Небо, горящее красным огнём

Лампы неугомонно трещали, дополняясь к жужжанию проводов в стенах, создавая, сею обыкновенную для Лидера обстановку, которая отвлекала его от посторонних мыслей, словно трескающиеся радио на плохо пойманной станции. Комната была тесная и довольно холодная, от чего лицо Шрама уже замёрзло от этой постоянной прохлады, но тот смирился, вспоминая в каком холоде он спал, когда ещё не нашёл этого места. По стенам проходили толстые букеты проводов, наспех соединённые какой-то ржавой проволокой одним из клонов на базе. Краска на стенах потрескалась, некрасиво образовывая бугры на стенах и практически невидимые горки мусора на полу. Старый деревянный стул неприятно скрипел, когда на него облокачивались и вообще садились, грозясь развалиться в любой момент. Но стол, дубовый стол был крепким, хоть и поцарапанным ножом и острым карандашом, когда Шрам слишком сильно проводил по тонкой бумаге. Возле стола валялись скомканные бумажки с разными планами, которые оказались настолько неправильными и не исправимыми, что были в порыве злости и обиды скомканы и выброшены на пол. На столе же была гора затупленных карандашей, которые было слишком долго точить ножом и из-за этого бы пришлось выйти на кухню и тогда бы клоны обступили Шрама, и просто не позволили ему работать, ссылаясь на недосып и уже полумёртвый вид их Лидера. Но отдыхать было нельзя, ведь пока Шрам отдыхает, может умереть ещё один невинный клон, невинный человек. И поэтому нужно трудиться и так благодарить судьбу, что выжил тогда, по неизвестным причинам, не умерев от того смертельного газа. Также Шрам с одной стороны рукой придерживал будущий чертёж, а другой, взяв в руку карандаш и пока не сильно надавливая на него, провёл линию по линейке, которую держал этой же рукой. Раздался звук черчения карандаша по грубой бумаге, после чего Шрам поднял этот листок в воздух и посмотрел на него, разворачивая его под разными углами, пытаясь понять, симметрично ли будет выглядеть готовый чертёж. И вот убедившись, что все, верно, снова положил бумагу на стол и принялся дальше делать расчёты в масштабе. Всё-таки завод, по наблюдению Шрама был максимально симметричным и ровным, что усложняло задачу Лидера. Всё-таки это был новый цех, предположительно с новой едой, ведь в старом цехе поставили удвоенную охрану и двери, блокированные шестизначным паролем и прочным замком. Так что, Лидеру пришлось изучить здание за несколько минут во время прошлой вылазки за новыми деталями для специальной пушки, которая была очень сложна и вообще соединяла обычное ружьё и очень сложную систематику лазеров, иссекаемых из кристаллов, которые Шрам пока ещё не полностью изучил. И теперь, чтобы не заблудиться в том бесконечном здании и не перепутать схожие по строению цеха, Шрам чертил подробный план. Но теперь, задумавшись, Лидер не заметил, как стал чертить один из множества развилок в другую сторону, не совсем соблюдая масштаб. И тогда Шрам уже со злостью и раздражением сжал кусок бумаги в руках, облачённых кожаными перчатками, не обращая внимания на знакомое покалывание ожогов на ладонях, после чего бросил этот листок в дальний угол комнаты и не по-человечески рыкнул. Лидер попытался успокоиться, уже не считая, сколько бумаги угробил на этот несчастный план и какие сейчас сутки, массируя виски. Голова раскалывалась, уже не просто боля, а, как будто разрезаясь на две отдельные части, а в глазах уже расплывалось, как будто во сне. Но надо было работать, ведь еда тоже заканчивалась и довольно стремительно, ведь как-никак восемь ртов, которые совсем не умеют экономить еду. Шрам облокотился на стул, не обращая внимания, что может упасть и прислушался к этой тишине, в порыве на несколько минут расслабиться и отдохнуть, после чего опять приняться за работу. Лидер только закрыл глаза, как услышал звонкий смех из главного зала, где часто любили собираться клоны и о чём-то разговаривать. Шрам лишь горестно вздохнул, понимая, как сильно клоны отличаются от него. Его братья были часто несерьёзными, когда дело доходило до ежедневного повторения плана Революции, который иногда незначительно, но менялся, недисциплинированными, когда они тренировались и всячески физически готовились к очередной вылазке. И из-за этого всего, по словам Джеймса, они считали его занудным и слишком строгим, что заставляло Шрама ещё раз нервно вздохнуть. Джеймс был единственный, кто докладывал, что как есть среди команды, но всё равно, сильно отличался от Лидера, тоже постоянно напоминая, чтобы тот отдохнул от черчения и разработки планов. Всё-таки насколько его братья наивны и добродушны, не считая тех рассказов и мечтаний, как они убьют Диктора, предлагая самые изощрённые пытки. Все они ещё не так сильно понимали боль, смерть и поражение, как их Лидер. Шрам мучился дольше всех, голодая и замерзая от истощения, из последних сил убегая от камер слежения, после чего без сил вырубаясь на ледяном полу завода, грозясь больше не проснуться. Но это время прошло, но очень болезненные воспоминания остались, каждый день, напоминая о себе. Он помнил, как измазал руки в крови, когда пытался сделать протезы для Джеймса, собственноручно оперируя без какого-либо оборудования сутки подряд. Как со страхом вправлял вывернутые кости Бойцу, боясь, что неверным движением лишит его рук или ног, обрекая их на ампутированние. Как однажды увидел, что Шизо подносит к своим рукам нож со слезами на глазах, и тогда Шрам несколько часов подряд успокаивал его и отговаривал от этой затеи и, боясь думать, что было, если бы он тогда не прошёл мимо. Столько всего ужасного было пережито, поэтому его сознание просто не хотело отдыхать и чувствовать себя в безопасности, ведь потом снова случится что-то плохое и ему, надо будет быть готовым ко всему. Конечно, Шрам может и считал поверхностно, что все клоны были наивны и незнакомы с кровью и болью, иногда вперемешку, создавая эту адскую симфонию, но что-то внутри было уверено, что его братья это просто скрывают, заталкивая переживания, сомнения и беспокойность внутрь себя. Например, Флэш не всегда был лучшим рассказчиком в компании, поражая своим умением игры в карты, ловко мухлюя и этой постоянной улыбкой на лице. Эти бирюзовые глаза, скрытые за стеклом скоростной маски иногда выражали такую невиданную тоску и грусть, что становилось не по себе. Словно в этом пасмурном небе с резкими яркими вспышками молний, стремительно летя и разрезая тонкими утончёнными крыльями с симметричными перьями стриж, покоритель скорости воздуха, пытается сбежать от этого ненастья и чего-то ещё, от чего невозможно сбежать. Например, Боб, самый застенчивый из всех клонов, не часто встревал в шумные разговоры, метко вставляя нужные слова, когда подходил нужный момент и что-то иногда, разглядывая, а после, зарисовывая в свою помятую, но целую книжонку с кожаным переплётом. Когда он опускал взгляд, Шрам видел неуверенность и вечную панику, которую он надёжно держал на замке сознания и самоконтроля. Словно в этой хаотичной и непонятной буре эмоций пытался вырваться из плена собственных сомнений изящный козодои, который часто и в панике стуча по воздуху пёстрыми крыльями, жалея, что из-за своего страха вылетать днём, когда солнце освещает путь, он попал ночью в эту смертоносную бурю, в которой потерял доверие к другим. Например, Боец, самый сильный и смелый из клонов, тот который никогда ничего не боится и всё время показывает, что он правее всех в любом споре, а в разговоре травя различные придуманные на ходу байки. Но, конечно же, никто кроме Лидера не видел, как Боец отводит взгляд куда-то в окно после очередного спора, и явно сожалеет, что вообще завёл этот спор, кого-то очередной раз, обидев или даже покалечив. В этих глазах осуществляется целая драка, в которой стремительно, сбрасывая в пропасть неба других птиц, маневрирует чёрный, как смола фрегат с острыми, как кинжалы крыльями. Ведь, кроме того, чтобы отбирать добычу у других, более слабых, фрегат не может. Не может, и из-за этого боится показать, что слаб и не может самостоятельно добыть что-то. И из-за этого предпринимает эти драки, чувствуя, как сердце рвётся на куски, когда наносит очередной резкий удар. Например, Джеймс, самый серьёзный клон после Лидера, сохраняющий всегда холодное спокойствие и не позволяющий себе какие-либо лишние и отвлекающие эмоции. Но всё же среди клонов он мог красиво, что-то рассказать и даже остроумно пошутить. Но никто не замечал, как это каменное выражение лица меняется, когда Агент остаётся наедине с собой. Как его глаза выражают столько всяких эмоций, которые объединяются в сумасшедшую какофонию, но в конце больше преобладает грусть и печаль, как самые долгие и болезненные чувства. И тогда в этих глазах после сумасшедшего вихря и смерча, наступает серый дождь, который не грозится убить, но истощает силы из молодого соловья, который сливается с окружающей обстановкой, так как сам довольно невзрачен, а цвета перьевой расцветки выполнены сдержанно. Но когда соловей запоёт свою мелодичную и прекрасную песню, выражая в ней все свои эмоции, то тогда все посмотрят на эту невзрачную птицу. Но именно у этого соловья никогда не хватит смелости высказаться и спеть свою роскошную песню. Например, Эль, самый добрый и великодушный из клонов, лучший повар на кухне, кто отлично управляется со специями, отлично гармонируя их в готовом блюде. Всегда среди других позитивен и добр, выслушивая проблемы каждого и помогая, как может. Но никто не видел ту редкую грустную улыбку и по-доброму и бескорыстно печальные глаза. И в этом небе, где палит жаркое знойное солнце, сжигая всё вокруг, размеренно, но в тоже время быстро, обманывая себя и других летит, озирая всех своими большими зоркими глазами осоед. Он всегда летит лениво и размеренно, позволяя другим птицам подлететь поближе, чтобы создать ложную приманку доверия. Но именно этот осоед никогда никого не обманывает и не предаёт, стараясь заглушить собственный голод, собственные проблемы, помогая другим птицам выжить в этот жаркий зной. И никто никогда не увидит, что эта птица тоже нуждается в какой-то помощи. Например, Алекс, всегда энергичный и весёлый клон, который больше всех создаёт шум и гам на базе, всех веселя и раздражая Лидера. Но никто никогда не поймёт, что Острый лишь на публике улыбается и смеётся, а когда остаётся один, то с его лица сползает эта вечная ненастоящая задорная улыбка. А в глазах поднимается глубокая ночь, в которой луна затянута плотными тучами, а звёзды меркнут на фоне этой тьмы. По небу летит огромный болотный филин, засыпая на ходу, но стараясь держаться в воздухе и не падать, ведь за этим горизонтом, на следующий день его ждёт целая колония молодых сов, которые только и ждут, чтобы снова попросить что-нибудь: поесть или эти весёлые и задорные уроки по полётам. Но мощный дневной филин часто иссякает свои силы на них, от чего не остаётся энергии на себя и на охоту для себя. Но именно главное для этой совы – это чтобы другие совы были довольны и счастливы, чем он. Например, Шизо, самый странный из всех, но также самый тихий и спокойный, пока ему в голову что-то не стукнет из ряда вон. Он всегда скрывает свои проблемы, улыбаясь во все тридцать два зуба и говоря, что у него всё хорошо и голоса больше не докучают его. Но как только наступает ночь, и чужие разговоры умолкают, Шизофреник опять слышит их, а в глазах начинается настоящая снежная буря, в которой кажется различные силуэты, а ветер завывает и пытается что-то сказать. И тогда, скопа с белоснежным оперением и чёрными гладкими крыльями, снова что-то прокричит в ответ и замолкнет под гнётом этого страшного воя. Никогда ему не выбраться из этого вихря, ведь он мог бы быть нормальным, следуя за стаей, но всему служила ошибка навигационного чутья, которое есть у каждого. Но именно у этой птицы всё не так и теперь он заблудился в этом потоке снега и метели, замерзая и понимая, что ему никто не поможет. Каждый бороздит своё небо – кто-то в заснеженной буре, кто-то под солнцем, кто-то под мокрым ливнем, кто-то под боком приятного ветерка. Каждый мечтает о чём-то, каждый сожалеет о чём-то. Но однажды каждый из них будет бороздить в своём прекрасном небе, победно крича в синеву небес. И вскоре все они соберутся, чтобы пролететь главное небо, налитое огнём и болью, чтобы заслужить то, о чём они так мечтают.