Не бывает

      Это случилось в последнюю неделю ноября.       Во время, когда в некоторых северных местечках уже давно лежат добрые холмы снега, а реки сверкают замёрзшей гладью.       На улицу, где жила Адериен, приехал небольшой фургончик. Он не был похож на знакомые ей машины, вроде минивэнов некоторых соседей или Харлея отца. И у него была необычная для средства передвижения аура — домашняя.       Фургон остановился около подъезда к соседнему с домом Адериен и её папы маленькому коттеджу, на участке которого расположилась табличка с большими красными буквами (Адериен ещё плохо умела читать, но папа сказал, что это значит «Продаётся»).       Из него вышел мужчина, почти такой же высокий и крепкий, как папа. И у него были светлые, как пшеница, волосы, выглядывающие из-под серой банданы, и тёплая широкая улыбка. Мужчина присел на корточки рядом с Адериен и кивнул на деревянный меч, заботливо сделанный папиной рукой.       — Ты, наверное, наша соседка? — голос у него был хрипловатый, но мягкий и располагающий, как и весь внешний вид рослого мужчины.       Папа запрещал разговаривать с незнакомыми дяденьками, поэтому Адериен не нашла в себе сил ответить. Но от взгляда пронзительно голубых глаз «нового соседа» (по крайней мере, девочке очень хотелось в это верить) щёки предательски загорелись, а губы растянулись в глуповатой улыбке. Папа запрещал разговаривать, но он же ничего не сказал о кивке, верно?       Мужчина поднялся и снова стал похож на большую скалу. Большую, но с доброй улыбкой, запахом хвои от поношенной джинсовой куртки и маленьким серебряным драконом на цепочке.       Со стороны фургона послышалось копошение и звук открываемой дверцы. А потом на тротуар выскочил рыже-зелёный ураган, шлёпая босыми ступнями по холодным плитам. Адериен при виде такого чуда с какой-то неловкостью посмотрела на свои ботиночки. Дома она ходила босиком, невзирая на погоду за окном, но на улице папа всегда следил за её одеждой.       А в следующую секунду, когда девочка с пшенично-светлыми кудрявыми хвостиками подняла глаза на приближавшееся смеющееся нечто, случилось то, что случилось. С чего началась история дружбы, не похожей ни на какую другую в этой Вселенной.       «Ураган» налетел, не успев затормозить, на маленькую девочку с деревянным мечом, столкнувшись своим лбом о её.       Первое, что отметила Адериен, когда приподнялась и ещё не ощутила боль в середине лба: рыже-зелёное нечто, оказавшееся при близком рассмотрении ребёнком лет шести с большими синими глазами, выглядывавшими из-за массивной копны растрёпанных рыжих волос.       Второе: почему-то рядом сразу оказались и тот дяденька, и кто-то из проходивших мимо соседей, и папа с обеспокоенным выражением на лицах.       Затем со стороны растрёпанной рыжей девочки и маленькой светловолосой воительницы одновременно послышались всхлипывания, которые потом перерастут в объятиях родителей в плач. А пока Адериен — маленькая девочка в лёгкой кофточке с собачьей мордой на груди и с большими серо-голубыми глазами, — со злости показала тогда ещё не знакомой ей Леталин — рыжей синеглазой и босоногой девчушке с зелёным свитером крупной вязки и снежинкой на шее, — язык, выражая всю свою детскую обиду и кипящее в шестилетнем теле недовольство.       В этот день пошёл снег. Неизменный знак приближающейся долгожданной поры, которую обе девочки, как потом выяснится, любили всей душой. Первый самый явный посланник будущей белоснежной красоты, обещающий так много в малом.       Похожий на первую встречу будущих лучших друзей.

Если бы они были в какой-то книжке детских сказок, их дружбу назвали бы великим даром…

      Адериен не привыкла долго обижаться. Папа учил: надо прощать, надо кушать ненавистную манку для роста и надо колотить надоедливых мальчишек. А Адериен была любимой (и единственной) папиной дочкой, поэтому разочаровывать его совсем не хотелось. Да и драться с мальчишками она любила.       Адериен часто наблюдала за рыжей соседкой через щель в заборе на заднем дворе. Как она качается на качелях, как прячется за одним и тем же большим дубом при игре в прятки с тем тепло улыбающимся мужчиной (папа говорил, что дядя — такой же папа для той странной девочки, как он — для Адериен), как заплетает свои длинные волосы в милые косы и делает такие же из светлых волос мужчины.       Девочка-за-забором была не такой шумной, как Адериен. Она не играла с мечом, не дралась с соседскими мальчишками и не обнимала каждую встречную собаку. Поэтому знакомая банда мальчишек прозвала её принцессой.       А Адериен, наблюдая за ней почти каждый день, дала ей собственное — «Цветик», — потому что девочка-за-забором любила рисовать цветы.       Адериен любила папин Харлей. Любила садиться на него, пока папа был занят воскресной уборкой в гараже, и изображать, что сейчас она мчит по дороге в Колорадо или Калифорнию. Любила представлять, как ветер развевает её кудрявые волосы, впереди петляет дорога, а колёса «старого друга» папы уносят её в неизвестность, навстречу приключениям. Как говорилось по телевизору — «к мечте, барам и горячим женщинам», — хотя папа просил не повторять этого на людях. Девочка искренне не понимала, почему, но спрашивать не решалась.       — А что ты делаешь?       Голос, раздавшийся совсем близко, разрушил весь развернувшийся в воображении мир в один из таких дней, и светловолосая мечтательница от внезапного столкновения с реальностью рухнула с мотоцикла, выставив на чужака вечно находившийся при ней деревянный меч. На неё смотрела своими синими большими глазами девочка из соседнего дома.       Сплюнув и вытерев покрасневший на морозце нос рукавом кофты, Адериен покосилась в сторону гаража, а затем поднялась на ноги. Она опасалась говорить с девочкой, которую так недружелюбно встретила в конце ноября.       — Что ты делаешь?       Повторившийся вопрос ещё больше смутил Адериен. Спрятав лицо до самых глаз в вороте свитера, она искоса посмотрела на гостью в том же зелёном свитере, джинсовых штанишках и, на этот раз, в ботиночках.       — Я играла, — пробубнила Адериен.       — А можно с тобой? — последовал следующий вопрос, удививший (и обрадовавший, в чём она не признается) светловолосую девочку.       — Угу.       — А как тебя зовут? — новый вопрос.       — Адериен, — буркнула, не понимая своего внезапного смущения.       — Красивое, — выдала после минутного раздумья рыжая девочка. — А я… Меня зовут Леталин.       Леталин была не очень способной ученицей — поняла Адериен, когда та попросила её научить владеть деревянным мечом. Она не могла удержать меч даже двумя руками и заваливалась с ним после первого же взмаха в снег (один раз даже снесла хлипкую дощечку в заборе между их домами, сделав проход (за что потом Адериен выслушала от папы за озорство, когда взяла вину на себя)).       С того дня около отцовского гаража Леталин стала верной спутницей для Адериен. Они ходили вместе повсюду и рыжая девчушка всегда вызволяла подругу из неприятностей.       Например, когда им было по десять, та случайно ввязалась в разборки мальчиков постарше. Она лишь хотела поздороваться с Тринном, местным задирой и закадычным другом по розыгрышам светловолосой. Но в этот момент предназначавшийся другому удар самого старшего мальчика с рыжими (темнее, чем у Леталин) волосами и пластырем на веснушчатом носу пришёлся на Адериен.       — Ой, — рыжий мальчишка посмотрел на результат своего удара, а потом дразняще усмехнулся. — А, это ты, Ад. Что, хочешь подраться?       Леталин уже успела понять нрав подруги и предостерегающе взяла ту за руку, бросив взгляд на пугающего её хулигана. Но это не помешало Адериен (как бы не пыталась Леталин) огреть соперника ботинком по колену и показать свой слишком длинный язык.       — Пусти, цветик, я сейчас ему!.. — воспротивилась Адериен, когда Леталин всё-таки предприняла попытку её увести.       Леталин потом долго не могла понять, почему Адериен смутилась, когда она, будучи уже в комнате последней, поворчала на поведение рыжего мальчишки. А потом Леталин узнала сразу два важных факта: мальчика звали Бриньольф и он нравился Адериен. Последний факт для Леталин ещё надолго остался непонятен, потому что для неё ещё было не понятным значение слова «нравится». Она знала, что нравится ей. Ей нравилась Адериен, нравился мальчик Кинтир, живший в торговом квартале со своим странным рыжим дядей, владельцем ломбарда, и его большим лохматым псом по кличке Барбас, нравились конфеты, печенья и снежный витраж на окне, нравились папа, их фургон, новый дом и сделанный отцовской рукой лук. Но Адериен, похоже, «нравился» Бриньольф немного иначе. Потому что признаваясь в этом, подруга покраснела и отвернулась.       Но то, другое значение слова «нравится» Леталин поняла позже. Когда познакомилась с мальчиком, жившим в доме через дорогу.       С годами между двумя девочками, выросшими из детских лет, уже не было ничего такого, чего бы они не знали друг о друге. Они были чем-то большим, чем просто друзья, соседи. Напарники, буквально родственные души — вот кем они были. Их искреннее доверие друг другу было настолько бескорыстным, что некоторые даже завидовали. Конечно, без некоторых моментов разлада не бывает дружбы, но у них они сводились к такому минимуму, что не выходили за пределы комнат и заднего двора. Адериен было сложно злиться на Леталин так же, как Леталин — на Адериен.       Они обе знали друг о друге такое, что не мог знать никто другой. Их личный мир открывался миллиардами оттенков, когда подруги были вместе, находясь в поисках приключений и мечтая о бесконечном путешествии в фургоне папы Леталин.       Адериен знала, что если дотронуться до носа Леталин, она забавно морщит нос. Что она любит одуванчики и готова литрами глотать зелёный чай. Что она обожает лисиц и хранит накладные заострённые, похожие на эльфийские, уши с одного фестиваля. Что в какао она добавляет маршмеллоу, а в её комнате есть целый ряд статуэток оленей, одна из которых была «пробой» Кинтира и является самой любимой. Знала, что Леталин до сих пор хранит своё оружие, свой лук на подоконнике в своей комнате.       Знала Адериен и то, что Леталин до сих пор носит кулон, который подруга подарила ей на десять лет дружбы. Знала, что Леталин, когда сидит на скамейке в парке, рисуя в маленьком блокноте, искоса наблюдает за гуляющим там же парнем. Знала, что этот парень — Гелебор и что ещё с детских лет он нравится подруге. Знала с тех пор, когда Леталин сама этого ещё не знала.       Для Адериен не было ничего, что она не смогла бы сделать ради подруги. И, в особенности, ради сохранности её волос. Хотя при этом свои остригала с возрастом всё короче, пока не успокоилась, оставив их длину до середины шеи. Это было столь же парадоксально, сколько мило: как она защищала Леталин, если мальчишки в детстве грозили вырвать волосы «рыжей помощнице маленького Ада», и спокойно прямо на заднем дворе срезала ножницами прядь за прядью.       Адериен радовалась видеть счастье на лице подруги. Как искрились её синие глаза, когда она открывала подарок на Рождество. Как она смеялась, когда Адериен впервые прокатила её на отцовском Харлее (без разрешения, но Леталин об этом не знает до сих пор). Как веселилась, когда упорством заставила Адериен влезть в выпускное платье.       Леталин знала о каждой мелкой шалости Ады. Знала, как она убегала ночью погулять в компании Бриньольфа, а потом мальчики в школе шушукались между собой, что он возвращался домой весь мокрый, будто его искупали в фонтане. Знала, что Адериен тайно таскает у отца домашнюю медовуху и прячет в своей комнате, а иногда и в комнате Леталин.       Леталин знала о коллекции плюшевых собак в доме Адериен, которая старательно скрывала их существование от мальчишек, с которыми общалась. Леталин так расстраивалась, когда очередная просьба Ады завести настоящую собаку встречала отказ, словно бы это ей запретили.       Адериен была для Леталин подобна открытой книге. Она любила большие породы собак и готова была буквально продать себя в рабство ради хотя бы одной такой собаки. Она издевалась над ребятами, которые были выше раза в два, просто потому что собственный рост её не устраивал. Она обожала оружие и всё мечтала о собственном настоящем мече. Она любила запах лаванды и зелёный цвет (чем Леталин её и подкупила, заставив надеть то самое выпускное платье). На полке у неё были самые разные книги, подаренные на дни рождения, но зачитывалась Адериен лишь одной, которая попала к ней в руки в семнадцать лет. Каждой из плюшевых собак она придумала уникальную кличку и не забыла о них даже когда Ульвар предлагал их раздать детишкам. При этом в детстве она не могла запомнить имя папы Леталин, а после того, как он приютил в доме замёрзшего зяблика, начала называть его не иначе как Зяблик и не смогла дать более вразумительного ответа на причину, кроме как «это чем-то похоже на твоё имя».       Адериен никогда не любила разговаривать о чувствах и довольно скептически относилась к их выражению на людях. Для неё было неестественно философствовать и признаваться в чём-то глубоком. Она показывала своё отношение действиями и обижалась, если её не понимали.       Но один раз. Всего один.       — Леталин, как ты думаешь, может ли быть такая дружба? Ну, как у нас — чтобы через года, почти без перебранок и без всякой зависти, гнева, ощущения, что человек надоел?       Леталин, до того читавшая под дубом любимую книгу, подняла свои большие синие глаза на подругу и с опаской спросила:       — С чего это ты, Ади? Тебя, случаем, Гелебор не покусал? Хотя, он ведь не кусается… Да, он же такой милый… то есть, добрый! Добрый! — она смутилась и прикрыла книгой пылающие щёки, скрывая ещё и расползавшуюся улыбку.       Но Адериен только слегка дёрнула уголком губ. Её глаза были слишком серого цвета, из них будто бы почти пропал тот оттенок голубого, который был у Ульвара.       Сложив руки на коленях, девушка устремила свой взгляд на зияющую дыру в заборе между двумя домами. Леталин посмотрела туда же и с удивлением поняла, что эта дыра была тут так давно, будто бы даже до них. Будто это не она случайно выбила болтающуюся доску неловким взмахом деревянного меча.       — Скажи мне, Леталин, — светловолосая девушка снова посмотрела на рыжую подругу и голос её был непривычно серьёзным. — Когда мы уйдём, что останется? Будет ли в нашей дружбе толк, когда всё… закончится? Мы строим планы, живём и наслаждаемся каждым днём за пустяковыми шалостями и радостями. Я до сих пор прячу от папы медовуху, хотя мне уже не пятнадцать. Ты продолжаешь ходить вокруг да около с Гелебором, хотя иногда мне хочется вас обоих стукнуть хорошенько и запереть в одной комнате, — заметив, как покраснели уши и щёки подруги, она слегка улыбнулась. — Но, думаю, ты тогда не задумываясь в окно сиганёшь. Но… — Адериен отвела взгляд и вздохнула. — Я боюсь, что всё закончится.       Леталин подтянулась к Адериен и неожиданно стукнулась лбом о её лоб, а потом показала ей язык, смутившись своего действия.       — Глупая Ади, ты помнишь, как мы познакомились?       Девушка со светлыми короткими волосами неожиданно смутилась, почувствовав себя виноватой в том своём ребячьем поступке, и неосознанно намотала прядь своих светлых, совсем уже не кудрявых волос на палец.       — К чего это ты вообще, цветик? Я всё пытаюсь забыть, какой я была глупой забиякой, а ты тут…       — Ведь после такого обычные дети становятся врагами, верно? — продолжила Леталин. — Но мы не стали. Не стали и во время наших мелких размолвок. Мы уже не дети, Ади, но мы продолжаем дружить. Это что-то да значит. Вот, посмотри, — девушка поднялась на ноги и указала на нечто, вырезанное на коре дуба. — «Лет и Ад — вселенские друзья». Помнишь, как ты это вырезала отцовским ножом? Помнишь?       — Ты ещё ругала меня за порчу дерева, конечно помню.       Леталин схватила Адериен за руки и подняла её на ноги, уперев затем руки в бока и нахмурившись.       — Да, мы не вечные, как бы не печально это было признавать. Но мы друзья. Мы — напарники, Ади. Я хочу сказать… не столь важно, сколько нам отпущено. Мы просто будем жить, не меняясь. Мы возьмём фургон моего папы и Харлей Ульвара и… да просто умчим отсюда на всех парах! Мы будем жить здесь и сейчас, Ади, согласна? — она протянула руку, чтобы скрепить предложение рукопожатием.       Адериен не спешила соглашаться, её всё ещё пугала таинственность неизвестности. Она хотела как можно дольше видеть как Леталин неумело машет мечом, как разбрасывает цветы по двору и ловит снежинки на кончик языка. Она хотела готовить блины с Зябликом и Леталин и гнать на Харлее отца по городу, слыша предостережения подруги над ухом о важности шлема. Хотела взять фургон Зяблика и отправиться с Летти, Брином и Гелебором в Лас-Вегас, чтобы выиграть джекпот и попробовать на эти деньги все медовухи мира.       — Иногда мне кажется, что наша дружба — иллюзия, — девушка наконец улыбнулась. — Что я сейчас проснусь, мне снова шесть, а соседский дом всё так же продаётся. И вас с Зябликом нет. И нет этой дыры в заборе.       — Глупости какие, — начала было Леталин, но потом покачала головой. — Ладно. Меня тоже одолевали такие мысли. Но это было так давно, что я только сейчас, вспоминая это, понимаю как были абсурдны мои страхи. Ведь не может быть сном всё происходящее с нами. Например, не может быть сном тот наш триумф, когда ты, я и Кинтир впервые окунули противных мальчишек из банды Бриньольфа в фонтан парка! И не может быть тот наш совместный шедевр из подгоревших и не прожаренных пончиков просто плодом нашего воображения!       — Не может…       А потом Леталин просто обняла Адериен. Это было объятие-обещание, на которое Ада ответила.       И ещё долго после, поддавшись ностальгии, они стали наперебой вспоминать детство и с изумлением поняли, что оно ещё не кончилось, несмотря на пролетающие года и то, что они уже давно закончили школу.       У них было всё время мира.

***

      — О, это ты? Проходи и падай на ближайший стул, я сейчас принесу тебе бутылочку твоего любимого.       — Мне бы ещё чего-нибудь горяченького.       Адериен Лунный Свет вошла в Гарцующую Кобылу, чтобы промочить горло и облегчить карманы уставших посетителей. Хоть она и не особо любила Вайтран, но именно здесь был тот необычный шарм, который притягивал многих толстосумов больше, чем даже пресловутый пестроватый Солитьюд.       Нордка деловито оглядела всех посетителей, изображая ленивое потягивание, но не торопясь падать на близстоящий стул. В Гарцующей Кобыле всегда, сколько Адериен помнила это место, было примерно так же шумно, как в Йоррваскре, когда Соратники не устраивали драки. Помнится, Хульда всегда была добра к ней, даже когда это того не стоило (вспомнить хоть, как в юности она воровала из таверны помидоры и пару бутылок эля в неделю).       Вот и теперь женщина поставила перед Адериен бутылку медовухи и ужин из отбивной и картошки и та довольно быстро с ними разделалась.       — Такая мелкая и с двуручным мечом. Ты хоть кулаками-то махать умеешь?       Была у Адериен очень плохая черта, которую не любили ни Брин, ни Делвин. Ей ужасно не нравилось, когда в ней сомневались и указывали на её рост. К тому же, когда это говорил такой великан, как тот, стоящий у стены совсем близко и старательно изображающий, будто не знает, что она всё слышит.       Звон — слава Хирсину, пустой! — опрокинутой посуды показался Адериен слишком громким даже для неё во внезапно стихшей таверне.       — Повтори! — она развернулась к норду. — Сейчас же повтори мне то, что ты только что сказал, грязный злокрыс! Я сделаю твою жалкую голову настенным чучелом!       Она отстегнула ремень с висящим на спине «Зовом» и отбросила его в сторону. Серо-голубые глаза горели огнём гнева и, одновременно, предвкушения хорошей драки.

Такой дружбы просто не бывает.

      — Адериен Лунный Свет, — она протянула руку и скрепила рукопожатием знакомство с рыжей подругой крепкого норда в рогатом шлеме. — Хотя, те, кто знает меня больше двух часов — зовут просто Ад, — добавила после.       Нордка развернулась, неглядя найдя свой заветный тайничок — бочку, которую обычно никто не использовал из-за её неприглядного (даже удручающего) вида.       — Могу я узнать имя того, кто спас сегодня мою бесценную шкуру? — ирония на счёт «бесценной шкуры» была настолько очевидна, что Адериен сама себе усмехнулась.       — Леталин.       — Моё имя Леталин…

Но у них была.