Твоё согласие было началом конца

      Он редко видел сны. Чаще это было что-то размытое – ощущения, не имеющие четкого образа. Иногда он чувствовал, как бежит. В иной раз – видел бесконечное небо над головой: яркие звезды – россыпи искр на небе, что собирались в снопы созвездий; словно маленькие острые лезвия они разрывали полупрозрачную акварель перистых облаков. А бывало время, когда он чувствовал покой. Больше всего это было похоже на тихую озерную гладь: дотронешься – и почувствуешь, как поверхность ее чуть натягивается под пальцами, словно нехотя позволяя силе извне нарушать зыбкую гармонию.       Но сны человеческие, в полном смысле этого слова, он видел очень редко. Сегодня ему не везло: картинки – страшные, яркие – соединялись в нескончаемую карусель. Один кошмар сменялся другим, и он никак не мог прекратить это движение. Вот он посреди горящего леса: воздух черен и тяжел от дыма, древесина гудит, словно от боли, а животные и птицы вторят ей своими криками. От чего-то не получается обратиться, как бы он ни пытался. И он бежит. Бежит, не разбирая дороги, опираясь о деревья, чтобы перепрыгнуть через вывороченные из-под земли корни. Его движения слишком медленные, по-человечьи тяжелые. Непростительно медленные. Дерево рассыпается в труху прямо под руками. Жар не чувствуется, но равновесие потеряно, и он скатывается по корням вниз, чувствует внезапный удар по затылку, теряет контроль над своим телом и падает. Он, высший вампир, падает, падает, падает. И уже не может подняться. Как обычный человек, беззащитно лежит и слышит безумный ритм собственного сердца, которое никогда не выдавало его волнений, его страхов.       Ритмичный стук нарастает. Это уже не сердце – все пространство вокруг неумолимо пульсирует. Мир сжимается до четырех стен, трех окон и до двери. И весь этот мир становится единым оглушительным стуком. Он просыпается.       «Мастер Регис!» — крик, но он никак не может понять откуда. «Мастер Регис!!!» — источник шума концентрируется за дверью. Невыносимый стук все не прекращается. Ему не нужно много времени – рефлексы отточены. Свеча, ключ, дверь. У человека это заняло бы, пожалуй, минут пять, но его глазам не нужно адаптироваться к мраку, а тело не нуждается в разминке, чтобы вернуть привычную плавность движения. Но самое главное, разум может обойтись без той паузы, за которую человек успевает надеть маску спокойствия после кошмарного сна. Ему эти пять минут ни к чему. Он открывает дверь через считанные секунды. Спокойный, сосредоточенный, учтивый, как обычно. «Мастер Регис, прощенья просим. Мы бы до утра обождали, но тут вот девушка: плохо ей, совсем плохо», — выдает как на духу староста. За ним рослый парень. Совсем молодой: чадящий свет факела вырывает из мрака черты его лица, грубоватого, простого; бросает неясные тени на простую серую рубаху. На руках у него… Что-то опасное, что-то темное, клубок одежд и спутанных темных волос. Оно изгибается, подрагивает и… не может вздохнуть. Пытается, но не может. Хватает маленьким ртом воздух, но не может им насытиться. Тонкие длинные пальцы беспорядочно вздрагивают, изгибаются так, будто существо прямо сейчас четвертуют на его, Региса, глазах. Действовать стоило быстро. «Отнесите девушку на кровать», — просит он вкрадчиво, но настойчиво.       Староста зажег все свечи в доме, затем кое-как приладил факел рядом с кроватью. Регис слышал, как селяне отнесли девушку в дом. Он мыл руки, а она судорожно хрипела. Уронила его сумку с травами, лежащую у изголовья кровати. Он вытирал лицо, когда она сдавленно шипела. Что-то здесь не так. Не так вели себя солдаты в минуты агонии, не так выглядели люди, подранные случайным утопцем, не такие звуки он слышал от бедолаг, встретивших духа, не такие сильные судороги он видел у тех, кто уже прощался с жизнью из-за Катрионы. Что-то здесь было не так. Обычно он с первого взгляда понимал, какие инструменты или травы могут ему понадобиться. Но не сейчас.       Он вышел к ним раньше, чем они этого ожидали. Сдержанный, спокойный, уверенный. «Мастер Регис, мы заплатим, богами клянусь, заплатим. Она в мой дом постучалась. Совсем плохая была, на ногах не стояла, говорить не могла, тряслась. Мастер, вы знаете, мы бы вас не потревожили, но платье её, вы на платье посмотрите! Высокорожденная она, если её такую в нашем селении найдут - нас же всех потом…» — бормотал староста. Парень, что принес девушку, будто обратился в камень: он навис над кроватью Региса и всем своим телом пытался придавить руки несчастной к постели. Она не вырывалась, но её сотрясали такие судороги, что ему было тяжело. «Дайнек, что бы не произошло – в том нет вашей вины, и я это вижу», — успокоил старосту Регис: «Я сделаю все возможное, будьте уверены. А сейчас дайте мне её осмотреть». Его поразило, как быстро мужчина и его помощник оказались рядом с дверью. Обычно селян невозможно оттащить от больного, которому предстоит операция, но сейчас не прошло и пары мгновений, а они уже неуверенно переступали с ноги на ногу у самого порога. «Мастер Регис, так может подсобить как или принести чего?», — неразборчиво пробурчал староста Дайнек. «Благодарю, ваша помощь не понадобится, ступайте и ни о чем не волнуйтесь», — спокойно и уверенно ответил Регис. Свет свечей дрогнул на сквозняке, дверь хлопнула, и через несколько мгновений вампир остался наедине со своим пациентом. Он так и называл это существо: «пациент». Бледная кожа, худая девушка, возраст не разобрать. Руки в ссадинах, свежих, ещё пурпурных синяках, порезах. Но кожа на ладонях мягкая, значит, она и правда не работала в поле, а может и вообще никогда не знала никакой тяжелой работы. Нильфгаардское платье, расшитое черным жемчугом и серебром. Действительно дорогое. «Как же ты попала сюда, бедная?» — подумал Регис: «И во что ты успела ввязаться?».       В первую очередь нужно было унять её дрожь и купировать судороги. Примочка с настойкой мяты и ромашки помогла не сразу. Первые 10-15 минут она так же выгибалась: всё тело дрожало, позвоночник будто принадлежал не ей, а древесной змее или сколопендроморфу — тонические судороги все не утихали и били женщину со страшной силой. Но после увеличения дозы настойки она перестала так сильно содрогаться. Лишь изредка издавала то ли крики, то ли громкие всхлипы. Регис подождал ещё пару минут и начал осмотр. На платье не проступали большие кровавые разводы, а значит, серьезных ран не было. Руки и ноги были поцарапаны, лицо все ещё скрывала копна спутанных волос – немного помедлив, он протянул руку и отбросил их в сторону. Безвольная, как кукла, она смотрела в противоположную стену. «Простите, но мне нужно проверить...» — с этими словами он кончиками пальцев, обеими руками аккуратно повернул её голову так, чтобы иметь возможность провести осмотр. Острая боль в висках. На неё было буквально невыносимо смотреть. Нет, её лицо не было изуродовано или опалено. Тонкие скулы и губы, россыпь чуть заметных веснушек, такая же бледная кожа. Ни намека на румянец. Но теперь он понял, что его замешательство не было следствием плохого сна и внезапного пробуждения. Глаза. Большие раскрытые глаза, залитые абсолютной чернотой. Не было ни радужки, ни белка. От внутренних до внешних уголков всё было заполнено густой маслянистой темнотой. Абсолютно черные глаза. Не человеческие. Страшные. Его будто обдало пламенем из недавнего кошмара. Только во сне он не чувствовал жара, а сейчас явственно ощутил, как на лбу проступает испарина. Но Регис не мог позволить себе взять паузу, на ступор и страх не было времени. Раз уж они здесь одни, он может позволить себе только одну поблажку – исследовать её изможденное тело не как обычный врач. С трудом оторвав взгляд от черных зрачков, занявших всё пространство глазных яблок, он сосредоточился на теле. Теперь ему казалось, что и его руки подрагивают в такт сбивчивым и редким судорогам. Он медленно провел кончиками пальцев по складкам её платья. От ступней – до коленей. Регис не касался кожи девушки, но прямая необходимость в этом отсутствовала. Он слушал её, не как человек, но как вампир, высший вампир. Он слушал кровь. Каждую вену, каждый капилляр. Всё было нормально: редкими толчками она пробивалась по всему телу. Плохой пульс, но ничего серьезного. Он поднимался выше. И чем дальше, тем сложнее становилось «услышать» её. Живот, нижние ребра, грудная клетка… Он мучительно медленно изучал каждый миллиметр, слышал сокращения каждого органа, но все в девушке работало так, как нужно. Если бы Регис не видел состояние бедняги, он бы поклялся, что она спит спокойным, здоровым и безмятежным сном. Он поднялся выше к солнечному сплетению.       Оно источало ужас. Клубок боли, место, где пульс затихал совершенно, и ответом Регису было лишь молчание навзрыд. Казалось, там был завязан тугой узел. Вот почему она не могла вздохнуть, не могла управлять своим телом, не могла умолять о помощи, необходимой, как сам воздух. Регис шумно выдохнул. Вот, что мучает её. Благо он знает, как заглушить эту боль. Не навсегда, но надолго. Остальное — дело техники. Он знает, что делать.       Главное — не смотреть в девушке глаза. Не смотреть, ни в коем случае, не смотреть, не... Но почему ему так хочется ещё хоть раз взглянуть в их липкую тьму перед тем, как они оба - лекарь и пациентка - начнут вырывать последнюю из плена боли, горечи и страха?