В волшебных водах Авалона

Гарри с Нилом и Дадли сидели в комнате Дадли и с отсутствующим выражением лица пялились в работающий телевизор. У Нила даже не осталось сил восхищаться человеческими технологиями, а это уже много о чем говорило. — Н-да… — протянул наконец Дадли. — Да-а-а… — согласился Нил. — Да, — вторил им Гарри, и все трое снова замолчали. Говорить о чем-либо, а тем более обсуждать услышанное за ужином категорически не хотелось. Да и мысли все никак не могли прийти в порядок, чтобы выдать хоть что-то стоящее. Гарри и сам не совсем понимал, что сейчас чувствует, а у Нила с Дадли, наверное, и вовсе сегодня целый мир перевернулся и с ног на голову встал. — А знаете, — вдруг сказал Дадли, — забавно ведь получается! — Что? — не понял Гарри. — Ну, получается, вот сидим мы здесь трое… А ни один из нас своего родного отца не знал и воспитывался другим человеком. — Лепреконом, — от нечего делать поправил Нил и, подумав, добавил: — Ну, в моем случае, по крайней мере. — Ага, — заторможенно кивнул Гарри, — он лепрекон. Я тебе об этом писал, помнишь? — А, ну да, — вспомнил Дадли, — твой лучший друг — лепрекон. — Ага. Они снова замолчали. Говорить, по сути, им было действительно не о чем. Ну, может быть, обсудить, что дядя Вернон оказался отцом Нила, а не Дадли, и настоящий отец Дадли — волшебник, преступник и убийца, сбежавший из тюрьмы? Или то, что Гарри все детство лгали насчет его родителей, и он их даже не помнит-то толком? В общем, тем было предостаточно, но все какие-то… не слишком приятные. Утро встретило Гарри запахом яблочного пирога и неожиданно праздничным настроением. Проснувшийся незадолго до него, Нил наблюдал из окна за проезжающими мимо дома машинами и насвистывал себе под нос какую-то знакомую мелодию, в которой Гарри без труда узнал любимых «Фей». — Доброе утро, — окликнул он друга, и Нил обернулся к нему, радостно оскалившись: — Доброе, соня! — Соня? — переспросил Гарри; голова была чуть тяжелая после сна, но Гарри чувствовал, что наконец-то выспался. — К тебе уже даже кузен заходил, разбудить хотел. — Дадли? — А у тебя есть другие кузены? — Чего хотел-то? — не понял Гарри. — Завтракать звал, — ответил Нил. — И еще просил передать, что твоя тетя сегодня с чердака коробку достала и хочет вам что-то показать. — Коробку? — тяжелая голова утром напрочь отказывалась работать, но усилием воли Гарри вспомнил, что Дадли ему писал про какую-то коробку с погремушками и «странными» фотографиями. Наверное, именно про нее сейчас и говорил Нил. — Так что давай, просыпайся уже! Я есть хочу — умираю просто! — Ты всегда есть хочешь. — Ой, да кто бы говорил. Завтрак прошел довольно неплохо, общая напряженная атмосфера была даже почти не заметна, или Гарри просто решил не обращать на это внимание. Потому что главным для него сейчас было то, что он все-таки вернулся домой, а значит… значит… Значит, все остальное может и подождать еще хотя бы немного. После завтрака тетя Петуния позвала мальчиков в гостиную, и там Гарри увидел посреди стола старую — ту самую — коробку, о которой ему писал Дадли. Она выглядела, как самая обычная старая коробка, потрепанная от времени, с протертым до дыр уголком справа. Гарри, перегнувшись через стол, заглянул внутрь и увидел, что она была почти пуста — несколько покрытых пылью альбомов, деревянная погремушка с неровно нарисованными солнышком и облачками, несколько плюшевых игрушек, тоже очень старых и буквально пропитавшихся духом прошедших лет и пылью, и небольшое зеркало, треснувшее по середине. Трещина напоминала удар молнии, и Гарри протянул руку вперед, чтобы рассмотреть зеркало поближе, но вместо этого зачем-то взял маленького черного мишку, у которого не хватало одного глаза и хвост едва держался на рваных нитках. Почему-то этот мишка казался Гарри до боли знакомым, как напоминание о чем-то очень-очень важном. Гарри покрутил его в руках, на краткий миг прижал к груди и положил обратно в коробку, боясь, что ветхая игрушка рассыпется в его руках. — Этого медведя я подарила тебе, Гарри, на твой первый День рождения, — со слезами на глазах сказала тетя Петуния и достала из коробки второго медвежонка, песочного цвета и с оторванной лапой. — А его тебе подарила тетя Лили, Дадли, — обратилась она к Дадли. — Тетя Лили? — переспросил Дадли, принимая игрушку и с интересом рассматривая ее. В его глазах Гарри видел то же чувство узнавания, что ощущал сейчас и сам. — Моя мама, — тихо сказал Гарри. — О, — протянул Дадли и тоже вернул мишку обратно в коробку, вместо него выудив оттуда погремушку. — А это? — спросил он у мамы и покачал в воздухе погремушкой. Игрушка отозвалась тихим треском и шелестом. — Это тебе на твой первый День рождения подарил дядя Ремус. Ты его не помнишь? — Нет, — задумался Дадли, так сосредоточенно сведя брови к переносице, будто и в самом деле все силы прикладывал к тому, чтобы вспомнить. — Кто он? — Друг… Друг семьи, — на секунду засомневавшись, ответила тетя Петуния. Достала из коробки один из альбомов, села на диван, положила альбом на колени и бережно раскрыла его на первой странице. — Идите сюда, я вам покажу и дядю Ремуса, и твоих родителей, Гарри. Мальчики сели по обе стороны от нее, и Гарри не смог сдержать вздох изумления, когда с первой же фотографии ему весело подмигнул черноволосый мужчина в очках, а рыжая девушка в свадебном платье приветственно помахала ему букетом. — Это… как? — озадачился Дадли, и тетя Петуния улыбнулась в ответ: — Это волшебные фотографии, милый. Люди на них… ну, как бы живые, но не совсем. Гарри еще раз посмотрел на фотографию, потом перевел взгляд на тетю Петунию и снова на фотографию с улыбающимися ему людьми. — Это мои родители? — спросил Гарри, теперь уже во все глаза глядя на лица со снимка. Эти люди казались… Они казались очень молодыми и очень счастливыми, всего лет на десять старше самого Гарри. Будто бы старший брат, такой же очкарик, или старшая сестра с такими же зелеными-зелеными, как у самого Гарри, глазами. Гарри это чувствовал — и при этом точно знал, что никем иным, кроме как его родителями, эти люди быть просто не могут. Не должны! Чуть в стороне от них на соседнем снимке в белоснежном свадебном платье стояла очень молодая тетя Петуния под руку с каким-то незнакомым черноволосым мужчиной с очень вытянутым лицом. Они тоже выглядели очень счастливыми. Да и как иначе — свадьба же! — А это?.. — спросил Дадли, не договорив. — Это твой отец, Дадли, — ответила Петуния и с чуть заметной тоской в голосе назвала имя, будто заклинание: — Сириус. — Не слишком-то я на него похож, — помолчав пару минут, сказал Дадли. Гарри посмотрел на русого и полного кузена с квадратным лицом, потом перевел взгляд на фотографию темноволосого, бледного, очень худого и какого-то… изящного, что ли, мужчины, ища семейное сходство, но не нашел. Разве что носы немного похожи. Ну и, может быть, глаза. Впрочем, кто ж знает, каким Дадли будет лет через десять — может, и вовсе окажется точной копией своего отца! Тем более, и сам Гарри на собственную маму был похож, разве что, цветом глаз, так что… — Носы похожи, — предположил Гарри. Дадли посмотрел на него с каким-то странным выражением, но ничего не сказал. Тетя Петуния перевернула страницу альбома, потом еще одну и еще, а перед глазами мальчиков будто бы заново открывалось все их детство. Вот маленький, едва-едва стоящий на ногах Гарри летает на крошечной метле, а отец придерживает его за руки и радостно хохочет. Вот тоже очень маленький Дадли хлопает в ладоши и наколдовывает золотистые искорки. Вот Петуния и Лили сидят вместе на диване и пьют чай, о чем-то разговаривая, а за окном ярко-ярко светит солнце, отчего снимок получился немного засвеченным. А вот рождественская елка раскинула свои украшенные магией и гирляндами ветви в гостиной, и Гарри будто бы наяву почувствовал запах хвои и корицы. А вот Джеймс и Сириус играют в снежки, и один снежок попадает в стоящую поодаль Лили, и она тут же с хохотом запускает ответный снаряд в их сторону. А вот за обеденным столом собрались родители Гарри и Дадли и еще какие-то незнакомые им люди, видимо, друзья Поттеров и Блэков. А вот… Петуния перелистывала страницы, и с них мальчикам улыбались те, кого они никогда даже не знали, но… Все равно почему-то они все казались очень знакомыми и давным-давно родными, и Сириус, и Джеймс, и Лили, и даже совсем юная тетя Петуния, так не похожая на себя настоящую. Дадли и Гарри с жадным любопытством смотрели на волшебные фотографии, будто боясь упустить хотя бы одну значительно-незначительную деталь. И ничего из этого не помнили — ни магии, ни своего первого Рождества, вообще ничего. И от этого было как-то тоскливо, словно они оба вдруг разом потеряли что-то очень важное, что-то такое, о чем раньше и знать не знали, а теперь вдруг узнали — и все, нет его, этого самого важного. Нил не пошел с ними смотреть старые фотографии, потому что это слишком личное, и остался с дядей Верноном пялиться в телевизор. По телевизору шел какой-то черно-белый фильм, и дядя Вернон то и дело одобрительно усмехался в усы. Нил подумал, что, наверное, Вернон Дурсль смотрел этот же самый фильм еще во времена своего детства, потому что ничем другим объяснить такую любовь к бесцветной скучной картинке на экране Нил не мог. Вообще странно это было — вот так запросто сидеть на диване со своим настоящим отцом. Не в смысле, что настоящим, конечно, просто биологическим — настоящий отец Нила сейчас наверняка вместе с мамой Нила ставил под елку горшочки с золотом и призывал рождественскую радугу в их дом в Волшебной Стране. Нил это всегда любил больше всего и с самого детства с восторгом смотрел, как внезапно посреди гостиной появляется самая настоящая радуга и окутывает елку с подарками — тогда никаких гирлянд, огоньков и украшений не надо. И подарков тоже не надо! И!.. На праздники Нил с семьей обычно оставался дома, со всех концов Волшебной Страны к ним съезжались дальние или не очень дальние родственники, и Нилу даже разрешали не спать допоздна, поэтому он хоть до самого рассвета мог носиться с братьями и сестрами по дому и окрестным улочкам, одеваться по традиции в зеленые костюмы (и ни в коем случае не потерять зеленый цилиндр! Потому что Нил его — тоже исключительно по традиции — неизменно терял каждый год), и веселиться так, будто ничего другого, кроме смеха и шуток, и не существует вовсе. По сравнению с обычным празднованием Рождества, праздник в доме на Тисовой улице казался Нилу скучным и пресным. И очень-очень одиноким, потому что Гарри с Дадли сейчас смотрели свои старые фотографии, а Нил только-только нашел своего отца и так много хотел о нем узнать, но тому, видимо, телевизор был интереснее свалившегося на его голову незнакомого сына. — Знаешь, парень, — сказал дядя Вернон, на мгновение оторвавшись от экрана, — я этот фильм впервые увидел, когда в твоем возрасте был. Подумал тогда еще, что это редкостная скукотища, но… С возрастом к нему привыкаешь как-то, что ли. Я теперь без него ни одно Рождество не представляю. — Вот как? — спросил Нил, тоже смотря телевизор и видя в нем отражение дяди Вернона. Этот тучный мужчина совсем не выглядел, как его отец, а дом на Тисовой улице не казался родным домом, как и семейство Дурслей совершенно точно не было его собственной семьей, но… Нил был здесь, в первую очередь, из-за Гарри. И, опять же только ради друга и немного ради самого себя, Нил готов был попытаться насладиться этим праздником, обычным, человеческим, без магии, радуг и зеленых костюмов. Кто знает, может, ему это даже в самом деле понравится? Вечером был рождественский ужин: запеченная индейка с клюквенным соусом, тушенный горошек с морковью и капустой, сладкие пирожки с курагой и изюмом. Но что окончательно примирило Нила с семейными традициями Дурслей, так это «свинки в одеяле», как их называл Гарри — обжаренные сосиски в беконе. Их Нил уплетал за обе щеки, а Гарри смеялся и говорил, что так и думал, что Нил их обязательно оценит. Облизывая стекающий с пальцев жирный сок, Нил вынужден был признать, что Гарри прав — ему здесь определенно нравилось. Для Нила самой замечательной оказалась забавная традиция надевать на головы перед тем, как сесть за стол, красочные и яркие бумажные короны, от которых у всех сразу же становился очень дурацкий и очень смешной вид. Перед ужином Гарри вложил в руку Нила конец какого-то подарочного свертка и второй конец потянул на себя. — Это что? — спросил Нил. — Хлопушки-крекеры! — со смехом сказал Гарри. — Крекеры? Почему крекеры? — озадачился Нил. — Тяни давай, — подбадривающе крикнул Дадли, и Нил от неожиданности резко потянул сверток на себя. Хлопушка громко и со вспышкой взорвалась, осыпав мальчишек блестками мишуры. Зашуршав разорванной подарочной упаковкой, Гарри извлек оттуда небольшой красный сверток и протянул его Нилу. — А это что? — Корона, — улыбнулся Гарри. — Надевай! — Зачем? — с еще большим подозрением уточнил Нил. — Традиция такая. Давай, я тоже свою надену. Гарри с Дадли расправились с еще одной хлопушкой, и бумажную корону из нее Гарри нацепил себе на голову. Подумав, Нил осторожно развернул свой сверток. Дадли хрюкнул от смеха, когда на рыжую макушку Нила Гарри торжественно водрузил золотисто-красную корону. Вскоре такая же корона оказалась и на голове Дадли, а уже в начале ужина дядя Вернон и тетя Петуния тихо взорвали свои хлопушки и сели за стол уже тоже с бумажными коронами в волосах, и Нил почувствовал, что сейчас они все… Ну, вместе. И сам он тоже вместе с ними, и у него на голове тоже красуется дурацкая бумажная корона, и, наверное, вот что это такое — отмечать Рождество с семьей Гарри. Не так уж и плохо, между прочим. Совсем не плохо, даже здорово! Вот так тихо и почти по-семейному прошло первое Рождество Нила в мире людей. После ужина тетя Петуния принесла из холодильника яичный пудинг, и Дадли щедро полил порцию Нила карамельным сиропом. — Ну и как тебе? — шепотом спросил Гарри, когда мальчики уже ложились спать. Нил задумался: с одной стороны, это было совсем не то Рождество, которое обычно он отмечал с семьей, а с другой… — Было весело, — наконец ответил Нил и довольно улыбнулся. — Не думал, что кто-нибудь когда-то скажет, что в этом доме может быть весело. — Ну, все когда-то бывает в первый раз. — Это да. — Ага… А еще на это Рождество выпал снег и все падал и падал целую ночь напролет с неба пушистыми белыми хлопьями. Засыпая, Нил подумал о том, что ему здесь даже нравится, и он совершенно точно знал, что и сам Гарри тоже был очень счастлив вернуться домой.