Без тебя меня нет

Время мчится, картины меняя, Жжет мосты, рвет порой якоря. Без тебя меня нет..понимаешь? Без тебя все напрасно и зря Вера Едемская.

На качелях маленькая девочка взмывала все выше и выше, заливистый смех малышки раздался на всю детскую площадку. Хиляль не могла сдержать улыбку, видя как обеспокоенная молодая мама пыталась снять упиравшуюся озорницу с качелей. Такая милая девочка, волосы темные и кудрявые, точно как у матери. На кого был бы похож их ребенок? Она так мечтала о маленькой девочке с глазами Леона или о серьёзном мальчишке с его улыбкой и ямочкой на щеке. Хиляль представляла, как через много лет они бы жили в своём доме с небольшим садом. Не в квартире: она бы хотела, чтобы ее дети бегали по зеленой лужайке, чтобы они были свободными и счастливыми. Их с Леоном дети, которых уже не будет. *** Казалось, что после свадьбы должно было многое измениться, но на деле все получилось несколько иначе. Единственное, что изменилось - это новая привычка Леона постоянно, по поводу и без, называть ее исключительно: «Моя жена». Поначалу это было мило и вызывало улыбку, но, когда спустя месяцы все остальные нежные словечки остались забытыми, Хиляль начала чувствовать, что медленно доходила до точки кипения. — Моя дорогая жена, — поприветствовал он ее вечером. На лице сияла ослепительная улыбка, а в руках был букет. — Что мы празднуем? — удивленно спросила Хиляль. — Обязательно должен быть повод? — приподнял бровь Леон, положив букет на стол и целуя девушку. Она подозрительно оглядела его с ног до головы. Леон закатил глаза. — Иногда полезно просто радоваться жизни, — наставительно сказал Леон, — а вообще, я сегодня нашёл работу, поэтому к удовольствию от прекрасной жизни добавился повод посерьёзней. — Почему же ты сразу не сказал?— возмутилась было Хиляль, но Леон остановил ее поцелуем. Такой игривый и счастливый Леон нравился ей больше всего, он словно становился совсем мальчишкой и все заботы большого мира за окошком отходили на второй план. — Что за работа? — спросила Хиляль, нарезав овощи и переложив в большую миску. — Не совсем то, что я хотел, — ответил Леон, пытаясь выхватить огурец из миски, за что получил по пальцам от своей лучшей половины. — Дай хоть раз в жизни закончить салат, ты вечно все съедаешь, пока я пытаюсь добавить заправку, — укорила его Хиляль. Леон, окидывал их маленькую кухню блуждающим голодным взглядом. Вдвоём им было практически не провернутся, но он отказывался покидать небольшой островок, предпочитая путаться под ногами у жены и по ходу дела дегустировать еду. Хиляль наблюдала за тщетными попытками мужа найти хоть что-то в кастрюлях и со вздохом поставила заранее приготовленный для него ужин на стол. — У меня самая лучшая жена, — Леон чмокнул Хиляль в щеку и приступил к ужину. Девушка возвела глаза к потолку и посчитала до пяти: за этот день уже двенадцать раз он сказал «жена», будто других эпитетов, применимых к любимой женщине не было. Раньше Леон проявлял больше фантазии. Не то чтобы Хиляль считала, но все же. Это и есть быт? — Ты помнишь Спиро? — спросил Леон. — Да, — неуверенно ответила Хиляль, пытаясь вспомнить скромного молодого человека в очках, который смущенно поздравлял их со свадьбой, — вы ведь вместе заканчивали еще и военную академию? Леон кивнул. — Да, именно, он давно рассказывал мне о газете, в которой работает. Сегодня я был на собеседовании. Так что, можешь меня поздравить. — Почему ты сказал, что это не совсем то, что ты хотел? — спросила Хиляль, садясь напротив него. — Ненормированный рабочий день, и это не совсем та журналистика, на которую я надеялся. Больше криминальные репортажи с места событий, но работа обещает быть интересной и зарплата хорошая. Хиляль внимательно слушала Леона, но то, как он с удвоенным вниманием смотрел то в тарелку, то на потолок, избегая всячески прямого контакта с ней, насторожило ее. — Это ведь не опасно? — с волнением спросила Хиляль. Леон покачал головой. — Абсолютно безопасно. Возможно, придётся работать по ночам, и это на другой стороне города, но, думаю, я справлюсь. Леон с воодушевлением рассказывал об интересных коллегах, которые работали над газетой, о том, как они проводили тщательные расследования. И самое главное, информация в репортажах должна была быть самой свежей и достоверной. Вечер плавно перешёл в ночь. Хиляль легла в кровать, устраиваясь под боком у Леона. Она прикрыла глаза, чувствуя, как тело охватывала усталость за весь долгий день, наслаждаясь теплом и уютом. Леон обнял девушку и нежно прошептал: — Моя любимая жена. Хиляль замерла, а потом резко открыла глаза. — Леон, — мягко сказала она. — Да, женушка, — так же нежно ответил Леон. Девушка отстранилось, ей хотелось видеть глаза своего любимого мужа. Нужно было решить это дело таким образом, чтобы не задеть его в лучших чувствах. — Нам нужно поговорить, — начала издалека Хиляль и добавила, — серьезно. Мы женаты уже четыре месяца... — И? — с милой улыбкой спросил Леон, наматывая ее светлые пряди себе на палец. Что-то в его выражении лица (может, хитрый блеск в глазах?) сразу же вывело Хиляль из себя, и она выпалила на одном дыхании: — Прекрати уже каждый раз говорить “жена”, у меня нервы не выдерживают! Леон расхохотался, девушка подозрительно посмотрела на него. — Ты же это специально делал, да? — Мне было интересно, сколько ты выдержишь, — ответил ее муж-шутник с довольным видом. Хиляль потеряла дар речи от такой наглости. Она резко отвернулась от него и, укрывшись одеялом, пробубнила: — Спокойной ночи, я с тобой больше не разговариваю! Леон, не смотря на все ее сопротивления, обнял девушку. — Ты завтра свободна после обеда, любимая? — спросил он на ушко. — Да, — разомлела Хиляль от горячего шепота, но потом встрепенулась, — я с тобой не разговариваю! Леон тихо засмеялся и прижался к ее спине, продолжая щекотать своим дыханием и легкими поцелуями. — Я приготовил тебе сюрприз, завтра после обеда буду ждать тебя в нашем кафе, — шептал он ей на ушко, стаскивая с девушки одеяло. Хиляль повернулась к нему и заявила: — Не хочу никакие сюрпризы, вечно ты издеваешься надо мной! — Разве я виноват, что каждый раз, как вижу тебя, хочу повторять, что ты моя любимая жена? — спрашивал Леон, обнимая сопротивлявшуюся девушку и осыпая легкими поцелуями ее лицо, — Что там повторять, я об этом кричать хочу, чтобы все знали и видели как я счастлив и как люблю тебя! Хиляль никогда не могла на него долго злиться, а такая форсированная атака заставила ее капитулировать безоговорочно, она обняла Леона, отвечая на поцелуи. — А что за сюрприз?— с улыбкой спросила девушка. Леон усмехнулся. — Если я расскажу, то уже будет не сюрприз. Завтра все увидишь. Хиляль счастливо прикрыла глаза. Завтра, так завтра. *** Следующий день Хиляль провела, считая секунды до встречи с Леоном. Учеба не приносила былого удовольствия, она чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. С того самого дня, как закрыли газету, в которой печатался скандально известный Халит Икбаль, Хиляль сидела без работы и возможности реализовать все свои писательские порывы. Она все так же размышляла, возмущалась и изнутри протестовала против сужавшихся границ дозволенного и бесконечных попыток со стороны руководства университета, а так же Правительства страны контролировать печать. Само слово «цензура» приобрело, казалось, гигантские неправдоподобные очертания, наступая на горло всем попыткам мыслящих газет выпускать что-то стоящее. Хиляль всегда писала, ее раздирали слова, просившиеся на бумагу, но большинство своих статей и заметок она прятала на жёстком диске компьютера или же в толстом блокноте, который носила в сумке на случай, если мысли застигали врасплох в самых неожиданных местах. Журналистка понимала, что совсем скоро она закончит учебу, и ей нужна будет хорошая работа, такая, которая позволит писать именно о том, что ее волновало. Вокруг было слишком много трусливых людей, боявшихся говорить то, что по-настоящему было важно, но она твёрдо верила, что были и единомышленники. На последнем курсе к ним пришёл новый профессор: скромный худощавый мужчина примерно тридцати лет. Он с улыбкой попросил своих студентов называть себя просто братом Хасаном, но увидев изумление и вопросы из аудитории, он примирительно поднял руки, сказав, что между ними была не такая уж большая разница в возрасте, а темы, которые будут обсуждать, требовали доверия и понимания. Хиляль не сильно удивилась: за время обучения каких только профессоров она не встретила, был один пожилой мужчина, который засыпал через десять минут после начала лекции и просыпался как раз к окончанию, с чувством выполненного долга объявляя, что все свободны. Один был любителем свежеиспеченных булочек: студенты знали о приближении профессора по ароматам ванили и корицы, которые словно шлейф следовали за ним по пятам, а также по шуршанию бумажного пакета из ближайшей кондитерской, который учитель любовно поглаживал во время лекций. Самодурство было неотъемлемой частью университетской жизни, поэтому студенты, как закаленный народ, и это нововведение приняли и поняли. На встречу с мужем Хиляль практически летела. По дороге она вспомнила, что забыла что-то на столе в аудитории, но время поджимало, останавливаться и возвращаться она не могла. Леон ждал ее у кассы, его высокую фигуру она заметила издалека, испытывая привычное приятное волнение: эти бабочки в животе все порхали и порхали. Казалось, они не первый день были вместе, но каждый раз, сердце замирало, и приятное тепло разливалось по всему телу. Он не обернулся, когда Хиляль негромко окликнула мужа, ее голос потонул в гуле шумной молодежи, где каждый считал свою информацию самой важной и должен был перекричать другого. Хиляль подошла ближе и увидела, что внимание Леона было полностью сосредоточено на блондинке с ярко подведёнными глазами, на его губах играла улыбка, челка падала на глаза. Улыбка, предназначенная только Хиляль, чёлка, которую она так любила, и, вообще, это был ее муж. Возмущению девушки не было предела. Она заметила на себе застывший взгляд блондинки, Леон обернулся, почувствовав что-то неладное. — Я купил тебе горячего чаю, — сказал он с улыбкой, потом, заметив состояние жены, взял ее за руку, — нам пора уже идти. Он посмеивался всю дорогу, пока они шли в неизвестном для Хиляль направлении, пару раз довольно поглаживая усы. И чего только он так радовался? Хиляль кипела, ее раздражало, что она абсолютно не могла скрывать своих эмоций, а больше всего бесила эта радость Леона. — И о чем вы говорили? — наконец, не выдержала Хиляль. — Ты же не вооружена? — решил пошутить ее муж-камикадзе. — Нет, сегодня твой счастливый день, — со всей серьезностью ответила Хиляль. Леон рассмеялся. — Это менеджер кафе, я договорился, чтобы для нас готовили обеды на двоих на вынос, нам в ближайший месяц они понадобятся. — Зачем? — удивилась Хиляль. — Увидишь. Они дошли до многоэтажного дома, совсем недалеко от университета. Большая детская площадка, ухоженные газоны и цветочные клумбы, вежливый консьерж с улыбкой поприветствовал их и указал дорогу. — Кто здесь живет? — спросила Хиляль, когда Леон нажал кнопку нужного этажа в большом светлом лифте с зеркальными стенами. — Сейчас увидишь, — с улыбкой ответил Леон. Квартира оказалась просторной, с большими окнами и светлыми стенами. Хиляль подошла к окну и взглянула на открывавшийся вид. —Леон, — тихо спросила она, — чей это дом? Он обнял ее за талию. — Наш, — и спросил с надеждой, — тебе нравится? Пойдём, я тебе все покажу. Это будет гостиная, здесь, мне кажется, можно сделать спальню, есть ещё комната, — Леон толкнул дверь, — здесь будет детская. Их дом, где они будут жить, проводить свои самые счастливые дни, смеяться, иногда ругаться, где будут расти их дети. Хиляль взглянула на мужа и только сейчас заметила, как он был взволнован, как ему было важно ее мнение. — Можно пока сделать здесь кабинет, поставить для тебя стол и большой книжный шкаф, — сказала Хиляль, — а в гостиной можно поклеить бежевые обои или же с какими-нибудь светлыми узорами, — все больше воодушевлялась девушка. — Мы даже можем сами это сделать. — Ты уверена?— скептически спросил Леон. — Конечно, — уверенно заявила Хиляль, — это же наш дом, я хочу быстрее все подготовить, выбрать мебель и переехать. Мы же можем себе это позволить? — спросила Хиляль. — Наша греко-турецкая свадьба дала очень хорошие плоды, даже после переезда деньги останутся. — Ты можешь купить машину, тебе же далеко добираться до работы, — предложила Хиляль. — Это мы ещё успеем решить, давай я покажу тебе ещё и кухню. — Надо будет привезти нашу кофеварку, — внезапно вспомнила Хиляль. — Зачем, — удивился Леон, — если мы можем купить новую? Хиляль нежно улыбнулась и обняла мужа, спрятав лицо у него на груди. — На удачу, — сказала она. *** С утра она спешила на лекции, позже забегала в кафе за обедом, а потом уже на новую квартиру, где дожидалась Леона, и они вместе занимались ремонтом. Хотя, казалось, что такими темпами, как проходили их ремонтные будни, они будут жить здесь только лет через десять. — Леон, мы пока только в одной комнате поклеили обои! Когда мы вообще сюда переедем? — спросила Хиляль, пытаясь выпутаться из объятий мужа, который, измазав ее краской, совершенно забыл про работу и самозабвенно целовал свою жену. Она тоже была хороша и, слишком поглощенная его близостью, не сразу вспомнила о том, зачем они собственно туда пришли. — Мы уже сделали достаточно, — заявил Леон, стаскивая с неё блузку. — Что ты имеешь ввиду? — спросила Хиляль, помогая мужу быстрее освободить ее от испачканной краской одежды. — Завтра придут рабочие и все сделают, — проговорил Леон, покрывая поцелуями ее плечо. — Мы же хотели сами,— с грустью ответила она, зарываясь пальцами в его волосы. — Никогда не иди сложным путём там, где есть легкая дорога, сказал кто-то очень умный, — ответил Леон, внимательно изучая, где же находился замок на ее юбке. Хиляль засмеялась. — Знаешь ты, как уговаривать. *** Хиляль полюбила занятия молодого, полного энтузиазма профессора, он говорил простыми словами, вызывая улыбку, но каждый раз за его шутками скрывались очень важные и острые вопросы. — Спящий народ или погибает, или же просыпается рабом, — сказал брат Хасан во время лекции. — Так говорил Мустафа Кемаль, отец турецкого народа. Лектор подошёл к студенту в первом ряду, который уснул, положив голову на правую руку. Он легонько потряс молодого человека за плечо и сказал с улыбкой: — Не пора ли нам проснуться? Студенты начали смеяться, сонный молодой человек неловко взъерошил волосы. Хиляль застыла с улыбкой на лице, потому что глаза профессора были серьезными по контрасту с приподнятыми уголками его губ, а взгляд, казалось, был направлен прямо на неё. Медленно до Хиляль стал доходить смысл сказанных им слов. Ее руки привычно потянулись к толстому блокноту, но она с досадой вспомнила, что уже давно не могла его найти: видимо с этим ремонтом он потерялся среди вещей. После занятий молодой учитель попросил ее подойти к нему. Хиляль понятия не имела, что она могла такого натворить. Обычно ее оставляли за возмутительное поведение и неспособность держать рот на замке, но это было всего несколько раз. Она хорошо помнила, как надутый индюк по философии стал разглагольствовать о том, что в силу своей физиологии ни одна женщина не могла быть умнее мужчины. Хиляль тогда всего лишь высказала своё мнение о физиологии профессора, а тот оказался слишком чувствительным к правде. В чем же была ее вина сейчас? Последний студент уже покинул аудиторию, а брат Хасан продолжал методично перебирать листочки, каждый из которых словно шелестел по оголенным нервам девушки: она пыталась вспомнить все былые прегрешения, чтобы хотя бы подготовиться к грядущему. Но следующие действия профессора повергли ее в тихий ужас, такого она точно не ожидала. Длинными пальцами он вытащил из кожаной коричневой сумки ее толстый блокнот, полный самых разных противоречивых, а порой абсолютно недопустимых в данной реальности мыслей и слов, но это было пол беды. Халит Икбаль. Она в ужасе посмотрела на учителя. Он все знал. — Хиляль, если я не ошибаюсь, — произнёс он вкрадчиво. Девушка сглотнула и лишь кивнула в подтверждение. — Вы забыли этот блокнот в аудитории, я все никак не мог вернуть Вам его, — сказал он спокойно, не отводя от неё темных внимательных глаз. Несколько недель он был у него. Он ее не сдал, иначе ее имя давно уже было бы в известном списке на первом этаже университета, на стене, к который студенты уже боялись подходить. — Я… — начала Хиляль, собрав все мужество в кулак: ей не было стыдно за свои мысли, она без всяких колебаний все повторила бы и написала бы вновь. — Я хотел предложить Вам работу, — перебил брат Хасан ее рвавшийся наружу поток то ли обвинений в сторону учителя за то, что взял без спроса, то ли возмущений, что прочёл и был не согласен с ее позицией. Хиляль опешила на мгновение, но через двадцать минут покинула университет с широкой улыбкой на лице и с блокнотом в сумке. Халит Икбаль необходим этой стране, сказал учитель, его голос подарит мужество и надежду, а самое главное: на свете есть люди, думающие как она, ее единомышленники. А ещё Хиляль стала настоящим журналистом с постоянным местом работы в оппозиционной молодежной газете. Девушка не могла дождаться момента, когда расскажет все Леону. Он, наверняка, обрадуется. *** — Это опасно, — вовсе не обрадовался Леон новости о новой работе Хиляль. Он сидел в глубоком кресле, которое только завезли в новую квартиру, остальная мебель ещё была закрыта чехлами. Хиляль металась по комнате, как загнанный зверёк, пытаясь объяснить всю важность предстоящей работы. — Я пишу под псевдонимом, мое имя будет проходить как ассистента редактора, я все продумала, — уже полчаса уговаривала мужа Хиляль, теряя терпение. — Ты понимаешь, что это не гарантия? Сейчас такое время, что человек человеку враг, каждый заботится только о своей шкуре, если их прижмут, они на золотой тарелочке отдадут Халита Икбаля, лишь бы их не трогали. — Такого никогда не будет, — с жаром возразила Хиляль. — Почему ты в этом так уверена? — словно удивляясь ее наивности спросил Леон, — Ты не знаешь этих людей... — Мы желаем одного и того же, — перебила его девушка, — Мы хотим свободы, справедливости, жизни без страха! Разве не этого же хочешь и ты? — спросила она с чувством. Леон взъерошил волосы и тяжело вздохнул, она села на колени у его ног, нежно взяла мужа за руку и сказала: — Я буду очень осторожна, хотя уверена, что и опасности никакой нет, ты просто как всегда чересчур за меня волнуешься, — Хиляль мягко улыбнулась. — Я мечтала об этом всегда, я не могу упустить такой шанс, разве все не складывается просто чудесно? Мы оба нашли работу, у нас замечательный дом, все будет хорошо. Леон потянул ее за руку и усадил себе на колени. — Я всегда за тебя волнуюсь, — тихо сказал он, зарываясь лицом в ее волосы. — Я знаю, ты как наседка, — засмеялась Хиляль. — Что же ты будешь делать, когда наши дети начнут баловаться и не слушаться? — Об этом я ещё успею подумать, пока у меня есть другая головная боль. Она шутливо шлепнула его по плечу. — Очень смешно. — Ты не понимаешь, — серьезно сказал Леон, — я иногда хочу тебя спрятать от всего мира. Он нежно поцеловал ее. Хиляль произнесла с улыбкой, коснувшись его щеки: — Не волнуйся за меня, иногда мне кажется, что я более приспособленная к реальности, чем ты. Леон усмехнулся, притянув девушку к себе, и снова коснулся ее губ. Хиляль прикрыла глаза, чувствуя, что в ее шутке все же была доля правды. *** Окунувшись с головой в новую работу, Хиляль осознала, что ее обязанности не особо отличались от того, что она делала в студенческой газете. Удивлению девушки и радости не было предела, когда в редакции она увидела знакомые лица. Брат Хасан говорил, что их газета должна учить справедливости, открывать людям глаза, объяснять, что сопротивление должно начинаться внутри каждого человека, он постоянно повторял, что главное, как мы относимся к своей свободе. Оружие и насилие - это не выход. Хиляль слушала с замиранием сердца, ее восхищал этот человек, самоотверженно радевший за всеобщее благо, посвятивший жизнь чему-то настолько важному, что это было тяжело выразить словами. Хиляль не сразу поняла, что имел в виду Леон, говоря о своем ненормированный рабочем дне. Она проснулась от звонка почти в пол третьего ночи. Что-то произошло, и Леон должен был быть на месте событий, чтобы подготовить репортаж для утренней колонки. Он никогда не рассказывал ей, что именно за происшествия освещал, но Хиляль не пропускала ни одной статьи мужа, и леденящие кровь подробности бесчеловечных поступков людей или же детали хитроумных манипуляций мошенников вызывали беспокойство и ужас. Леон мог рассказать что-то смешное про своих коллег или же про Спиро, который был очень талантливым репортером, но ужасно застенчивым человеком, абсолютно терявшимся при виде девушек, но никогда не перекладывал на ее плечи тяжесть увиденного. Она понимала, что работа изматывала его и морально, и физически, но при этом вызывала интерес и какое-то упорное рвение. Хиляль разглаживала пальцами новую морщинку между бровями Леона, готовила ему Турецкий кофе послаще и садилась рядом на новый уютный диван в их новом доме. Устроившись под боком у мужа, она видела кривоватый стык обоев и вспоминала тот день, когда они их клеили. Щеки обдавало жаром, на лице появлялась смущенная улыбка. — Я знаю о чем ты думаешь, — ловил ее неизменно Леон, она всячески пыталась выкрутится и придумать что-то правдоподобное, но его хитроватый взгляд свидетельствовал о том, что все он прекрасно знал. *** — Вы не планируете детей? — почти тактично спросила Йылдыз как только обняла сестру. Хиляль вообще хотела узнать, как поживала сестра, не стала ли она умней и деликатней за недолгое время своего замужества, но, наткнувшись на непробиваемый взгляд Йылдыз, поняла, что лучше было просто ответить. — Мы об этом ещё не думали. Йылдыз закатила глаза. — О чем вообще вы тут думаете, — вопрошала она, идеально наманикюренными пальцами с ярко-красным лаком прихватив с тарелочки аппетитный лукум. Йылдыз приехала в Стамбул с супругом для очень важного дела. Хиляль даже не сомневалась, что в деле такой государственной важности присутствие ее сестры рядом с военными было практически необходимостью. Куда же Турция без Йылдыз? — Зачем ты надела платок?— полюбопытствовала Хиляль, указав на новый аксессуар на голове сестры. — Я и не подозревала, что ты настолько религиозна. Раньше тебя эта часть духовной жизни не слишком волновала. — Религиозна? — Йылдыз закатила глаза, будто изумляясь глупости сестры, — Хиляль, мне иногда кажется, что ты живёшь в какой-то сказочной стране, абсолютно оторванной от реальности. — И это ты говоришь мне? — возмутилась Хиляль. — В какой параллельной вселенной живешь ты? — В любом обществе есть свои правила, свои неписанные законы, а со своим уставом в чужой монастырь путь заказан, если тебе известно, — многозначительно произнесла Йылдыз. — Якуб крутится в таких кругах, где нужно быть гибкой и придерживаться определенных правил этикета. Это и есть жизнь, это и есть реальность, а не твои вопли на улицах, от которых толку, как от бабушкиных проклятий. — Это лицемерно и отвратительно, — возмутилась Хиляль. — Ты знаешь, сколько стоит этот платок? Чистый шёлк, именная вещь, а сумка? Я заказала ее из Парижа, это натуральный крокодил очень редкого оттенка. Я, как жена министра, должна соответствовать... — Твой муж не министр, - вернула Хиляль сестру с небес на землю. Йылдыз взглянула на неё свысока. — Все будет, милая, все будет. Зря я, что ли, замуж вышла за него, — безапелляционно заявила сестра. Быть Якубу министром, пришла к выводу Хиляль. Йылдыз его туда за уши потянет. А ее муж редко сопротивлялся хоть каким-то поползновениям со стороны своей жены. — О детях тебе надо подумать серьезней, иначе твой муж поседеет с тобой раньше времени, — подытожила Йылдыз, допивая свой кофе. Они говорили на разных языках, и ни один переводчик не смог бы решить этот лингвистический казус, потому что его корни уходили слишком глубоко в историю всего человечества. Но при этом их объединяла чисто женская солидарность и искренняя любовь, которая была способна смягчить все острые углы разного мировоззрения. *** За последние несколько лет, что Хиляль провела в Стамбуле, она с расстройством и негодованием наблюдала за переменами, которые меняли лицо этого города. Ее возмущало, насколько безразличны и слепы могли быть люди, проходящие мимо несправедливости и жестокости, насколько многие были готовы мириться с произволом, лишь бы ничего не угрожало их спокойствию и привычному распорядку жизни. Глупцы. Они не понимали простых истин: сейчас под прицелом могли быть незнакомые имена, но когда в списке появится твоё имя, где искать спасение, если повсюду только непробиваемые стены человеческого безразличия? Хиляль иногда задерживалась допоздна, она с большой ответственностью отнеслась к работе ассистента и очень быстро подружилась с остальными работниками, в основном мужчинами. Ещё с детства Хиляль заметила странную тенденцию: ей было легче и комфортней находить общий язык с мальчишками, но с чем это было связано, она и сама не понимала. Девушка всегда была готова помочь, с серьезностью просматривала заметки неуверенного журналиста и помогала найти более интересную идею. Одно только огорчало: последние пару месяцев из-за разного графика работы и учебы они с Леоном так мало времени проводили вместе. Наверное, странно скучать по человеку, с которым живешь под одной крышей, но и ее муж с головой ушёл в работу. Даже если Хиляль засыпала в крепких объятиях Леона, просыпалась она чаще всего одна, совместные ужины стали счастливой случайностью, а не правилом. Возможно поэтому она не сразу заметила перемены в муже, за что себя очень винила. Не сразу она поняла, что происходило что-то серьезное и важное. Ужасная правда ей открылась чуть позже, сначала она была полностью поглощена своими переживаниями и страхами. И во всем, конечно же, была виновата Йылдыз. И почему это Леон должен был рано поседеть с такой женой, как Хиляль? Что было не так с ней? Целый рой вопросов кружился в ее голове, превращаясь в ненужный ком. В последнее время Леон бывал часто задумчивым, немного грустным, будто находился рядом, но не слышал, что она говорила. Хиляль пыталась узнать, в чем дело, а он целовал ее и говорил, что ей просто кажется. Странности на этом вовсе не кончались, а лишь начинались. Кульминацией стал вечер, который Хиляль провела в одиночестве в их квартире, вглядываясь в темноту за окном и нервно отсчитывая минуты в ожидании мужа. Она не сразу услышала шум у двери: кто-то пытался открыть замок. Хиляль прислушалась и быстро направилась ко входу, послышался шум, кто-то уронил ключи. Она распахнула дверь и встретилась голубыми глазами с покрасневшими карими Леона. — Что ты делаешь? — удивилась Хиляль. Леон неловко поднял ключи с пола. — Пытался открыть дверь, — его голос звучал хрипло. — Почему ты просто не позвонил? — недоумевала Хиляль. Леон с тяжелым вздохом зашёл в квартиру, с третьей попытки снял ботинки и неловко повесил куртку на вешалку, нетвердой походкой зашёл в квартиру, сев на своё привычное кресло. Хиляль не сразу поняла, в чем было дело. — Ты выпил? — возмутилась Хиляль. — Ты знаешь, который час? Я ждала тебя, хоть предупредил бы меня, что у вас там вечеринка. Леон поднял на неё глаза, красные, немного мутные, и протянул ей руку. — Извини. Хиляль села на подлокотник кресла, нежно коснувшись его волос. Он был очень бледен и непривычно серьёзен. — Леон, все хорошо? — тихо спросила она. Он встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли. — Все хорошо, — ответил он с улыбкой, — просто долгий день. *** На следующий день вся редакция гудела, словно потревоженный улий. Готовилось дополнительное издание, все бежали по своим делам с серьёзными нахмуренными лицами. — Что случилось? — остановила Хиляль молодого работника, Османа, с которым уже успела подружиться. — Готовятся листовки, в Стамбуле пропали бесследно журналисты, — быстро проговорил он, аккуратно складывая только отпечатанные страницы, — брат Хасан сказал, что нельзя оставлять это без внимания. — Нам срочно нужна статья, — встретил ее у своего кабинета брат Хасан. — Вся необходимая информация у тебя на столе, имена журналистов и их данные. Хиляль взяла в руки папку. — Мой брат юрист, он подготовит все документы, и как только будет разрешение, устроим демонстрацию. Ты можешь остаться дома в этот день, — похлопал он девушку по плечу. — Я тоже пойду, — ответила Хиляль просматривая глазами файлы, — когда это случилось? — На протяжении года исчезали журналисты, каждый занимался каким-то важным социальным проектом, последний случай вышел слишком резонансным, и выплыли все имена, — методично делился фактами брат Хасан, пока Хиляль знакомилась с данными. Тут были и турецкие журналисты, и иностранные репортеры. При виде последнего имени пропавшего журналиста у неё появилось ужасное чувство дежа вю, а когда она увидела подпись под всеми файлами, Хиляль почувствовала, как земля уходит из под ног. Весь отчёт был подготовлен Леонидасом Пападопулусом. *** Хиляль открыла замок квартиры и зашла в темную комнату. Леон сидел все в том же кресле, казалось, его остекленевший взгляд был направлен куда-то далеко, слишком далеко от Хиляль. Она сняла верхнюю одежду и потянулась к выключателю. — Не надо, — услышала Хиляль хриплый голос мужа, — голова раскалывается от света. — Хочешь воды? — спросила Хиляль. — Ты ужинал? Он покачал головой. — Я ничего не хочу. Она присела на диван напротив мужа и все думала, с чего же начать этот разговор. Почему он скрыл своё расследование, неужели не доверял ей, считал не готовой к такой информации? Ведь она тоже журналист, они коллеги, почему Леон не хотел признавать этого? Увидев имя Спиро в списках пропавших журналистов, она поняла поведение Леона за последние недели. Очевидно, что расследование длилось ни один день. Как же он постоянно все прятал в себе? Не делился своими мыслями, опасениями. Ведь это же не шутки? Они сидели в тишине какое-то время, потом Леон поднял на девушку глаза. — Как прошёл день? — попытался начать разговор Леон хриплым голосом, а потом, будто вспомнив что-то, добавил с отсутствующим видом: — Звонил твой отец, приглашает нас на семейный ужин. — Почему он мне не позвонил? — удивилась Хиляль. — Когда они приезжают? — Он в Стамбуле, — ответил Леон с невеселой улыбкой, больше похожей на гримасу. — Ты хоть спал? — спросила Хиляль, хотя ответ был очевиден. — Почему ты ничего не сказал? Он нахмурился. — Про Спиро, — добавила Хиляль, не сводя с него взгляда. — Я видела документы, которые ты собрал по пропавшим журналистам. Он безразлично приподнял брови, словно отмахиваясь от важности произошедшего. — Не хотел тебя беспокоить, — пожал он плечами. Она развела руками в негодовании, пытаясь подобрать нужные слова и сдержать рвавшиеся наружу. — Леон, я же видела, что ты сам не свой, я видела, что тебе плохо. Расскажи, что случилось? Я хочу знать правду, быть рядом и помочь. — Как ты можешь помочь? — перебил ее Леон. — Тебе лучше держаться как можно дальше от всего этого. — Может, не в моих силах вернуть твоего друга, но я просто буду рядом с тобой, — Хиляль присела рядом с ним, взяла его за руку и стала нежно поглаживать длинные напряженные пальцы. — Я должен что-то сделать, я не могу сидеть так, меня это убивает, — он схватился за голову. — Что ты сделаешь, Леон? Ты знаешь, куда он уехал? Может, он вернулся в Грецию, — попыталась успокоить его Хиляль, сама мало в это веря. — Он не покидал территории Турции. Я все проверил, а знаешь, что самое ужасное? — спросил он с такой мукой в глазах, что Хиляль захотела обнять его покрепче. — Мы работали вместе, я должен был его остановить или сам поехать, я должен был что-то сделать. Хиляль быстро обняла его за шею, прижавшись всем телом: от одной только мысли, что с ее мужем могло хоть что-то случится, ей стало плохо и страшно. — Я должен был что-то сделать, — шептал он, зарываясь в ее волосы. Хиляль качала головой, гладила его по волосам, осыпала легкими поцелуями высокий лоб. Они сидели, обнявшись, чувствуя, как боль и страх одного становились и частью другого. Леон крепко прижимал к себе жену, будто лишь она одна крепко держала все его существо, не давая распасться на множество бесплотных частиц. Хиляль смотрела в окно, где на чёрном небе виднелся бледный полумесяц, и благодарила свою тезку за то, что Леон был рядом с ней. За то, что в этом злополучном списке не было его имени.