Небо, горящее красным огнём

Страх, пугающий животный испуг, который заставлял всё тело неосознанно дрожать, а глаза бегать из стороны в сторону, словно внезапно подстреленный заяц. В голову лезли преувеличенные воображаемые кровавые фантазии, а также верное предчувствие чего-то плохого. Всё это сопровождало Боба, на лице, которого хоть и была лучезарная коронная улыбка, а небесно-голубые глаза сияли радостью и весёлостью, но странное белое пространство не внушало никого серьёзного доверия. И ещё шарообразная летающая синяя камера, сверлящая тебя своим неподвижным, неживым взглядом, а красная потухшая точка в черноте бездушного стеклянного экрана наводила жуть. Сейчас его взгляд горел чистотой в небе, а также свободой. Свобода, никаких границ, в этом небе, где, словно белая роскошная птица, добрый паренёк мог взлететь, в порыве найти свои мечты и желания. Но всё резко поменялось, когда он услышал хоть и спокойный, но холодный, словно ледяная сталь, голос. Слова в последующих предложениях угасли, и превратились в неразборчивый лепет, который глухо шумел где-то очень-очень далеко. Всё что Боб слышал дальше - это громкий заглушающий всё стук собственного молодого сердца, которое стучало с каждой секундой всё громче и громче, а по лбу скатывались маленькие капельки пота. Но когда взявшиеся из ниоткуда железные наручники, слышимо, защёлкнулись прямо на тонких запястьях и приковали парнишку к невидимой стене, Боб, правда, испугался. От неудобного положения и резкого выброса адреналина, который тут же пробежал по венам и артериям, не забыв задеть капилляры, руки заныли и больно закололи, словно тысячи заострённых иголок вкалывались под кожу. Но когда Голос объявил, что сейчас с ним будет происходить, Боб пытался вырываться, пытаясь вызволить из стальных оков свои руки и сильно размахивая повисшими ногами. Но всё было тщетно, а из-за бесполезного биения рук об железо, те где-то под кожей запульсировали, больно отдаваясь в венах. Но когда смертоносный газ, начал распыляться, парнишка пуще того забился в смертельной хватке наручников, пытаясь задержать дыхание. Но из-за нервозного волнения, которое буквально захватило телом, этого не удалось, а Боб в полные лёгкие набрал отравленного воздуха. В глазах тут же моментально защипало, вызвав этим набегавшие слёзы, которые тут же полились из глаз. Дыхание сбилось и теперь больше походило на глухое кашлянье или сухой хрип, который с болью вырывался из глотки. По всему телу прокатилась ужасная волна внезапной боли. Боб пронзительно закричал, давясь от боли в лёгких, которая разливалась и не давала нормально вдохнуть. Но потом, когда усовершенствованный Циклон-Б, из специальных железных баллонов стал выпускаться, Боб из последних усилий вдохнул побольше воздуха и задержал дыхание, молясь, чтобы всё это закончилось раз и навсегда. Но в ушах звонко отдавались удары сердца, которые били по ушным перепонкам. Но в один момент, в и без того, раненных лёгких резко закололо, заставив парнишку из-за внезапности глубоко вдохнуть ядовитое облако газа, которое быстро попало внутрь. Боб почувствовал невероятную боль, которая разнеслась по организму, словно яд хищной королевской кобры. Парнишка не понимал, зачем эта беспричинная боль, зачем вначале и сейчас этот голос говорить всё также звонко и бодро. Этот голос, как бы сладко наслаждаясь причинённой болью и душераздирающими криками, которые вырывались из горла, деря его до ручейков свежей крови, которая текла по внутренним стенкам горла. Боль затуманила разум, положив на него невидимую кровавую дымку и эта дымка, притупила ужаснейшую боль и затмила белоснежность этой комнаты. И в этот же момент, небесно-голубые глаза, которые сияли свободой и свежестью, затмились. Больше не существовало той жизнерадостной белой искорки, которая служила пушистыми облаками в глазах. Вместо них поднялся быстрый поток ветра, который теперь позволял глазам быстро следить за чем-то и больше так наивно не доверять. Мимолётная искра во взгляде стала серой и почти блеклой, словно в бескрайнем небе поднялась буря и ураган. И этот самый ураган сбивал с полёта белоснежную птицу, которая всё старалась не сходить с поставленного пути. Но концы пушистых перьев, стали не чисто белыми, а немного грязнее, как будто густые чёрные грозовые тучи замарали своей угрюмостью белую птицу. Боб больше не мог терпеть, на крик, который ослабевал резкую боль, как бы сглаживая её, больше не было ни капельки сил, а задерживать дыхание было больно для повреждённых лёгких. И в этот момент, когда сознание хотело выключиться и освободиться от таких мучений, заодно не заработав болевую смерть, оковы, державшие запястья рук, которые стали бледными из-за недостатка крови и яда в организме, растворились в воздухе, распавшись на исчезающие частицы. Но парнишка без сил свалился на пол, а глаза пустым взглядом уставились прямо в камеру, которая была теперь так ненавистна Бобом, что хотелось её сжечь и убить самым ужасным из способов. А немигающая чёрная точка смотрела прямо в лицо, вглядываясь в глаза, которые уже закатились. Резко в его теле стало так легко и хорошо, а надоедливая липучая боль отошла на второй план. Вскоре сознание отключилось, и Боб не заметил, как его тело подняла массивная стальная клешня, которая мощно сжала хрупкое тело парнишки. *** Было холодно, очень до самых костей и всех нервных тканей, холодно. Так, что бледная кожа теперь мёртво висела на торчащих костях. Всё же сказывался голод, который уже не мучал до потери сознания, нет, лишь иногда хотелось прилечь и отдохнуть. Но вот такой отдых грозился вечным сном, от которого ты никогда не очнёшься. Боб ещё раз вздрогнул, от чего помятая картонка, которая служила одеялом и хоть каким-то способом согреться, слегка соскользнула с плеча. Ночью или в какое-то другое время в симуляции было до жути темно, а также холодно, что аж клубок пара вылетал из-за рта при дыхании. Где-то далеко слышался грохот массивных железных механизмов и клешней, которые совсем недавно несли парнишку и из-за неудачной хватки за бирюзовую жилетку, та порвалась и Боб, упал с огромной высоты, наудачу сверху на коробки с эмблемой лампочки и внутри её гайки. Но потом, увидев, последующие действия тогда, внутри ничего не хотело верить, что ты – ничтожный клон, который должен был умереть. Который должен был погибнуть тогда и больше не дышать, но смотри, парнишка дышит и отчаянно хватается за жизнь, стараясь не верить в свою безнадёжность. Но тогда, когда он увидел себя же, но немного другого, сердце стучало слишком громко, а сознание заполонили множество вопросов без ответов. И тогда же он увидел злополучную бесчувственную камеру, которая так же неизменно говорила бодрым голосом. Такой жизнерадостный голос, как бы насмехался над ничтожным клоном, беззвучно твердя, что тот ничтожность, мусор, который должен был сожжён, лишь глупый биологический материал. Он лишь ничего, он лишь тот, кого существовать не должно. От этих воспоминаний в душу опять закралась тоска и чувство безысходности, смешанное со странной злостью и яростью, которая была чужда Боб. Ведь, похоже, они создавались максимально наивными и добродушными, чтобы небесно-голубые глаза сияли радостью и счастьем, чтобы ничего не подозревающему клону, было больней ощущать болезненные пытки и извращённые мучения. Но сейчас он, вспомнив всё опять, сузил глаза и зарычал от вновь нахлынувшей ярости и злости, которая сжигала всё внутри. Но такие вспышки не длились долго, на замену им приходила разъедающая всё внутри грусть, которая побуждала клона заливаться слезами и давится же ими, шепча себе под нос, что всё это неправда и наглая ложь, но с каждой секундой верилось всё меньше и меньше. И тогда, как при биполярном расстройстве, Боб протирал глаза от накопившихся слёз и злился сам на себя, ругая свою доброту и наивность, заставляя скрывать слёзы за маской агрессии и мести. Да, что-то внутри его хотело не только разломать камеру, а ещё найти того человека, который скрывался за линзой искусственной летающей камеры, и убить его, заставить пройти все те же мучения, всю ту же горечь и боль! Заставить так же вдохнуть ядовитые газы, упасть без парашюта из самолёта и много чего ещё, главное показать, что чувствуют клоны, показать, что они тоже люди и личности! Клон с усилием сжал ладони в кулаки и ожесточённо ударил ими об пол тёмного пространства, в порыве злости. Но, конечно же, он тут же схватился за ладони, прижимая их к груди, пытаясь согнать появившееся жжение от удара. Но попробовав закрыть глаза, чтобы избавиться от навязчивого болезненного покалывания в руках, прикрикнул от боли в своём правом глазу. Ново появившаяся рана на правом глазу до сих пор иногда кровоточила, и грозилась остаться на всю жизнь в виде уродливого шрама. Который будет вечно напоминать, как, тогда, снова увидев бедного, измученного клона, который ещё не умер, парнишка рванул вперёд. Забыв, что камера может легко увидеть его, не пытаясь скрыться и не готовя плана, Боб бежал. Зачем же это, ведь тогда в душе загорелась ожидаемая надежда и огонёк того, что он будет не один, он не один будет мучатся и страдать, борясь с судьбой. Но внезапно отлетевшая железка мчалась прямо на клона и, не заметив её, Боб бежал вперёд, пытаясь не позволить умереть клону. Но железка, которая развила огромную скорость, ударила прямо по глазу, вызвав фонтан крови, который разлетелся в разные стороны. Парнишка взвыл из-за нахлынувшей боли и вцепился в раненый глаз, но лишь посмотрев вперёд, тот устало вздохнул и сжал свободную ладонь, до того, что костяшки побелели. Клон, до которого оставалось несколько метров, если бы не эта рана мог бы жить, но сейчас его бездыханное обожжённое тело, уродливо сломанное в разных местах, валялось на белой поверхности, истекая кровью, а бездыханные открытые мёртвые глаза смотрели прямо в душу, как бы крича, захлёбываясь слезами: «Почему ты не спас меня? Ты же мог! Ты не можешь никого спасти, так как ты ничтожество!». И после этого Боб, больше всего ненавидел провалы, когда чистая невинная душа умирала, также, не понимая, как она умерла и погибла. И тогда он клятву, что будет до ран и боли сражаться за каждого, за каждую клонированную жизнь, пытаясь сохранить и удержать в теле трепещущуюся душу, даже если шансов на выживание не будет. Он, будет давать надежду и спасать других, чтобы этого не стоило. И в этот же самый момент в глазах, которые уже были не такого яркого голубоватого цвета, а искорка стала еле заметной и серой, радужка стала полностью серой и безжизненной, а зрачок ненормально загорелся еле видным белым огнём. Как будто в бескрайнем небе, началась гроза, и подобно этим вспышкам злости и грусти, гремели зигзаги молний, которые извивались, как только могли и сияли яркими вспышками тока. А птица, белоснежная птица, стала похожа на стремительного орла, который удачно маневрировал среди молний. У орла были цепкие когти, а также отличное зрение – от наивности и доброты, которая несла белоснежная птица, не осталось ни следа. На замену пришло хладнокровие и желание остановить всё это, помочь всем, кто не может спасти сам себя. Он остановит этот кошмар! *** В этом здании было до ужаса жарко и душно, дышать было невозможно, а больные лёгкие, вдыхая дым, снова колкими импульсами боли ныли и болели. Но бывший Боб, а теперь уже Шрам не обращал на это внимание, хотя иногда останавливался на несколько секунд, чтобы громко откашляться от дыма, которое спёрло горло, а запах гари душил сознание. И, конечно же, от дыма образовался серый непроходимый туман, через который ничего практически полностью разглядеть было нельзя. Но клон пытался пробраться вглубь горящего этажа, на котором, по Голосу, исходивший совсем рядом, здесь мучился один из невинных узников этого места. Шрам тихо прорычал и снова огляделся, в поиске камеры, которая возможно бы следила за ним. Жизнь научила его следить, и сделал его отъявленным параноиком. Хотя какая это жизнь, это просто выживание, в котором прячься или будь убит. Больше выбора нет, но парнишка ломал всё и решил собрать команду, которая во главе с ним свергнет жестокого Диктатора и все они станут жить нормальной жизнью. Эх, как далеко словосочетание, нормальная жизнь, которое словно что-то недосягаемое и непонятное. И это что-то так далеко и нереально, что Шрам часто ловил себя на мысли, что больше никогда не сможет жить нормально. Да, он не сможет, это верно, столько нервов и стресса, а также вечной боли, к которой будущий лидер команды привык, как никогда. И ещё одна заметная странность, кончики изорванных в порыве истерики волос, поседели и приобрели сероватый цвет. Возможно тот же стресс и нервозность, но так же сказывался факт того, что клоны живут гораздо меньше, чем нормальные люди. Но о последнем предположении Шрам старался вообще не думать. И это странное имя и кличка одновременно – Шрам, как лишнее напоминание о том самом провале, который глухо и глубоко отпечатался в сознании клона, но так же иметь что-то общее с обыкновенными клонами, которые умирали практически каждый день, было как-то неосознанно противно. Вот перед ним в нескольких сантиметрах пролетела горящая ярким жёлтым огнём балка, которая разбилась об пол, вызвав этим волну сверкающих горящих искр. Искры чуть не попали на красную жилетку и носки кед. Шрам недовольно хмыкнул и побежал дальше, стараясь уворачиваться от летящих сверху балок и досок, которые так и норовили ударить и скорее всего, убить его. Но услышав вопль отчаянья где-то в глубине здания, клон помчался вперёд, стараясь быстрее огибать препятствия. Серая пелена не давала стопроцентной видимости, а дым уже отуманил разум и вскружил сознание, но Шрам продолжал бороться, превозмогая боль в лёгких, которая разрасталась с каждой секундой всё больше и больше. Но вот, наконец, увидев горящий лифт, а также улетевшую камеру и услышав отчаянные вопли клона, который барабанил из-за всех сил руками с другой стороны по раскалённому железу, задыхаясь и сгорая заживо от поднимающейся жары, Шрам бросился вперёд. Набегу, схватив старый железный лом, который лежал среди кусков выбитого стекла и горящего дерева, спаситель клонов помчался к двери раскалённого лифта и стал пытаться открыть заевшую дверь, которая никак не поддавалась. Но в какой-то момент крик, в очередной раз, оборвавшись на хриплой ноте ужаса, замолк, а руки Шрама обладало смертельно горячим жаром, но тот не успел осознать страшное стечение обстоятельств, как из лифта вырвалась волна резкого огня, от чего Шрама откинуло на пол, а руки серьёзно обожгло до почернения. Клон в ужасе от ожога взглянул на почерневшие обгоревшие руки, которые невероятно ныли от любого движения или каждого движения, возле них, вызывавшее колебания воздуха. Шрам в злости на себя и Диктатора закрыл глаза, также плача от безысходности, ещё раз напоминая, что тот слабак и ничтожество. В голове промчались все мучительные смерти, все душераздирающие крики, которые оглушали тебя, все застывшие слёзы на мёртвых стеклянных глазах клонов, все мучения и пытки, которые испытывал каждый клон в этом кошмарном месте. Лидер будущей команды в досаде и бешенстве сжал больные обожжённые руки, не обращая внимания на боль и несмотря, как из почерневших рук побежали маленькие ручейки свежей крови. Тот, скривившись в зверином оскале, открыл глаза, которые стали быстро меняться, радужка стала ярко красной, а зрачок выделился чёрным цветом. Орёл в небе стал изменяться, крылья, которые были коричневыми, стали загораться и гореть красным обжигающим огнём. Хвост, который был обыкновенным, стал блестяще золотым, сияя им в краснеющем кровавом небе. В небе, которое было сделано из пролитой крови и боли, из всех мучений, которые увидел Шрам за свою жизнь, птица, восстающая из пепла, птица феникс воскликнула яростным возгласом прямо в красно-бардовое небо, когда в нём шёл кровавый дождь. Но феникс теперь не упадёт, даже если упадёт, то снова воскреснет из пепла в новом лучшем золотом обличии. И теперь это птица не летит туда, где существуют несбывшиеся мечты и глупые желания. Теперь птица несёт Свободу и Освобождение, даруя надежду, которая будет разгораться внутри будущих спасённых клонов. Это птица Революции, которая несётся среди боли и крови, среди кровавого неба и больше никогда не упадёт и свернет весь ужас, который творится в этом небе. В кровавом небе, которое горит красным огнём.