В волшебных водах Авалона

Артур пока еще только привыкал к окружающему миру. То и дело ему казался смутно знакомым тот или иной коридор, какой-либо встреченный человек… не человек, то есть, людей-то в этом замке, кроме него самого, Мерлина, Морганы и Гарри Поттера, отродясь не было. Моргана сказала, что это называется «дежа вю», и Артур готов был бы ей поверить, если бы Мерлин при этом не промолчал слишком уж таинственно. Видимо, об этих самых последствиях Мерлин его и предупреждал, но Артур чувствовал себя слишком уставшим и неприятно слабым, чтобы спрашивать об этом сейчас. Поэтому решил отложить все или, по крайней мере, большинство вопросов на потом — а там, глядишь, они уже и не понадобятся вовсе. Первый день после пробуждения прошел в тишине и спокойствии, если можно было так выразиться: Артур бродил вместе с Морганой по окрестностям замка и много-много говорил, будто они оба пытались наверстать все упущенные века. Моргана рассказывала ему про какие-то странные машины, летающие по небу, пыталась говорить про Камелот, но Артур не рвался узнавать больше, ведь… Думать о том, что все твои друзья и любимая жена умерли уже тысячу лет назад, было больно. И тогда все начинало казаться каким-то слишком неправильным, неуместным и нереальным, будто дурной сон, который все никак не хотел кончаться. Моргана его понимала и поэтому почти не говорила ни про Камелот, ни про Гвен, зато рассказывала про электричество, про телефоны, про фейри и Волшебную Страну — все то, что мог бы рассказать ему и Мерлин, если бы не шлялся не пойми где с самого утра. Артур его понимал, но все равно чувствовал себя слегка уязвленным. Не слишком — разумеется, не слишком. И совершенно неважно было, что Мерлин, по сути, остался его единственным живым другом, не считая Морганы. Но с Морганой всегда все было довольно сложно, и Артур видел в ней скорее сестру, которую нужно опекать, защищать и спасать, чем друга, с которым можно выпить и проговорить по душам всю ночь до самого рассвета. Впрочем, пить с Мерлином Артур и не собирался: для этого, как минимум, были его приближенные рыцари… которые уже давным-давно ушли на вечный покой. Но все, в любом случае, было спокойно, почти просто и даже в чем-то совсем чуть-чуть понятно. А потом еще и Моргана, по примеру Мерлина, куда-то запропастилась с самого утра. Ну, то есть, сказала что-то невнятное про то, что хочет все-таки повидать мир, а не сидеть в четырех стенах, и ушла — куда именно, Артур так и не выяснил. Однако неожиданно нашелся сам Мерлин, когда вошел в комнату, временно отведенную Артуру, с венком из ромашек в волосах и широкой, явно наигранной улыбкой на губах. — Доброе утро! — жизнерадостно поздоровался Мерлин. На взгляд Артура, слишком жизнерадостно. Но, в общем-то, на взгляд Артура Мерлин и не стал бы цеплять на себя всякие там девчачьи штуки, вроде тех же венков. — Доброе, — ответил Артур и хмыкнул: — Когда это ты успел стать девчонкой, Мерлин? Маг возвел глаза к потолку, будто там было что-то гораздо интереснее самого Артура, глубоко вздохнул, переводя дыхание, и сказал: — А я и забыл, каким ты бываешь остряком, — причем таким тоном, что даже полный осел сразу бы понял, что его сейчас до глубины души оскорбили, а вовсе не похвалили. Хотя с чего бы ему вообще ждать похвал? — Так чего ты в цветах весь? — Сегодня праздник, — уже чуть менее жизнерадостно ответил Мерлин. — Праздник? — переспросил Артур. — Какой? — В Волшебную Страну вернулась магия, — помолчав, все же пояснил Мерлин. — Благодаря тебе, кстати. — Ясно. Артур не знал, что еще сказать. Вроде бы — вот перед ним стоит Мерлин, ровным счетом точно такой же, как был, когда вез раненного Артура к озеру и лживо обещал, что тот непременно поправится и будет править Камелотом еще долго-долго. Тот же Мерлин, с которым Артур побывал не в одной передряге и, как теперь понимал, вряд ли остался бы в живых, если бы его слу… друг не был бы магом. Артур себе и представить не мог, сколько раз он был одной ногой в могиле и выживал только благодаря колдовству и верному другу рядом. А как быть теперь, он не знал. Все так же стоявший перед ним Мерлин был полуторатысячелетним колдуном, и обращаться к нему, как к слуге, казалось уже попросту невозможным. И все эти полторы тысячи лет он, как оказалось, ждал Артура, и представить себе это тоже абсолютно не получалось. Потому что это долго — очень долго, столько даже не живут-то. Артур посмотрел на Мерлина, Мерлин посмотрел на него — и можно было бы снова промолчать, не спросить, но силы воли и железного характера на это уже тоже не осталось. Поэтому Артур спросил то, что мог спросить, просто молчать дальше было равносильно тому, чтобы признать собственную трусость. Трусом Артур никогда не был, но иногда отчаянно хотел им стать. — Так… — Артур откашлялся. — Значит, ты охранял мой сон тысяча четыреста лет? — Чувак, — Мерлин странно посмотрел на него и неожиданно лукаво усмехнулся: — Да я на всю пещеру орал, чтобы тебя разбудить! Даже в бубен и барабаны бил, а ты все дрых и дрых, соня. — Почему ты ждал меня все это время? — Не, ну серьезно. Мне самому в этом году столько исполнилось, я не ждал тебя всю свою жизнь. Артур от души расхохотался и почувствовал, как напряжение и отчужденность понемногу спадают: в конце концов, Мерлин, может, и прожил на целые века дольше, чем он, но все равно остался таким же невыносимым засранцем и шутником. — Кстати, — припомнил Мерлин. — Сегодня ты просто обязан услышать «Фей», они вечером дают концерт в честь возвращения магии. — Это еще что? — О, это музыкальная группа. И у них очень классный солист, который предсказал, что ты не будешь дрыхнуть вечно. Мерлин рассмеялся, наколдовал из воздуха еще один венок и торжественно, будто корону, водрузил его на голову Артура. А потом с совершенно радостным хохотом скрылся за дверью до того, как Артур успел в него этим же самым венком (или чем потяжелее) запустить. — Кому-то уши я сегодня точно поотрываю, — мрачно пообещал Артур, но всерьез злиться почему-то не получалось. — Ведет себя, как ребенок!

***

Гарри, признаться, думал, что возвращение Артура наделает много шума, но всем будто бы и вовсе до этого никакого дела не было. Однако шума наделало возвращение магии в этот мир, потому что вместе с магией вернулись и уже очень давно считавшиеся только легендами драконы и кобольды, или банши, которых, по словам миссис Белль, уже почти не осталось в Волшебной Стране. На следующий день после пробуждения короля Артура все вдруг стали носить цветочные венки на головах. Всюду начали плести короны из цветов, и даже в Авалоне многие девушки и юноши ходили с яркими букетами в волосах, словно все и забыли, что сейчас только весна и цветам полагалось бы распуститься значительно позже. — А чего так? — спросил Гарри, когда мимо прошла Рея с пестрым венком в волосах. Девочка кинула на него раздраженный взгляд, а Хорт с трудом подавил желание заржать. — Это традиция Волшебной Страны, — помявшись, ответил Нил. — Мы, как ты уже, наверное, заметил, не сильно-то любим всякое там торжество и все такое. Но когда мы счастливы, мы плетем венки и носим их в знак нашей радости. Ну… Как у вас парады, балы и прочее. — Балы? — переспросил Гарри. — А разве нет? — искренне удивился Нил. — Мы же фильм смотрели… Гарри вздохнул, помолчал, сочувственно посмотрел на друга и сказал: — Нил, не все, что показывают в телевизоре — правда. — То есть, вы не танцуете? — с искренней печалью в голосе спросил рыжий так, словно он теперь только и рвался в людской мир, чтобы вдоволь натанцеваться в старинных костюмах. Гарри решил не разрушать его мечту и ответил: — Танцевали раньше, но сейчас такое вообще редко делают. — Но делают? — Ага. — Значит, мы пойдем на бал, — воодушевленно сообщил Нил, и Гарри не стал с ним спорить, да и вообще… Хотел бы он посмотреть, как Нил найдет для них этот самый бал! — Так, а насчет венков что? Вы типа так Артура приветствуете? — Да кому он сдался, — Нил пренебрежительно махнул рукой, потом огляделся, проверяя, чтобы рядом не было ни Мерлина, ни Артура, ни помешанной на нем Гарриет, и уточнил: — В смысле, здорово, конечно, что он проснулся. Но он все же просто человек, а ты сам знаешь, что людей фейри не очень любят. — Тогда что? — Ну, он же вернул магию в Волшебную Страну, так что… Мы празднуем возвращение магии. И, кстати, вот, — Нил покопался в сумке и достал два венка из одуванчиков. — Надевай давай, будешь тоже праздновать и радоваться! Гарри мрачно посмотрел на венки, на друга и на всякий случай постарался отодвинуться чуть подальше, что, в принципе, было не так уж и сложно сделать в широких и пустынных коридорах Авалона. — Нет, спасибо. — Да ладно, будет весело! Тем более, — Нил коварно прищурился, — я же у тебя дома тот бумажный колпак тоже надел. — Да тебе он больше всех и понравился! — Все равно, — упрямо возразил Нил. — Вся Волшебная Страна празднует, и ты тоже должен! — и, воспользовавшись тем, что Гарри задумался над ответом, нацепил ему на голову желтый венок. Гарри потрогал чуть прохладные лепестки и подумал, что — так и быть — согласен его чуть-чуть поносить. Нил с довольной улыбкой надел свой, и от желтых цветов его рыжие волосы стали казаться еще более рыжими, хотя куда уж ярче. — Мне идет? — ухмыльнулся Нил, и Гарри шутливо ткнул его локтем в бок. В конце концов, Гарри ничего не имел против того, чтобы порадоваться возвращению магии — и немного воскрешению Артура — вместе со всеми. Нося на голове этот дурацкий венок, он даже совсем чуть-чуть почувствовал себя фейри, самым настоящим, а не просто приглашенным гостем в Волшебной Стране. В честь праздника, как сказал Нил — Великого праздника, — «Феи» организовали свой новый концерт, решив не дожидаться лета и действовать на всеобщем ажиотаже. Ведь, по сути, именно они-то возвращение магии и предсказали, а значит, им и собирать все лавры случившегося. Даже вход свободный сделали, благодаря чему Гарри с Нилом удалось избежать поиска и покупки билетов. А главное, концерт проходил в Калибурне — буквально в шаговой доступности от Авалона, и Гарри смело посчитал это подарком судьбы, вполне заслуженным, тем более. — А если нас и в этот раз не отпустят? — засомневался Гарри, когда Нил с сияющими глазами рассказал ему на следующее утро про будущий концерт «Фей». — Да брось, — отмахнулся, даже не задумываясь, Нил. — Все пойдут! Праздник же! — Ну, ладно. И правда, пошли все. Концерт состоялся на закате на главной площади Калибурна в ярком свете кружащих по небу фениксов, и Гарри завороженно провожал их взглядом, пока Нил не подтолкнул его поближе к сцене. — Ты чего? — начал было Гарри, а потом впервые вживую увидел легендарных «Фей», и у него даже не нашлось ни одной подходящей мысли, чтобы описать их. Потому что они были… Ну, «Феями» — огромными серовато-зелеными орками, чей образ мужественности с капелькой безумия только усугубляли розовые девчачьи юбки в кружевах. Орки клыкасто улыбались своим фанатам, и Нил вставал на носочки и подпрыгивал, чтобы из всех других фанатов они заметили именно его. А Гарри стоял рядом с ним и не знал, что ему делать. То ли тоже прыгать и махать руками, то ли попытаться угомонить друга. Недалеко от них Гарри краем глаза заметил Артура и Мерлина и, наконец найдя себе подходящее занятие, приветственно помахал им. Мерлин заметил мальчишек и улыбнулся, но подходить ближе не спешил. «Феи» басисто, немного сипло, но с поразительной лихвой запели веселую песню, которую с радостью подхватили все собравшиеся, в том числе и сам Гарри, на разные голоса выводя рулады вместе с главным солистом:

Однажды вышел я во двор Попить простой воды, Но мой сосед поймал мой взор И мне шепнул: «Сюды!»

***

Дадли сидел на старых качелях на давным-давно заброшенной жителями Литтл Уингинг детской площадке. На соседних качелях раскачивался сутулый мужчина, всего пару минут назад бывший огромной черной собакой. По виду мужчины было видно, что он давно не брился, не мылся, а отросшие ниже плеч черные волосы вряд ли вообще когда-либо были знакомы с расческой. Но Дадли точно знал, что были — он сам это видел. Не сейчас, конечно, но он помнил этого мужчину с волшебных фотографий в родном доме, только там он был, конечно, моложе на десяток лет, гладко выбрит, причесан и почему-то умудрялся выглядеть как какой-нибудь граф, пусть даже и был одет в совершенно обычные рубашку и джинсы. Дадли даже помнил, кто этот человек — его отец, которого он не знал… да почти никогда, если честно. Мама рассказывала, что когда Дадли был еще совсем маленьким, отец постоянно работал и редко бывал дома, а потом… Потом сел в тюрьму для волшебников за убийство и, кажется, не должен был выйти оттуда до самого конца жизни. Мальчик посмотрел на него, и мертвым он, что не удивительно, совсем не выглядел. А значит — либо выпустили, либо сбежал, либо… Либо мама все-таки рассказала ему о родном отце далеко не все. Рядом с Дадли сидел Сириус Блэк собственной персоной, слегка раскачиваясь на качелях, отчего ржавые цепи пронзительно-тоскливо скрипели, и, казалось, будто бы даже боялся взглянуть на собственного сына. — Ты Сириус Блэк, — первым заговорил Дадли. — Да, — кивнул Сириус. — Я твой отец. Дадли хмыкнул, но говорить на это ничего не стал: один отец у него уже был, и как раз сейчас он, наверное, уже собирался возвращаться с работы домой и складывал в свой коричневый чемодан всевозможные блокноты, ручки и карандаши, с которыми почти не расставался. — Ты был собакой. Черной. Большой. — Грим, — ответил Сириус. — Я превращаюсь в грима. — Все маги так могут? — заинтересовался Дадли, но Сириус покачал головой: — Нет, только анимаги. Про то, что я анимаг, знали немногие люди, сейчас об этом знает только твоя мама и ты. — Ясно. Они помолчали, не зная, что еще сказать, да и… Нужно ли говорить? — Хочешь спросить что-то еще? Дадли не спешил со следующим вопросом, думал долго, очень долго и наконец произнес: — Ты же должен быть в тюрьме. — Я сбежал, — просто ответил Сириус. — Ты поэтому ходил возле дома в виде собаки? Чтобы тебя никто не узнал? — Ты узнал, — заметил Сириус, явно довольный этим обстоятельством. А Дадли подумал о том, что, наверное, все же не стоило идти за большой черной собакой, которую до этого несколько недель прикармливал сосисками из дома. Завела, вот, на детскую площадку, где Дадли уже лет пять не был, и превратилась в… его отца, потерянного и найденного, так сказать. И что тут еще скажешь? — Так ты не учишься в Хогвартсе? — спросил Сириус и уточнил на всякий случай: — Ты ведь знаешь, что такое Хогвартс? — Ага, — угрюмо буркнул Дадли. — Эта та школа, в которую не попал Гарри. — Гарри тоже не в Хогвартсе? — Да, — Дадли начинал раздражать этот разговор. И сдался ему этот Хогвартс, будто свет клином на нем сошелся! — Он сейчас в Авалоне учится с феями, лепреконами и гоблинами. В Волшебной Стране, в общем. — А ты сам? — осторожно, будто говоря о чем-то действительно болезненном и очень личном, спросил Сириус, и Дадли постарался как можно более безразлично пожать плечами в ответ: — Я не маг, — и изо всех сил не заметить промелькнувшее в глазах отца разочарование. — Ладно, — кивнул Сириус, и Дадли понял, что возвращаться к этой теме они, видимо, больше не будут. Вот и хорошо. Потому что ему действительно было нечего сказать. — Как там Туни? — Туни? — Петуния, — поправился Сириус. — Твоя мама, как она? — У нее все в порядке. — Она теперь замужем за Верноном, да? — Да, за моим папой, — Дадли подумал, что Сириус мог узнать об этом, только если подходил очень близко к их дому или следил за ними. И это обстоятельство удручало не хуже упоминаний про Хогвартс или магию. — Прости меня, — Сириус склонил голову вниз, и волосы упали ему на лицо спутанной черной паутиной. — За что? Дадли его было не за что прощать, до этого года он даже и не знал-то о его существовании. Но Сириус все-таки просил у него прощение, и Дадли пытался это понять, но не мог. — За то, что не был рядом, — тихо ответил Сириус. — Да это… — Дадли махнул рукой, внезапно смутившись. — Ничего страшного, всякое бывает… У нас с мамой сейчас все хорошо. Они помолчали еще немного, только качели скрипели и ветер свистел, задувая между кронами деревьев. Вечерело, было уже довольно прохладно, но возвращаться домой Дадли не спешил, хотя сам не знал, отчего так. Кажется, ему было просто любопытно, ведь он, и правда, ничего толком не помнил о своем отце. Но и не был уверен, что хочет вспоминать. — Знаешь, — сказал Сириус, и в его голосе Дадли услышал грусть, — когда ты был маленьким и плохо спал, я наколдовывал тебе бабочек, а Туни пела колыбельную. Колыбельную Дадли помнил, бабочек — почти нет, но слова Сириуса все равно вызывали в памяти что-то… какие-то отголоски давно забытого. А после пришли воспоминания: вот он лежит в кроватке, накрытый чуть ли не по уши одеялом, а над ним склонился Сириус, и вокруг них то там, то здесь раздаются золотые всполохи магии. Это воспоминание кольнуло Дадли в самое сердце, и он зажмурился, вытянул вперед руку, сам не понимая зачем. И изумленно распахнул глаза, когда над ладонью появилась крохотная, едва различимая в вечерних сумерках, золотистая бабочка.