Советский человек

Не вижу птиц я в ветвях больших деревьев Не слышу птиц я в ветвях больших деревьев И твари пернатые высоко летят туда, где прежде не были Летят они На Юг. Алексей Хвостенко

— Паш, мне страшно. Голос слышался будто издалека, и Аня не узнавала свой тяжелый низкий тон. Она смотрела на свои полупрозрачные руки и переводила взгляд на стоящего посреди разрушенного бассейна Пашу. В ее взгляде была надежда, а сбивчивое дыхание выдавало все чувства — налицо. — Паш, скажи что-нибудь, пожалуйста. Молчание. Каменное молчание. Он стоял перед ней с закрытыми глазами, на которых виднелись фиолетовые вены. Статуя. Безразличный взгляд. Казалось, он вот-вот откроет рот, проговорит что-то громовым, оглушающим голосом. И Аня боялась этого. Она боялась, что он перестал быть человеком, тем самым Пашей, который столь страстно целовал ее и всем своим видом внушал доверие. А что же ей делать теперь? Она совсем одна, в неизвестном ей мире, без дома, работы и друзей. Именно в такие моменты в людях, даже самых жертвенных и бескорыстных, просыпается эгоизм. Она знала, что Настя, Леша и Гоша были в куда худшем положении. Они потеряли семью. Ей в этом плане терять было нечего — иди, гуляй на все четыре стороны. Только что делать, если сторон не было? Не было ничего. — Паш, что мне теперь делать? Она пыталась остановить собственную истерику, пыталась заставить себя подумать, а какого же сейчас Паше? Как он справится со своей собственной ответственностью? Но Аня не смогла. Она, перебивая плач, посмотрела на Павла. Статуя. Тогда она осмелилась сделать шаг навстречу ему, но… картина не изменилась. Они были на том же расстоянии друг от друга. Тогда она сделала еще один шаг, и еще, и еще… Между ними пропасть лишь увеличивалась, а бассейн делался все шире и шире — как жевательная резинка. Аня побежала, а в мыслях все билось: «Стой, стой!». И Паша стоял, но какой в этом был толк? — Аня! Ань, проснись! — издали послышался женский голос. Вмиг картина поменялась. Исчез и Паша, и бассейн. Остался только давящий страх и сбитое дыхание. Впереди, за лобовым стеклом — рассветная, чистая дорога. По бокам — испуганные друзья — Леша, Настя, Гоша и Сергей. — Ань, ты как? — спросила Настя, — ты начала задыхаться во сне, мы испугались. Держи ингалятор, знаешь, как пользоваться? Скорее по инерции Аня взяла небольшую трубку и брызнула себе в рот — на курсах стюардесс научили пользоваться. Необходимая вещь, если на борту имеется испуганный астматик. Кивком поблагодарила Настю и попыталась собраться с мыслями. — Ребят, все нормально, простите, пожалуйста. Мне просто кошмар приснился. Гоша поспешил забраться обратно в авто и, как только они тронулись, он тихо обратился к Ане: — Меня они не оставляют с самого… отправления. Мать снится и спрашивает все время: «Сынок, ты покушал?». Жутко. — Ах вот, что у нас в доме святоши так воняло! — Леха просто не мог не вставить свои пять копеек, за что тут же получил неодобрительный толчок в бок от Насти. — Да ладно тебе, Леш, будто никто не слышал, как ты скулил в том доме, пока спал, — ответила Аня, уже более или менее придя в себя. Ребята от души посмеялись. Да даже Леша не удержался и усмехнулся над собой — быть может, первый раз в жизни. В этой жизни уж точно. Да и шутка-то была несмешная. Но все смеялись все равно, хоть на миг, но забыв пережитый ими ужас за прошедшие два дня. Солнце вставало. Начиналась новая жизнь. — Мы выехали из зоны, — будто в такт Аниным мыслям сказал Сергей. *** Какое, все-таки, ужасное слово — Зона. Оно вмещает в себя все неприятные воспоминания, которые в тот момент хотелось забить в самый дальний уголок разума и никогда не доставать оттуда. Но тихий и твердый баритон Костенко вмиг выдернул ребят в Дивный новый мир. И не то чтобы здесь все были поголовно паникеры, нет. Молчание хранилось в машине еще на протяжении минут десяти. Но после Гоша не выдержал. Спокойным, столь не характерным для него тоном, он произнес: — Интересно, а мой отец же все равно значимый член партии? Было слышно, что слова он эти подбирал долго, но звучали они все равно нелепо. Особенно, для Сергея. — А в этом мире вообще есть Партия? — спросила Настя, явно вкладывая в последнее слово больше значения, чем оно предполагало. — Ну, я читал про многопартийную систему. Тут вроде есть… несколько партий, даже коммунистическая. Государственная Дума есть… Может, там мой отец? — А кто, кстати, генсек сейчас? Путин? — вмешался в разговор Леша. — Да он… президент. Как в Амер… Не успел Гоша договорить последнюю фразу, как машина резко затормозила и свернула на обочину. Кажется, ребята совсем забыли про пятого члена экипажа — собственно, водителя. — Так, блять, — Костенко резко повернулся к молодой компании и с неприкрытым возмущением оглядел каждого. — Может, объясните мне уже, что за хуйня здесь происходит? О чем вы говорите? Какая партия? Какой генсек? Я, блять, будто в советский союз обратно вернулся! Ребята хорошенько испугались и неожиданного торможения, и резкого тона подполковника ФСБ. — Сергей, — осмелилась Аня, — я… не думаю, что Вы нам поверите. Давайте лучше доедем до дома, а затем… — До какого дома, Аня? Где вы живете? Я ничего не знаю, я до сих пор не могу уложить в голове всю эту… хрень, что произошла с нами за последние дни! Аня не нашлась, что ответить. Она была не в лучшем положении, чем он. До сих пор в голове все не уложилось. Ей хотелось заплакать. Казалось, впервые в жизни. В этой — уж точно. И она не смогла себя сдержать. «Ну ты и дура, настроение меняется, как погода в августе! Четверть часа назад еще смеялась, а теперь…». — Ань, ладно тебе… — Она не видела лица Сергея, но по его голосу было понятно, что он не то смутился, не то удивился. И просто не нашел, чего сказать еще. Ребята же вообще были близки к Аниному состоянию. — Ань, прости, не сдержался, — Сергей положил руку Ане на плечо. Она слегка вздрогнула. — Ну, перестань… Пойдемте лучше покушаем. Тут, вот, шашлычная, чуть дальше на обочине. Ребята молча вышли из машины и побрели по направлению к небольшой ветхой палатке, где крупными буквами было написано: «Шашлична». Аня, услышав звук захлопывающейся двери, вдруг почувствовала такой стыд перед всеми, что даже не убрала рук от лица, хотя и пыталась подавить неконтролируемые всхлипы. Дверь открылась с другой стороны. — Аня, я еще раз хочу извиниться. Ты меня тоже пойми. Я устал. Я не могу ничего понять. Это напрягает, — Он погладил ее по голове. — Сергей, это Вы меня извините. Разрыдалась тут, как девчонка, — (детдомовские присказки давали о себе знать), — просто… — Аня вытерла слезы тыльной стороной кисти, — просто мне страшно. Ребята и раньше были знакомы. Они вместе. У меня был Паша, а теперь я совсем одна. Я не знаю, что делать. Костенко присел перед Аней на корточки, взял ее руку в свои и с минуту не говорил ни слова, а затем произнес: — Слушай, я вам тут уже квартиру подготовил. А ты… Если бы тебе было лучше… В общем, я могу устроить тебя в университет. Скажи, на кого ты хочешь поступить, а там…, а там и место в общаге будет. И знакомства новые. Но, ты же понимаешь, это только на следующий год. А пока, — тут Сергей на секунду замешкался, — можешь у меня пожить. Я дома редко бываю, работа такая. У меня комнаты две. И, самое главное, я кошку давно хотел завести, но график не позволял. А так, можем друг другу помочь. Но ты ничего такого не подумай, я просто рассматриваю все варианты. Аня даже опешила от такого радикального предложения. Но, тем не менее, согласилась. Просто взяла — и согласилась. И не могла понять, почему. Будто бы она сделала это не сама, а кто-то другой направил ее, как марионетку. Впрочем, все это были лишь странные и необоснованные предчувствия. Теперь, у нее будет время успокоиться и освоиться в новой жизни. Теперь, ей страшно чуть меньше. Костенко и Аня поспешили к палатке, откуда доносился прекрасный запах жареного мяса. Аня посмотрела наверх: небо было таким чистым, а солнце таким ослепляющим! Вот только птиц не было совсем. Ни в небе, ни на деревьях. — Ах да, Ань. Квартира твоим друзьям — при условии, что ты все мне расскажешь.