Часть 6
14 сентября 2018 г. в 11:13
— Он бредит.
Райли прикусил язык, удержавшись от возражения, и посмотрел на Мако в поисках поддержки. Она покачала головой, глядя, как маршал повернулся к ним спиной и отошел к столу. Герк Хэнсен всегда выглядел уставшим, но за последние несколько недель он словно постарел на пару лет. Его плечи поникли под грузом ответственности, которая легла на него, вокруг глаз появились глубокие морщины. Они собрались в его кабинете, который ему выделили для хранения кучи бумаг и документов, доставшихся ему от Пентекоста вместе со званием маршала, и в последнее время он круглосуточно в нём обретался.
— Сэр, прошу вас, — начал Райли. Герк жестом попросил его помолчать.
— Он поступил неимоверно глупо, когда вошел в дрифт с этой штукой, и теперь расплачивается, — сказал он. — Не хочу показаться жестоким, Ньютон хороший человек, пусть временами немного раздражающий. Но он явно бредит.
Райли вздохнул и раздосадованно запустил пятерню в волосы. Ньют всё ещё лежал в лазарете под медикаментами; снимки головного мозга показали активность, схожую с неудачным дрифтом. Он застрял в нём, и помочь ему не получается, как бы они не пытались. То, что подключилось к нему — реальное или нет — не собиралось так просто его отпускать.
— Маршал, — сказала Мако, — есть вероятность, что что-то могло остаться после тройного явления. При определенных условиях части кайдзю могут оставаться живы, даже отдельно от тела. Доктор Гайзлер держит живой мозг кайдзю практически в аквариуме.
— Я знаю. Но я также хочу донести до вас свою точку зрения, — Герк прислонился к столу. — Я вижу человека, который всю жизнь шагал по грани между гениальностью и безумием. Он подключил свой мозг к штуке, которая вполне могла его убить или серьезно травмировать, и он это прекрасно знал. А вы просите меня просто поверить тому, что он говорит? Он хоть знает, где этот его предполагаемый кайдзю?
— Нет, сэр, — признался Райли. — Но если бы мы его ненадолго разбудили, можно попробовать его расспросить…
— Нет. Нет, понимаешь? Я не могу этого сделать, Райли. Он переживает шок от того, что с собой сделал. Он поджарил себе мозги, а я не могу тратить время и ресурсы на бредни сумасшедшего.
— Мы не смогли бы закрыть Разлом без помощи доктора Гайзлера, — резко возразила Мако. — Они с доктором Готтлибом…
— Доктор Готтлиб может сам за себя говорить, мисс Мори.
Германн зашел в кабинет, пристукивая тростью. Он больше не мог стоять за дверью. Он пристально взглянул на маршала, лицо словно маска.
— Вы двое, свободны, — сказал Герк. Райли и Мако переглянулись — Готтлиб мог практически почувствовать их связь в этом взгляде — и вышли из кабинета без единого слова. Герк сложил руки на груди, словно бросая вызов этим жестом.
— Вы не верите, что то, что сейчас переживает Ньютон — реально, — сказал Готтлиб.
— Нет, не верю. Я знаю его столько же, сколько и вы, доктор. Я знаю, каким он становится, когда на чем-нибудь зацикливается. Честно говоря, я удивлен, что вы на его стороне. Это на вас не похоже.
— Ситуация слишком личного характера, — холодно заметил Готтлиб. — Ньютон мой… коллега.
— Он ваш друг, — сказал Герк. — И вы боитесь за него. Я это понимаю, Германн. Правда. Но я не могу поверить в этот бред просто потому, что Ньют так сказал. Даже если бы остался один кайдзю, что мы будем делать? У нас не осталось Егерей, чтобы с ним сражаться. Необходимо будет собрать артиллерию, раздобыть ядерные бомбы, найти людей. За один день это не делается.
— Так займитесь этим, — ответил Готтлиб. — Мы не можем допустить ещё один День К. Прошло всего несколько недель с тех пор, как мы закрыли Разлом и остановили часы. Вы ведь не хотели бы испортить такую победу?
— У меня связаны руки, Германн, — раздраженно пробурчал Герк. — Мне едва хватает финансирования на покупку продовольствия и оснащения символических войск самолетами и вертолетами. Всё остальное идет на возобновление программы «Егерь». Черт возьми, нам приходится прочесывать залив, чтобы поднять со дна обломки Альфы и Тайфуна!
Готтлиб вздрогнул, но не отступил, продолжая смотреть в глаза маршалу.
— Я понимаю, мы столкнулись с некоторыми трудностями…
— Нет, не понимаешь! — ответил маршал, повышая тон. — Тебе хочется верить, что он говорит правду, ведь это значит, что он не повредился в уме окончательно! С тех пор, как закрылся Разлом, мы не видели похожих энергетических сигнатур и не засекли никакого движения.
Он глубоко вздохнул, беря себя в руки. Краска прилила к его лицу. В последние дни он стал чересчур вспыльчивым.
— Он сломался, Германн. Чем скорее ты это признаешь, тем скорее мы вернемся к действительно важным делам.
— И вы что, бросите его, как ненужную вещь? — прошипел Готтлиб. — Вы просто забудете всё, что он сделал для Корпуса, теперь, когда он стал для вас… обузой?
— Я бы оставил его в покое, пока он не вправит себе мозги, если такое вообще возможно, — прямо сказал Герк. — Вокруг нас разруха, Германн. Я не могу бросить всё и присматривать за одним сломленным человеком.
— Возможно, что…
— Нет, невозможно! Там ничего нет!
— Почему вам так трудно признать, что есть вещи за пределами вашего понимания? Почему? Просто потому, что вы не понимаете его состояние, не значит, что его не существует!
— Не надо мне лекции читать, — сказал Герк. В его голосе слышались нотки неприкрытого гнева. — Хватит с меня вашей бредовой науки…
— Если бы не он, вы бы нас всех обрекли!
Герк отшатнулся, когда Германн подошел к нему, осуждающе тыча пальцем в лицо.
— Даже не думайте, что я хоть на минуту забыл, как вы отмахнулись от нас во время штурма Разлома, — процедил он сквозь зубы. — Вы бы позволили миссии провалиться потому, что вы понятия не имеете, что такое невозможность, и насколько гибкой на самом деле может быть логика. Вы видите только то, что существует здесь и сейчас и то, что можно раздавить и сокрушить под сапогом.
— Я видел невозможность, доктор, — сказал Герк, нахмурившись и шлёпнув Германна по руке. — Вы и понятия не имеете, что я видел и что знаю.
— Вы не видели её, как видел я, — возразил Готтлиб. — Вы и понятия не имеете.
— Это факт? Тогда почему вас ещё не привязали к кровати и не накачали снотворным, как его?
— Приспособляемость.
Готтлиб отступил назад, тяжело оперевшись на трость и пытаясь взять себя в руки. Герк внимательно наблюдал за ним, скрестив руки на груди.
— Хорошо, я слушаю. Что вы имеете в виду?
— После каждой атаки и последующего поражения, следующий кайдзю был улучшенной версией предыдущего, — сказал Готтлиб. — Более приспособленный к окружающей среде, нашему оружию, боевому стилю. Я предполагаю, это относится и к неврологическим состояниям. Ньютон подключился к мозгу кайдзю, чтобы проникнуть в коллективный разум, и коллективный разум отреагировал. Он сформировал с ним связь. Но только с ним. Я был там во второй раз, чтобы помочь разделить нагрузку, но их коллектив не признал меня частью этой связи. Если бы мы попытались повторить трехсторонний дрифт, я уверен, он бы приспособился цепляться за мой разум так же, как и за его.
— Вы предполагаете, — повторил Герк скептически. Готтлиб смерил его взглядом.
— Да. Так же, как предполагаю, что объем работы, доставшийся вам со званием маршала, не оставил времени оплакать сына. Не только я здесь увяз в своих эмоциональных привязанностях, сэр.
Герк побледнел.
— Советую вам осторожно выбирать ваши следующие слова, — произнес он низким тоном, приблизившись к Германну. — Потому что я вот настолько близок от того, чтобы выбить из-под вас эту трость и уйти по своим делам.
Готтлиб выпрямился, встретив взгляд маршала.
— Я думаю, Ньютон прав, — сказал он. — Уверен, в глубине души, вы думаете так же. Не позволяйте таким пустякам, как деньги, руководить вашими решениями. Мы все можем погибнуть, если вы сделаете неправильный выбор.
— И что вы предлагаете делать?
— Использовать связь, — сказал Готтлиб, чувствуя легкий дискомфорт от этой идеи. — Разбудите его.
— Я подумаю, — наконец сказал Герк. Готтлиб собирался возразить, но маршал остановил его жестом руки. — Я сказал, что подумаю. На сегодня достаточно, доктор Готтлиб. Свободны.
Германн, уже собравшись спорить, решил всё же уступить. Он молча кивнул в ответ и, развернувшись, вышел из кабинета. Герк проводил его взглядом и, дождавшись, пока закроется дверь, сел за стол и закрыл лицо руками в глубокой усталости.