутся», — голос вампира всё ещё звучал необычно, будто каждое слово процарапывало глубокую борозду в горле прежде, чем сорваться с губ. Девушка оглянусь в поисках чего-то, схватила старое ведро и, наконец, поднялась, прижимая его к груди. «Вода. Надо принести воды», — шепнула она самой себе и на негнущихся ногах вышла на улицу.       — Я… я такой ворожбы отродясь не видал. — Геррам подошел к травнику и тронул его за плечо, чтобы убедиться, что произошедшее в хате не было плодом его фантазии.       — Как и я. — Травник повернулся к рыбаку. — Сожалею о твоём брате.       — Он был добрым малым. Родители в нём души не чаяли. Я его навещал время от времени. Так он каждый раз стол накрывал. Всем, что имел — делился, гостинцы жене передавал. То моток шерстяной, то заколку какую. — Геррам замолчал и опустил голову.       — Прошу простить, друг, но мне необходимо отойти ненадолго. Полагаю, моей спутнице нужна помощь.       — Сами пойдёте? Не опасно вам после… — Рыбак пытался подобрать подходящее слово.       — Не беспокойся, я чувствую себя значительно лучше, чем подобает человеку в моём положении.       Регис скрылся за дверью прежде, чем рыбак вспомнил: «Так ведро-то это старое, прохудилось ещё прошлым летом».       Тяжело дыша, Немайн раз за разом погружала ведро в воду и поднимала его на пристань. Мысли заглушали плеск капель. «Toetre. Toere ihn*», — вторила девушка мириаде очнувшихся ото сна голосов, что наперебой шептали и кричали то, о чём Немайн не хотела думать. Плечи ныли от напряжения, ладони саднило от мокрой ручки ведра, впивающейся в кожу. Немайн опустила руки в холодную воду и выждала несколько мгновений. Запекшаяся кровь и ссадины темнели на тонких пальцах, это было заметно даже сквозь мутную толщу воды. Девушка сдавленно зашипела и принялась тереть руки с таким остервенением, будто грязь залегла глубоко под кожей. Она расчесывала себя, оставляя свежие царапины, и поднималась всё выше и выше, когда что-то тяжелое мягко опустилось на её плечи, сжимая их. Немайн хотела вырваться из внезапного плена, отмахнуться, но прямо над ухом зазвучал голос травника: «Ничего не бойся. Я пришел помочь». В нос ударил тяжелый сладкий запах. С каждым вдохом девушка всё отчетливее ощущала, как он наполняет лёгкие, оседает в горле и делает тело невыносимо тяжелым. «Надо сделать пару глотков. Лауданум — не самое приятное средство, но это необходимая мера», — сказал Регис, и девушка почувствовала, как губ коснулся тонкий ободок стеклянного пузырька. Немайн попыталась отвернуться, но вампир удерживал её. Впервые она почувствовала силу и холодную отстранённость травника. Она была слишком напугана, чтобы отличить жестокость от вынужденного поведения лекаря, помогающего больному. Паника застилала глаза тёмной пеленой, клокотала в крови и заставляла её спасаться. Регис был неумолим: запрокинув её голову наверх, он вылил содержимое пузырька ей в рот и продолжал удерживать девушку, пока не убедился в том, что она проглотила лекарство. Слёзы потекли по раскрасневшимся щекам. Почувствовав, что травник ослабил хватку, она подалась вперёд и выпалила:       — Toetre!*       — Я необычайно подвижен и разговорчив для мертвеца, не находишь? — Вампир устало усмехнулся, оглянулся на темное небо и, подавшись назад, опустил голову на грубые доски пристани.       — Я предала тебя. Перерезала горло. — Девушка сгорбилась и закрыла голову руками.       — То, что ты нарекла такими громкими словами, как «предательство» и «убийство», суть — простая царапина. — Регис нащупал полупустое ведро и перевернул его. Послышалось журчание.       Немайн обернулась. В ночной тишине вампир отчетливо слышал, как её дыхание замедляется и выравнивается.       — Я не исцеляла тебя, Регис. Мы оба это знаем.       — Мы знаем это. Мы с тобой и никто больше. — Вампир улыбнулся не скрывая острых резцов. — Остальные знают лишь то, что разбойник твоими руками убил меня, а ты нашептала древнее заклинание, разложила сложнейшие магические арканы и вернула своего друга к жизни. Представь, что о тебе думают те, кто за всю свою жизнь не видел большего чуда, чем светлячок, пляшущий под одинокой ивой? Что они представляют, слыша язык, который не могут разобрать. Устаревшее нильфгаардское наречие уже много лет живет только на страницах книг, передающихся в привилегированных семьях из поколения в поколение. Откуда простому человеку знать, что ты шептала надо мной?       Волны набегали на край пристани, ударялись о борта привязанной лодки, отзываясь глухим эхом. Противоположный берег реки скрылся в тени, распростёртой под наклонившимися к воде ивами. Луна отбрасывала всполохи холодного света, сквозь плывущие облака. Лес, подступающий к хате, дышал неведомыми ночными звуками. Немайн ощутила необыкновенный покой. Казалось, она никогда не покидала дом травника и они всё так же проводят каждый вечер за неторопливой беседой у перевёрнутой винной бочки. Девушка протянула руку к вороту камзола травника и застыла, не решаясь отодвинуть его.       — Рана уже затянулась. — Регис показал край надреза, покрытый запекшейся кровью. — Завтра на этом месте останется еле заметная светлая полоса, а после никто, даже ты, не отыщет следов. Я же говорил, что никто в этой хате не причинит мне вред. Прошу, друг мой, отвлекись от произошедшего хотя бы на пару минут. Нам повезло оказаться на юге после Беллетейна. В такие времена здесь случаются поистине волшебные тёплые ночи. Остановись, Немайн. Надышись этим воздухом, насладись ароматами. Ты заслужила это.       *Heas traef miere leide — Прости.       *Aep wolletre nie… wolletre nie… dae solle nie stroawe… nie stroawe — Я не хотела… Не хотела… Ты не должен был умереть… Не умирай.       *Toetre. Toere ihn — Убила. Убила его.       *Toetre — Убила.