Ангел и Демон

Сон как рукой сняло, и реальность стала буквально осязаема, разбивая всякие надежды, что я всё ещё сплю. В сексуально-хищном парне у комода от Генри не было абсолютно ничего, потому как даже его тело в своей осанке, позе и манере держаться выглядело совершенно другим — он казался выше и сильнее, кожа на лице словно подтянулась, а в глазах горело тёмное, изумрудное пламя. Он излучал такую тяжёлую, вязкую и необычайно опасную сексуальную энергетику, что даже сквозь свой очевидный испуг я испытывала трепет перед тем, как сильно он был способен меняться, мой Генри. Роман совершенно никуда не торопился, в то время как моё сердце выпрыгивало из груди, а во всём теле невидимые пузырьки воздуха подгоняли делать отсюда ноги любым путём. Опираясь свободной рукой о комод и скрестив ноги, Роман спокойно курил, взвешивающим взглядом испепеляя мой дрожащий силуэт. Влажные волосы, зачёсанные назад на любимый манер Романа, выглядели темнее, а на кончике непослушной выбившейся пряди повисла капля воды, но он словно не замечал её. Единственной затяжкой высосав полжизни из сигареты, Роман прищурился, смакуя момент наполнения лёгких едким дымом. Я застыла в кровати как прикованная без капли решимости демонстративно встать и начать одеваться, потому что глаз не могла оторвать от этого тела, испуганная, сбитая с толку. Я видела его прошлой ночью, но теперь смотрела совершенно по-новому. Даже расслабленно ссутулившись, он был просто необычайно высок, широкие плечи переходили в длинные, рельефные руки, гладкая грудь — в крепкий, напряжённый живот, покрытый редкими каплями воды, узкие, бесстыдно непокрытые бёдра — в бесконечные, стройные ноги. Холодное самоуверенное лицо красноречиво давало понять, что Роман зол, как чёрт. И он знал, что я голая, уязвимая и боюсь его. — Неплохо вы вчера погуляли, — сказал он, наконец прерывая мучительный зрительный контакт, чтобы взять в руки бутылку вина, что я вчера оставила на комоде. Он зажал в зубах сигарету и без труда вынул пробку едва начатой бутылки. — Сначала хотели избавиться от меня, а потом устроили милое свидание… у цыган были? — он поднял наш трофей повыше. — Можешь не отвечать. Я и не могла, удушаемая спутанным клубком страха, жалости и боли за этого парня. Я впервые смотрела на него, прекрасно зная правду, и то, с какой невозмутимостью и уверенностью он был в совершенно ином сознании сейчас, разрывало моё сердце на части — он действительно заместил себя совершенно другим человеком. Он был болен настолько, что на полном серьёзе высказывал мне за отношения с собой и наверняка испытывал жгучую ревность за близость, которую разделял со мной этой самой ночью, всего несколько часов назад. Полное замещение. Тотальное переключение. Инстинктивно подтянув одеяло к шее, чтобы не провоцировать его, я была остановлена предупредительно выставленной вперёд рукой с томно дымящейся сигаретой. — А вот этого вот не надо. Я и так знаю, что ты там голая и недотраханная как следует, — небрежно бросил Роман и пригубил вино прямо из горла, однако тут же поморщился и с отвращением отставил бутылку в сторону. — Господи, ну и пойло… — Роман… мне лучше уйти, — пропищала я нечто парадоксально противоречащее желаниям подсознания. — Из моей постели не уходят, а выползают, детка. — ответил Роман, бросая окурок в горлышко бутылки, где тот благополучно потух, только вот парень распалялся всё сильнее. Он выпустил последнюю, длинную струю дыма, рассекая пространство, и запах дорогих сигарет достиг моих лёгких в подтверждение тому, что всё это не сон. — Думала, я спокойно буду наблюдать, как вы развлекаетесь? — Ты не раз принимал в этом активное участие, — ответила я, намекая на те разы, когда он бесцеремонно вклинивался в нашу реальность, заставляя меня думать, что это Генри, или что это сон. — Хватит болтать. Роман решительно двинулся к постели, преодолевая расстояние между нами всего парой больших шагов, а я — ринулась в противоположную сторону, очевидно, рассчитывая, что успею спрыгнуть с широкой постели и… что? Побежать к запертой двери? Тупица. Он моментально ухватил меня за лодыжку, попутно срывая одеяло, и эту схватку равно-обнажённых тел я могла бы выиграть, если бы хладнокровно засадила ему свободной пяткой в пах, но даже в состоянии стресса и замешательства я просто не смела поступить так с Генри. Чёрт побери! Мне всё же удалось выдернуть ногу и вскочить на колени в наивной надежде, что не окажусь под ним на лопатках. Мы сцепились как коты. Я инстинктивно стала отмахиваться от его попыток схватить меня за запястья, и вскоре обнаружила, что звонко шлёпаю Романа по щекам. От половины шлепков он ловко уворачивался, остальные же оставляли на бледных щеках яростный румянец. Я была в бешенстве — Генри будет разбит, подавлен, а прежде, скорее всего, впадёт в истерику. Он доверяет мне, как я могу предать его?! Он и есть Генри, Мелисса. Пульс подскочил до критической отметки. Тело реагировало безотказно, даже в потасовке реагируя кожей на кожу, дыханием на дыхание, пока в голове царил настоящий хаос — впрочем, в этом мы с Генри сейчас были необычайно похожи. Я потеряла бдительность и тут же была уложена на лопатки с ловкой хваткой за запястья и настойчивым нажимом. Роман прижал мои руки к подушке над головой и накрыл моё тело своим, не оставляя совершенно никаких шансов вырваться. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно: за своё положение, за его намерения, за свои желания, за его безумие. Чем яростнее я возилась под ним, тем сильнее Роман прижимал моё тело к постели, тем ближе было его лицо, а мокрая чёлка задевала мне лоб и бровь. Мы остановились так же резко, как и сцепились. — Отпусти меня, — предупредительно процедила я. — Или я закричу. Роман терпеливо вздохнул и обхватил мои запястья одной рукой, чтобы освободить вторую, которой он заботливо и мягко прикрыл мне рот. — Не закричишь, — вкрадчиво ответил он, слегка качая головой. Огромные зелёные глаза с расширенными зрачками наблюдали за мной в немом ожидании. Плотно сомкнув ноги, я прекрасно ощущала его член низом живота, но Роман не двигался, лишь тяжело дышал, обдавая меня тёплым дыханием с примесью мяты и табака. Он медленно убрал руку с моего рта. — Раздвинь ноги, — прошептал Роман, и я почувствовала, как он коснулся моего колена рукой, призывая отвести его в сторону. Я запаниковала, продолжая воспринимать его как злодея, который украл меня у парня, и хочет сделать одной из своих шлюх, стала извиваться и невнятно бормотать о Генри, о том, что он всё узнает, но сделала тем самым только хуже, и Роман всё-таки оказался между моих ног, вплетаясь как удав. Он пригвоздил мои руки к постели и растянулся надо мной как кот. Я впервые была к нему так близко, судорожно дыша и касаясь его груди своею. Кажется, он и меня убедил, что они разные люди. — Пока твой ангел травит меня, я могу появиться, когда захочу, лишить его удовольствия и разделить твоё, — злобно процедил Роман, для кого одно только имя Генри становилось катализатором ненависти и презрения. — Так ты просто мстишь ему через меня? — с обидой спросила я, чувствуя себя каким-то жалким промежуточным звеном этой междоусобицы, инструментом их психо-войны. Роман уставился на меня. Всё слишком запутано: я перестала видеть реальность, и знание правды лишь редкими просветами посещало меня, вырывая из его чар, напоминая о том, что передо мной Он, нет никаких Их. — Я так хотел, чтобы ты разделась для меня сама… А приходится брать силой, — признался Роман со странной смесью сожаления и грусти в тихом голосе, который всего пару мгновений назад был насыщен ядом. — Я не хочу, чтобы ты брал меня силой, — ответила я, в самом деле не желая, чтобы всё это было нелепым изнасилованием. — Так не сопротивляйся, — просто сказал Роман и наклонился к моей шее, оставляя мягкий поцелуй, один, второй, слишком нежный для такого дерзкого парня, слишком ласковый, чтобы я могла сопротивляться, слишком родной и знакомый, чтобы в блаженстве не закрыть глаза. — Это же я… Это всё я… — повторял бессовестный манипулятор. Он буквально врос в меня, соприкасаясь руками, грудью, бёдрами и ногами, целуя шею и ключицы и внимательно посматривая за моей реакцией, как демонстративно шкодящий кот. Руки покинули запястья, всё ещё прижимая локти к постели, и Роман вобрал большую часть моей груди жадным ртом, посасывая, целуя, втягивая с тихим, довольным стоном, вынуждая бессовестно выгибать спину. Он как-будто ртом компенсировал занятые руки, хотя давно уже мог бы не держать меня — я была бессильна перед этими сладкими укусами сосков и скольжением языка по ложбинке груди к ключицам и горлу. Наконец, пухлые губы добрались до подбородка и накрыли мой рот, заткнули остатки мыслей, и всё вокруг потеряло очертания — я плотно закрыла глаза. Невесомыми движениями проворные пальцы неожиданно запорхали по моей изнывающей коже ниже живота. Едва касаясь, Роман изучающе скользил ими, хотя отлично знал меня, безошибочно надавливая, прижимая, поглаживая. — Тебе понравился сон? — неожиданно спросил он шёпотом совсем рядом с моим ухом, продолжая покрывать мою кожу шеи и лица влажными поцелуями. Я медлила, не в состоянии даже думать, потому что его пальцы буквально издевались надо мной. Не дождавшись ответа, он провёл ими прямо по центру, заставляя меня некотролируемо вздрогнуть в его объятиях. — Д-а… — Хочешь ещё? — Ро… аххх, да… — Помечтай об этом, — сказал Роман, бесцеремонно обламывая меня и снова целуя в губы. Повторив вторжение языка, он до основания наполнил меня знакомым объёмом и тяжестью, получая всё и сразу, везде, где ему хотелось. Роман со стоном сделал один толчок, затем другой, и перешёл на стабильный, решительный темп, прервав поцелуй, но губ не отстраняя, наполняя меня ритмичными, рваными вздохами. Температура между нами подскочила, трение кожи вызывало сладкие ожоги. Роман звучно впечатывался в меня, теперь уже опираясь на выпрямленные руки, опьяневшими глазами рассеянно смотрел в моё лицо, распаляя пространство между нами. Я не могла не держаться за его плечи, не могла не сжимать упругие бицепсы, не могла не раздвигать ноги шире, пока он трахал меня в своей излюбленной карательной манере, сам себе доказывая, что я принадлежу только ему. Он снова поцеловал меня, на этот раз кусая, прикусывая, втягивая и тут же лаская языком и губами, отчего я почувствовала сладкое жжение, мои губы расцветали ему навстречу. Моя грудь вздымалась под щипками, укусами и поцелуями Роман с тихим, нетерпеливым шипением втянул воздух через зубы, отстранился и сел, подтягивая меня за бёдра, меняя угол и любуясь видом. Я сгорала от стыда, наверное, впервые за все время интимной связи с этим парнем, как будто мы занимались сексом впервые, и он бесцеремонно раскрыл меня перед собой, внимательно наблюдая за своими движениями, сдвинув брови. — Трудно сдерживаться? — неожиданно для самой себя бросила я вызов, почему-то испытывая желание защититься от стыда попыткой смутить его. Что ты творишь, Лисси?! — Не перестану, пока не кончишь, — выдохнул Роман, толкаясь с большим усилием, чем прежде. Попытка провалена. Большие ладони легли на мой живот, и двинулись к груди, где его длинные пальцы тут же уверенно обосновались на сосках, чувствительно сжимая их при каждом толчке. Давление, жжение, стон, вздох. Давление, жжение, стон, вздох. Снова и снова и снова и снова… Вдруг Роман резко закинул мои ноги себе на плечи и стал осыпать лодыжки влажными поцелуями, под действием которых кожа буквально пылала, а ноги стали неконтролируемо дрожать, пока он, не сбавляя стабильно активного темпа, пристально доводил меня до оргазма и взглядом тоже. Я запрокинула голову, не в состоянии больше видеть этот соблазнительный силуэт, победоносный взгляд и ухмылку… — В глаза мне смотри, Мелисса. И хорошенько запомни, кто тебя так трахает. Откуда столько неуёмной энергии в нездоровом парне, анализировать не было сил — я ухватилась за его колени, чувствуя, как болезненно вздрагивает грудь от резких толчков на последних аккордах моего оргазма и в начале его собственного. Роман наклонился, стиснув зубы, вдавливая меня в постель, весь мокрый и отчаянный, быстрый, пылкий… Он простонал с таким облегчением, словно все эти недели мучился без ласк своих многочисленных подружек, о которых я совершенно неуместно вдруг вспомнила. И только что я, кажется, стала одной из них — достигнутой целью в веренице побед Романа Годфри, которого по сути не существует. Генри убьёт это предательство, да только он не вбежит и не спасёт меня, он не придёт и не врежет Роману, потому что он здесь, передо мной. Я хотела, чтобы он был цельным и не воевал с самим собой, чтобы мне не пришлось выбирать, чтобы у меня не было повода бояться, какими будут последствия нашего неминуемого общения, приятного общения, неизбежного секса, потому что я знаю, что это он — парень, которого я люблю. Именно он доставляет мне столько удовольствия, независимо от состояния в котором находится; именно он жарко дышит мне на грудь и живот, потому что ему тоже было очень хорошо; именно он потом обвинит меня в измене с самим собой, потому что он болен. Я обхватила голову Романа, запуская пальцы в его влажные, послушные волосы. Высокая, солёная волна слёз накрыла меня, вызывая резь в глазах, и я поцеловала парня в макушку, пока он с упоением переводил дыхание в ложбинке моей груди. Тихие слёзы побежали из глаз, немые всхлипы терялись и гасли в его пышных, взъерошенных волосах. Эйфория, чувство жалости, вины и необъяснимой нежности накрыло меня с головой, я не хотела иметь дело с последствиями, я хотела просто любить его таким, какой он есть. Роман не поднял головы, а лишь медленно, устало прокатился лбом от одной груди к другой, рассеянно упираясь в матрас рукой. Он не понимал, что я плачу, а я понимала, что происходит, и расплакалась ещё сильнее, умирая от любви, нежности и очевидной безысходности. Ослабший и дезориентированный, он отпрянул так резко, как только мог, округляя глаза до размеров вселенных, что с треском врезались друг в друга внутри его сознания. По бегающему взгляду полных ужаса глаз я поняла, что выгляжу, должно быть, неважно — он смотрел на мою шею, ключицы, заплаканные глаза и покусанные губы совсем не тем похотливым взглядом, что всего несколько минут назад доводил меня до оргазма, а испуганным, и страх этот передался и мне. — Лисси, что он с тобой сделал?! — воскликнул Генри, переходя на панический шёпот. Я облизнула саднящие губы, подбирая слова, которых попросту не существовало для того, чтобы описать, что сейчас произошло, и заметила, как щедро моя кожа была усыпана багровыми цветами. Мне показалось на мгновение, что это кровь — Генри привычным движением вытер выступившую под носом алую струйку — только вот цветы на мне были иссиня-фиолетовые, а я помню только то, что было невероятно хорошо… — Ты занимался со мной сексом… Ну что тут выдумывать? — Я с тобой так не обращаюсь! — Генри указал на мои засосы. — Я в порядке. Пожалуйста, успокойся… — сказала я, вытирая остатки тех непрошенных слёз. — Он всё-таки сделал это, сделал опять…. — бормотал Генри, вскакивая с кровати и судорожно натягивая джинсы. — Генри, прошу тебя, сядь, — я подобралась к краю постели и потянула его к себе. В полурасстёгнутых штанах Генри так и плюхнулся на край кровати, уткнулся локтями в колени и схватился за голову. Я видела, как он кривит губы, стиснув зубы с такой силой, что воздух вокруг накалился до предела, лицо парня раскраснелось, а глаза наполнились слезами, совсем как у меня несколькими минутами ранее. — Он изнасиловал тебя прямо у меня под носом, а я даже не знал. Не знал! — Никто никого не насиловал, — солгала я, во что бы то ни стало желая его успокоить, потому что понятия не имела, что сказать — объяснения попросту не было, не существовало слов, способных убедить больного в его здравии. — Вот как, значит? — спросил Генри, тыльной стороной ладони вытирая скулу, чтобы я не увидела его слёз. Он был теперь так зол и обижен, что я потеряла последние крупицы уверенности. — Может, тебя это и устраивает, но я не могу делить тебя с ним, не могу смотреть, как он крадёт всё, что мне дорого, самым похотливым способом… Я прижалась к его виску, обнимая за плечи, но Генри продолжал сидеть ко мне боком. — Не заставляй меня делать выбор, это невыносимо. И невозможно, ты же знаешь… — прошептала я. — Тебе и не придётся, — сказал он, резко поднимаясь на ноги и решительно одеваясь. — Что это значит? — забеспокоилась я, следом одеваясь тоже. Он явно куда-то засобирался, и это не сулило ничего хорошего. — Куда ты? Генри, постой… Я натянула джинсы и майку, наспех заткнула шнурки в кеды и ринулась за Генри. Он целенаправленно спускался вниз, сжимая кулаки, в тревожной ауре отчаяния и спешки. Мы снова бежали из этого дома. Утренняя свежесть пронзила ноздри, а пение птиц мягко вклинилось в ровный шум в моей голове. Генри миновал гараж, и я была рада, что за руль ни одной из машин он не сядет. Я быстро пошла за ним по газону к воротам, мечтая, чтобы это утро стало вдруг совершенно обычным днём влюблённой пары, чтобы мы прогуливались на свежем воздухе вместо того, чтобы нестись куда-то, где Генри явно быть не должно. — Куда ты идёшь? — с тревогой повторила я, едва поспевая за ним. Генри со скрипом распахнул кованые ворота. — Расскажу шерифу о том, что сделал этот говнюк! — крикнул парень, поднимая клубы придорожной пыли своими резкими, небрежными шагами. — О, нет, нет, нет! — я схватила его за рукав, отчаянно нащупывая локоть, чтобы вцепиться мёртвой хваткой. Какой ещё шериф! — Ни в коем случае, слышишь?! — Пусть все узнают, мне плевать! — Генри взмахнул свободной рукой, а я мысленно взмолилась, чтобы мимо не проехал ни один автомобиль, потому что мы успели выйти на лесное шоссе и теперь шли вдоль обочины. — Расскажу, где он хранит наркоту, посмотрим, как будет выкручиваться на этот раз! Никогда не видела его таким злым. Генри продолжал идти, не отталкивая меня, но и не обращая практически никакого внимания, поглощённый навязчивым чувством мести. Иногда мне казалось, что он чётко понимает, кто он, где он, каков его недуг, а иногда, в ситуации, что была сейчас, Генри полностью терял себя, целиком принимая факт существования своего брата, с которым он был невероятно схож, когда выходил из себя. И лишь напряжённая, чуть вжатая в плечи шея и углованые, неловкие движения выдавали в этом шипящем, безрассудном парне застенчивого Генри. — Генри, нельзя, чтобы все узнали! Не его посадят, а тебя! Твою жизнь превратят в больничный кошмар! Наконец, он развернулся ко мне: глаза красные, воспалённые, лицо побледнело, а волосы высохли в беспорядке, но всё равно ловили редкие блики медного солнечного света через густую листву над лесной дорогой. — Моя жизнь и так кошмар, Лисси! Разве ты не видишь?! Да я по утрам боюсь просыпаться, потому что не знаю, кем буду! Не знаю, кто из нас проснётся! Я не доверяю ему, я себе не доверяю! Я совсем не могу защитить тебя от него, и это убивает меня… — выпаливал он, захлёбываясь подступающими всхлипами. — Он не причинил мне никакого вреда, всё было не так… — А как всё было? Я второй раз застаю тебя измождённой, а теперь ещё и покалеченной. Так тебе это понравилось? — Генри, пожалуйста, перестань… — вздохнула я, закатывая глаза из-за неловкости и сожаления, стыдливо признавая в душе, что мне действительно было очень хорошо, а я даже не могу похвалить своего парня, потому что он не помнит ничего из того, что делал со мной. — Ну, конечно, — выплюнул он на удивление язвительно для своей мягкой натуры, пусть даже униженной действиями альтер-эго. — Он ведь всё умеет, всех имеет, куда мне до него. Он влез в мою голову, чтобы каждый день доказывать, какое я ничтожество! Сырой утренний воздух заполнил мои лёгкие с новым глубоким вдохом, а голову пронзило осознание, какие в действительности у Генри проблемы. И я стояла здесь, посреди лесной дороги и вела этот абсурдный, больной диалог со своим парнем, в то время как он всё глубже погружался в состояние паники и отчаяния. Генри стоял передо мной на нетвёрдых ногах, потирая виски и морщась от головной боли. Видеть, как он запутался, как гнобит себя, было невыносимо, и я уткнулась лицом ему в грудь, ухватившись за края рубашки так сильно, что пуговицы врезались в кожу. Понятия не имея, что сказать, я могла только чувствовать. Неизменно чувствовать любовь и боль. — Я просто люблю. Люблю тебя в любом состоянии. И верю, что ты не причинишь мне вреда. Не могу смотреть, как ты мучаешься, но я ни за что тебя не оставлю, слышишь? -…Слышу. — угрюмо пробормотал Генри где-то над моей макушкой. — Пожалуйста, давай вернёмся в дом. Нужно принять лекарства Нормана, они так и остались у меня в машине. — Я устал, — тихо ответил Генри с тонной горечи в теперь уже спокойном голосе, не сопротивляясь моим ведущим объятиям, и мы медленно побрели домой, больше не говоря ни слова. Кошки в моей душе расцарапывали уже не первую броню спокойствия и самообладания, но я упорно держала себя в руках, обещая себе не погружаться в анализирование нашего скандала хотя бы сейчас. Я нужна была ему сильной и адекватной, способной вывести с тёмной тропы в минуты забвения, и попытки стать этим маяком для Генри сильно истощали мою собственную психику. Я понятия не имела, что сказать, чтобы всё не испортить — я никогда не имела дела ни с чем подобным, поэтому просто шла, глядя в землю, закинув длинную руку Генри себе на плечи. Слишком тяжело. Слишком сложно. Слишком люблю, чтобы покинуть. Мой автомобиль, пьяным вечером оставленный у гаража в поместье Годфри, покрылся росой. Выудив ключи из тугого кармана, я достала бумажный пакет, с досадой признавая собственную безответственность — я потащила его на цыганский праздник, позволила выпить и не принять лекарства, которые были так важны, особенно после экзекуций у доктора Прайса. Сунув руки в карманы, Генри задумчиво покачивался на пятках, периодически тихонько шмыгая носом под воздействием утренней сырости. Он обречённо взглянул на пакет, наверняка осточертевший ему за годы лечения, но не сказал ни слова. Она напомнила о своём присутствии, едва мы вошли — наверняка следила из окна, уже осведомлённая, что я ночевала в этом доме. Оливия всплеснула руками, издалека окликая Генри нежным голосом под грубый стук каблуков по паркету. Она не успела переодеться и встречала нас в тонком белом пальто, за распахнутыми полами которого красовалось белое платье-футляр в мелкий геометрический рисунок — осколки зеркала на постели. — Боже, где вас носило в такую рань? — Зачем тебя принесло в такую рань? — И где Норман? — спросила Оливия, проводя нас в столовую. — Он, вероятно, задержался со сложным пациентом, но передал лекарства, — ответила я, тут же замечая, как стремительно стала меняться в лице Оливия. В последний момент она снова переключилась на заботливую мать и забрала у меня пакет, даже не рассматривая его. Он приземлился на стол без должного внимания. Генри налил себе воды из графина и осушил его практически залпом, пока Оливия оценивала нас обоих взглядом, будто бы хотела понять, что тут происходило в её отсутствие. — Их нужно принять как можно скорее. — добавила я, решив не упоминать о том, почему он не принял их вчера. — Ничего страшного, это всего-лишь витамины, — махнула рукой Оливия, и Генри покосился на неё из-за ободка стакана. Витамины? — Мам, Мелисса всё знает, — сказал Генри с мягким стуком стакана по ажурной подставке на столе. Комок, подступивший к её горлу, казалось, придушил и меня. — Ты всё ей рассказал… — Я показал, — неохотно признал Генри, и между всеми нами повисла тяжёлая пауза. Оливия напряжённо выдохнула и с напускной невозмутимостью отбросила прядь волос за спину. Немного покопавшись в сумочке, она извлекла оттуда маленькую ампулу и привычным движением растворила в стакане воды, который протянула сыну. — Мне нужно выпить лекарства Нормана, — возразил Генри. — Дорогой, разработки института Годфри опережают опыт и знания твоего уважаемого дяди на пару веков. Довод «не спорь со мной» она добавила взглядом, и Генри послушно осушил стакан с неизвестным мне препаратом, который не походил на тот, что испытывал на нём Прайс. — Мелисса, искренне благодарю за твоё время, — будто я какая-то сиделка. — Но мне нужно поговорить с сыном. Рассчитывая как-то сгладить конфликт, я хотела остаться с Генри и, быть может, позже вытащить его к сталелитейному заводу, чтобы порисовать, но преждевременный визит Оливии перечеркнул абсолютно всё, что было направлено на улучшение его самочувствия, и что-то мне подсказывало, препарат — тоже.

♪Chelsea Wolfe — We Hit A Wall♪