Поднимите палочки

      …самое страшное, что Обито когда-либо видел — заклинание, направленное в Какаши…       Догорала осень. Запретный лес чернел на горизонте, лентой скользя меж холмов и седых лужаек, уходя на восток. Небо потемнело, зайдя грозовыми тучами; блеклое солнце скрылось, отчего полдень казался приближающимся вечером. Бродили холодные ветра, природа готовилась к приходу зимы. Но, несмотря на пришедшие утренние морозы, и ослабленное, истощённое летним и багряным, осенним сезоном, солнце, Обито едва ли ощущал холод, будучи выходцем одной из самых холодных школ.       В Дурмстранге и лето холоднее.       Неспешно идя по тропинке, волшебник медленно откусил кусочек красного, спелого яблока. Сладкий сок стёк по подбородку, и он быстро стёр его рукавом рубашки, едва ли обращая внимание на это. Лениво, он огляделся по сторонам — лес никуда не делся, а Хогвартс, как и раньше, возвышался впереди, словно маяк. Каменные башни притягивали взгляд, сквозь распахнутые окна то и дело проскальзывали мелкие фигуры птиц и тут же ускользали обратно вдоль по сероватому небу. Он знал, что если пройти дальше и обогнуть величавый замок, можно выйти к воде, где стоял корабль со спущенными парусами. Рассеянно, Обито вспомнил, что уже скоро дружественный обмен учениками закончится, и он, как и остальные ученики скандинавского института, вернётся домой; он подумал, что ему будет, по кому скучать.       И скис.       Тропинка петляла, уходя по склону вверх и теряясь среди седеющей, редкой травы; каменистые выступы царапали подошву сапог, когда те скользили по мелкой насыпи. Тоска съедала его изнутри, но стоило ему подняться на вершину узкого холма, как Обито замер, а неприятное чувство схлынуло, уступая место удивлению.       Раскинувшаяся долина мало чем отличалась от тех лужаек, которые волшебник уже прошел. Небольшая по размеру, окруженная низкими холмами, она была укрыта травой, почти сошедшей перед ликом надвигающейся зимы. Но не это завладело его вниманием — он впился взглядом в фигуру, объятую плащом. Та увернулась от заклинания, отпрыгнув в сторону, и тут же отправила яркий столб в противника. Противников.       С трудом, но Обито мог различить зелёные галстуки слизеринцев, прежде чем с волнением зацепиться за голубую эмблему на плаще их оппонента. Он знал, что Какаши имел поистине дурной характер, и что он часто становился зачинщиком драк в школе. Но он бы никогда не подумал, что тяжелый нрав его младшего друга выльется в нечто большее, и драка с кулаками перерастёт в магический поединок за пределами школы.       Внезапно он отвлёкся — их глаза встретились. Даже с такого большого расстояния, Обито мог увидеть плескавшееся удивление во взгляде — а рыжеватый луч врезался ему в грудь, отбрасывая на добрый десяток метров. Какаши прокатился по стылой земле, прежде чем его тело замерло, но он так и не поднялся…       …Обито рванул вниз.       Подошва скользила, и он едва ли не падал, теряя равновесие. Страх заволок подсознание. Опасливая мысль «он — мертв» поселилась внутри, пока собственное сердце грозилось вырваться наружу, пробив грудь одним сильным ударом. Обито задохнулся, падая рядом с обездвиженным телом, и тут же разворачивая его на спину. Кровь стекла в лужу, отчего серая земля побурела. Он опасливо дёрнул плащ, расстёгивая застёжку, и замер — вся левая сторона тела была расщеплена, от одежды остались лишь лоскутки ткани. Рана поднималась выше по животу, зацепив шею и лицо; раздробленные кости ключицы виднелись сквозь куски кожи и мяса.       Грудь Какаши едва ли вздымалась.       — Какаши!       Обито слабо встряхнул его, но ответа не последовало. Какаши захлебнулся кровью, а его бледное лицо исказила гримаса. Не думая, он схватился за палочку, всё ещё обуреваемый страхом и отчаянием. Его руки мелко тряслись, и хвалёное хладнокровие ученика скандинавского института дало трещину — паника накрыла его с головой. Обито едва ли мог думать разумно и трезво, а всё, что им двигало, было лишь вбитыми рефлексами.       Но заклинание не спешило работать.       Обито шептал его, словно в бреду. Переходил на крик и невнятные бормотания, почти не слышные в завывании осеннего ветра. Тот бил его по щекам, но он едва ли чувствовал себя трезвее от этого.       Волшебник замер, смотря сквозь пелену на тело — ничего не происходило. Но, спустя некоторое время, палочка вспыхнула на конце синеватым свечением. Раны медленно принялись затягиваться, кости затрещали, кожа натянулась, а Какаши зашёлся глухим, кровавым кашлем; его бледное лицо украсили бордовые пятна — тёмная магия сработала.       Тогда для него это было самое страшное, что Обито когда-либо видел — заклинание, направленное в Какаши, но он никогда не мог подумать о том, что однажды сам поднимет на него палочку, а конец, повинуясь, вспыхнет волшебным огнём.       Как и всегда, нахальный. Обито мог вспомнить каждый раз, когда при нём, в Хогвартсе, Какаши нарывался на неприятности и... верно, с возрастом его характер не менялся, а свойственная ему наглость и импульсивность не вытравлялась. Его вид выражал полное спокойствие и невозмутимость, но искры закрались в глаза; бледные губы дёрнулись в подобии улыбки.       Обито сильнее обхватил палочку — его руки тряслись, как и в тот день, но уже по-другой причине. Он скрипнул зубами, впиваясь взглядом в фигуру напротив, отслеживая взглядом каждое его движение. Но тот не двигался и не спешил хвататься за палочку. Смотрел привычно прямо и твердо, едва ли что-то изменилось в нём с их последней встречи. Выросший, окрепнувший, сменивший разве что школьную форму на форму мракоборца.       Мерзавец.       — Возьми палочку! — рявкнул Обито.       В тишине его голос прозвучал слишком громко, слишком яростно. Он знал — нельзя так реагировать, но Какаши всегда выводил его на эмоции, легко и просто вытаскивая их из него тонкими, стальными щипцами. У Обито сдавали нервны, он рассеянно подумал о том, что достаточно одного заклинания, и Какаши отбросит к противоположной стене — такой удар его вряд ли убьёт, но вполне вероятно, что оставит калекой на всю жизнь. И всё же — он не смог произнести ни одного слова, а дрожащая рука так и не махнула палочкой. Тишина, прерываемая его хриплым дыханием, навалилась поверх тяжёлым полотном.       — Или что? — Какаши прищурился, подходя ближе и останавливаясь лишь тогда, когда конец палочки упёрся ему в грудь. Искры в глазах вспыхнули пламенем, горящий конец прожёг ему ткань плаща и коснулся кожи, обжигая его, но он не обратил на это внимание — выискивающий взгляд скользил по лицу, цепляясь за все знакомые черты, открывая новые для себя. Но, встретившись с ним глазами, Какаши не увидел ничего, кроме загнанного, утробного страха предстоящего сражения. — Убьёшь меня, пожиратель смерти?