Парфюмер

      Щебечущий звон канареечного колокольчика озарил всю улицу, оповещая об открытии нового магазинчика, что уже успел недурно прославиться: здесь, среди многочисленных прилавков и бутиков, он был уникален и монополен. Единственный магазинчик большой династической семьи парфюмеров. Лучшие мастера своего дела, раньше они делали лишь эксклюзивные запахи, духи на заказ, а сейчас смело расширили бизнес, открыв свой магазин, что также стал и их домом. На идеально отполированных под открытие окнах играли в преломляющие игры гибкие весенние лучики. Они ослепляли редких ранних прохожих, прыгали зайчиками по их лицам и заставляли щуриться и без того слипающиеся глаза. Каждый из мимошедших невольно обращал внимание на новый магазинчик, улавливал танцующие в воздухе ароматы и представлял себе нежные пастельные флакончики, что так и манили, закрадывались в мысли интригой, как же пахнет та орхидейно-фиолетовая скляночка или тот лазурно-зелёный пузырёк, напоминающий берег каледонской лагуны.       За окном появился юный паренёк. Он закрепил табличку с надписью «закрыто» и «открыто», автоматически переворачивая её, и вынес на преветринный газончик столик с пробниками. Его карие глаза меланхолично вгляделись в противоположную сторону улицы, выжидая, когда же хоть кто-то подойдёт к нему, чтобы опробовать новые запахи и, возможно, влюбиться в них, оставляя в памяти дорогу к этому месту тонким шлейфом духов. Кто он такой? Сын того самого парфюмера, что мечтает продолжить дело своей семьи, своего отца — стать всемирно известным парфюмером. Только вот о своих желаниях и мечтах он никому и никогда не говорил, то ли боясь сглазить, то ли просто не желая делиться своим сокровенным.       Вот-вот готовились распустить нежные цветы сакуры, обещающие окрасить город в розовый. Вдалеке, на перекрёстке, виднелась аллея, усаженная прекрасной вишней, но и это место не осталось неодаренным её красотой: праздное дерево расположилось в самом конце улицы. Когда-то давно там посадили небольшой садик, в котором можно было отдохнуть, пройтись по вымощенным дорожкам, посидеть на резных скамейках и насладится журчанием воды и беззвучным падением нежных лепестков сакуры, что возвышалась у самого фонтана. Этот садик мало кто посещал: жили здесь старые и закалённые семьи, которым уже давно не до прогулок, а молодёжь спешно уходила в центр города, прячась от родителей по закоулкам. Единственным посетителям этого садика был тот юный парень. Он ухаживал за уже старой вишней. Фонтан, который некогда завораживал своей красотой, немного зарос мхом, был оплетён травой и заражён сорняками, как и колотые щели тротуарных плиток. Сейчас так хотелось пойти в тот сад, сесть у прохладной воды, понежиться в тишине и тени деревьев, спрятаться от этого палящего солнца и людской суеты, разбавляющей приятную душе меланхолию. Но никто так и не подошёл, никто не прошёл в их магазинчик — досада.       Вдруг до слуха донеслось чьё-то пение, слабое и тихое, нежное и мелодичное, согревающее уши тёплым девичьим тембром. По улице пробежался слабый весенний ветерок, пронося в своих потоках лепестки сакуры. Но как же? Ещё же рано… Парень повернул голову в сторону парка, наблюдая вдалеке сакуру, что уже начала дарить миру свою красоту, свои молодые цветочки. «Вот это да, такое старое дерево, а цветы дарит ещё быстрее, чем молодые», — подумалось ему на мгновение... за мгновение до того, как он заметил у дерева молодую девушку, чьё платье извивалось под силой ветра в изящных шифоновых изгибах. Видимо, пение пренадлежало именно ей. Впервые он увидел, что хоть кто-то посещает этот сад, кроме него самого. Миндальные глаза преувеличенно спокойно посмотрели в небо, обдумывая, кто же эта девушка и почему она посягнула на его излюбленное место. Он раскрыл зонтик, пряча и так уже порядком подзагоревшую кожу под рисовой бумагой от прямых лучей солнца. Парень прикрыл глаза, ощущая давящую на лёгкие и виски слабость в теле, но всё же надо было стоять, помогать родителям. Слух уловил лёгкие шаги, игривое постукивание маленького каблучка по плитке, а после нежный голос, некогда поющий вдалеке так неуловимо и тихо, словно то было лишь иллюзией, прозвучал неожиданно близко, прямо под ухом:       — Доброе утро, я ваша новая соседка, — обворожительно улыбнулась девушка, протягивая маленькую ручку для рукопожатия.       Это парня ужасно удивило: густые чёрные брови чуть приподнялись, а глаза округлились. Он всё же протянул руку в ответ, но, опомнившись, отдёрнул её, дабы закрыть рисовый зонтик и поставить, что вызвало ответное удивление у девушки. Он склонился в глубоком поклоне, после чего нежно обхватил ладонь своей рукой и невесомо прикоснулся пухлыми губами бархатной кожи. На секунду зародилось ощущение, что её кожа — это тысячи бархатных вишнёвых лепестков. Она также склонилась в поклоне, скрывая своё бледное лицо за густыми вьющимися локонами смоляных волос.       — До Кёнсу, — тихо сказал парень, ещё раз поклонившись и заглядывая в такие же тёплые имбирные глаза.       — Тен Хоа, моя семья недавно переехала в этот город, — улыбнулась она, робко складывая ладони и прижимая их к своему лёгкому платью. — Ох, а у вас тут парфюмерный магазинчик? Как необычно для такого маленького городка. Я бы хотела приобрести какой-нибудь аромат. Что вы подскажете, Кёнсу? — она была такой яркой и жизнерадостной.       Это попросту наперекор шло всему пониманию и знанию Кёнсу девушек этого города. Парень помялся, и без того не имея опыта в общении с девушками, а уж судя по тому, как выглядела Хоа, как вела себя с ним, она определённо была из какой-то почётной семьи, а он кто такой? Сын парфюмера…       — Наш магазин совсем недавно открылся, но… но мой отец мастер по созданию индивидуальных ароматов, которые вы больше нигде и ни у кого не найдёте, — сказал он с каменным лицом.       Она склонила голову вбок, чуть улыбнувшись тонкими розовыми губами, после чего ответила:       — Это же прекрасно, пожалуй, я закажу у вас что-нибудь такое весеннее. Или же вы мне что-то конкретное посоветуете, Кёнсу? — прищурилась она, всматриваясь в парня сквозь густые чёрные ресницы. — Ох, ладно, не буду вам докучать, забегу как-нибудь к вам в магазинчик, чтобы сделать свой заказ. До свидания, До Кёнсу, — вновь улыбнулась девушка, кланяясь и ненавязчиво уходя в сторону.       А весенний ветер погнал за ней кружащиеся в маленьком танце-вихре лепестки сакуры...       А сердце ухнуло, ресницы затрепетали, и лёгкие наполнились неизвестным ароматом, что струился за своей хозяйкой манящим жаждущего ручьём. И зачем ей ещё духи, если у неё есть такие чудесные иностранные, хотя Кёнсу бы поспорил насчёт того, подходят они ей или нет. Ей определённо нужен другой аромат, раскрывающий истинную суть девушки, её настоящий запах.       Парфюмер — это мастер, что обязан уметь улавливать мельчайшие тонкости ароматов для создания шедевров, благодаря своим рецепторам и умением в правильных пропорциях смешать нужные ингредиенты, которые не перебьют друг друга, не ударят по носу беспардонно, едва смешавшись воедино. Эта девушка сама походила на аромат, на одну из хрупких скляночек, что притягивали взгляд. Нежно-розовая, сверкающая доброй улыбкой, чья бархатистая кожа, как лепестки сакуры, как их мягкий вишнёвый запах, завораживала и утягивала в короткое и приятное забытье. Встретив девушку, Кёнсу осознал, что теперь он не просто, бесцельно, желает продолжить дело своего отца, своей семьи: он хочет сделать это, чтобы когда-нибудь подарить ей свои первые духи, чтобы они, едва коснувшись благоухающими капельками этой кожи, раскрыли её, стали её обычным ароматом, въевшимся намертво и в тело, и в душу. Если до этого он нехотя наблюдал за работой отца, даже не принимал никакого участия, не хотел принимать знания и секреты семьи До, то сейчас его позиция изменилась. Его телом и сознанием овладела жажда быть лучшим, быть первым, научиться и познать всё новое и старое, чтобы сотворить своё собственное чудо. Эта девушка открыла в парне новое дыхание, направив в то русло, которое так долго ждало своего мастера.       Аромат сакуры чаровал своими яркими смесями, которые в то же время так ненавязчиво и нежно витали в воздухе, напоминая о своём существовании. Кёнсу протянул ладонь, дотронувшись подушечками пальцев до нежных лепестков, после чего осторожно ощупал их, чтобы не повредить структуру — ведь и это важно. Он всё не решался сорвать эти невинные цветы, повредить и навредить растению. Но они так напоминали о ней... и от этих мыслей он боялся касаться их лишь сильнее.       — Правда они прекрасны? — послышался девичий голос позади.       Кёнсу лениво повернулся, увидев пред собой ту, кому не так давно он посвятил все свои стремления и мысли. Она наклонила голову чуть вбок, слабо улыбаясь. Похоже, это её своеобразная привычка. Её волосы упали с плеч, повисли в воздухе, чуть развеваясь чёрными нитями по ветру, отблёскивали и сияли на солнце.       — Вы собираете цветы для духов? — спросила она, а в карих глазах заиграл интерес.       — Отец попросил как основной ингредиент, — выдал правду Кёнсу, не в силах устоять пред взором этих тёплых глаз.       Только сейчас он заметил, что в них плещутся жилки золота и зелени, словно сама весна рождается в них. А это отражение сакуры в её зрачках…       — Кёнсу, если я не ошибаюсь? — спросила она, переведя свой взгляд на макушки небольших деревьев. — А давайте на «ты»? Мы же одногодки? — улыбнулась она, прикрыв глаза и наслаждаясь маленькими лучиками солнца, попадающими на её белоснежное личико.       — Школа здесь одна, но вас… тебя я никогда там не видел, — спокойно ответил До, искося наблюдая.       — Ох, я учусь на дому, — как-то грустно ответила девушка, опустив глаза на свои руки, которые были опять прижаты к лёгкому платьицу.       Сегодня она была в небесно-голубом платье, открывающем точёные бледные плечи. Она была столь нежной и воздушной, смоляные волосы кудрями развивались по ветру, а чёрные ресницы то и дело трепетали от лёгкого потока.       — Как жаль… — выдохнул парень, расстроившись, но не подав виду и сохранив на лице каменное выражение.       — Ох, — выдохнула девушка, глядя куда-то над Кёнсу.       Она сделала неуверенный шаг к парню и протянула осторожно ручку, перехватывая маленький лепесточек с чёрных волос юноши. Девушка со скромной улыбкой, коснувшейся розоватых губ, показала ему лепесток под стать им и цветом, и оттенком. До осторожно взял его дрожащими пальцами и поднял тёмные глаза на девушку. А она всё стояла перед ним с этой невинной улыбкой, такой трепетной, что его сердце забилось чаще, а сам он, кажется, начал задыхаться.       — Ещё увидимся, До Кёнсу! — сказала девушка, разворачиваясь на пяточках и свободной походкой направляясь к выходу из старого сада.       А Кёнсу остался на месте, вдыхая всё удаляющийся шлейф её духов, наблюдая за игрой ветра с её волосами и подолом платья. Он медленно раскрыл свою ладонь, глядя на маленький лепесточек, который теперь обязательно будет напоминать о ней. Он почувствовал, что обязан сотворить что-то особенное для этой запоминающейся девушки, которая с первого взгляда покорила такое холодное сердце До Кёнсу. Он с осторожной бережностью срывал каждый цветочек, стараясь не навредить дереву, складывая цветки сакуры в специальный мешочек. Определённо Хоа ассоциировалась у него именно с этим деревом, именно с этими цветами.       Как же описать это чувство? Вовсе не физическое влечение, вовсе не похоть и не желание, а что-то более высокое. Ему всего лишь хотелось делать ей приятно, увидеть на её личике нежную улыбку, просто её увидеть. Просто быть рядом, просто наблюдать, просто восхищаться каждым её, казалось бы, самым обычным словом, её, казалось бы, самым простым движением. Это стало наваждением. Но его лицо по-прежнему не выдавало ни единой эмоции. Она жила на той же улице, коротая своё время в саду цветущей сакуры, изо дня в день напевала какую-то только ей известную песню, которую разносил по уличным уголкам ветер. Кёнсу не смел и приблизиться к ней, нарушить идиллию. Он всегда был лишь наблюдателем. Он чувствовал своеобразную вину за то, что постоянно чуть ли не прожигал невинную девушку своим тяжёлым взглядом. Самому от себя порой становилось тошно. От собственного бессилия, никчёмности и неуверенности. Он боялся, что его невинные чувства будут отвергнуты, ведь это всё у него впервые. Он даже и не знает её. И она его. И всё же...       Колокольчик зазвенел, оповещая о новом посетителе их семейного магазинчика. Парень лениво поднял глаза, отвлекаясь от различных флакончиков, которые попросил подготовить отец.       — Добро пожаловать в лавку семьи До, чем могу помочь? — на автомате спросил Кёнсу, радуясь в душе, ведь она, наконец, пришла.       — Доброе утро, Кёнсу, не поможешь мне подобрать аромат? — улыбнулась девушка, теребя в руке белоснежный платочек.       Она быстро, но столь изящно, что невозможно было не застыть, прокручивая это мимолётное движение в памяти раз за разом, стянула с ладоней воздушные перчаточки с витиеватым плетением.       — Что ты мне посоветуешь?       — Могу я вам… тебе предложить сделать на заказ персональные духи? — чуть улыбнулся парень.       В его глазах моментально зажёгся огонёк.       — Будет более чем прекрасно, — улыбнулась в ответ Хоа, подходя к прилавку.       — Пройдём со мной, я покажу тебе масла и всё остальное, ты выберешь, что тебе нравятся, — До протянул руку, указывая на большой стеллаж, просто усыпанный множеством флакончиков всех цветов, форм и размеров.       — Вы всё сами делаете? — удивилась девушка, тут же смущённо прикрывая ладошкой невольно приоткрытые губы.       — Да, все эфирные масла, все ароматы и составляющие мы изготавливаем сами, собирая ингредиенты, очищая и перебирая, — слабо улыбнулся он, наблюдая, как яркие девичьи глаза то и дело бегают от одного флакончика к другому.       — Честно говоря, я вообще не знаю, что выбрать. Могу я положиться на тебя? Чтобы ты сам выбрал? Ты же хорошо в этом разбираешься, а я и вовсе впервые вижу такие магазинчики, — растерянно сообщила она, бегая глазами по помещению.       Её белоснежные щёки начали заливаться румянцем, что немного позабавило Кёнсу. Он только перевёл взгляд на флакончики, представляя, что же может подойти девушке, как услышал кашель. Он тут же глянул на Хоа, что прикрыла рот платочком, чуть покашливая. Но, видимо, не откашливалось, а более того, кашель норовил усугубиться.       — Провести в уборную? — испугался До, быстро преодолевая расстояние между ним и девушкой и подхватывая её локоть.       Она небрежно кивнула, продолжая покашливать.       Кёнсу действительно был застанут врасплох: испуг заметно отразился на его обычно спокойном лице. Он прикрыл дверь за Хоа, слыша, как льётся вода, а кашель всё не прекращается. Парень прислонился к двери, еле дыша, боясь даже пошевелиться. Сердце так быстро билось в его груди, что он впервые чувствовал. Кажется, он впервые так сильно за кого-либо испугался, хотя, кажется, ведь всего лишь какой-то кашель. Он почувствовал, как ручка двери дрогнула, и быстро отскочил от неё. Девушка выглянула из-за двери, смущённо улыбаясь.       — Извини, Кёнсу, напугала? — спросила она, вытирая уголки губ.       До лишь осторожно кивнул, даже сам того не осознавая.       — Не обращай внимания, всего лишь небольшая простуда, — отмахнулась она, всё так же лучезарно улыбнувшись.       Девушка покинула скромную обитель семьи До, оставив юношу в раздумьях, насчёт выбора аромата для той самой Тен Хоа, которая поразила его сердце. Кажется, он ещё сам не осознавал, что за чувство испытывает. Все эти крылатые ощущения были для него в новинку. Все эти бешеные ритмы сердца и сбивающееся от одного взгляда дыхание были для него в новинку. Окрылённый, Кёнсу порхал в специальной комнатке, отведённой для создания новых ароматов. Заняв почётное место отца, он вызвал неоднозначную улыбку на лице родителя.       Так дни летели за днями. Кёнсу наблюдал за Хоа, становясь ближе к ней с каждой улыбкой, с каждой взметнувшейся вверх брови. Они начали переговариваться, общаться. Она беспрестанно вызывала на его лице счастливую улыбку, а порой и радостный смех, который разносился по улицам, как когда-то её пение. Они проводили дни и вечера вместе, наблюдая за цветением сакуры, за тем, как кружились лепестки в воздухе, падая на землю. Наблюдали за воздушными облаками, обсуждая какой они формы. Они шутили и смеялись со всего. Казалось, что Кёнсу никогда и ни с кем так не смеялся, кажется, он вообще никогда не смеялся. А его отец лишь стоял на пороге магазинчика, наблюдал за молодой парой, мирно попивая свой кофе и тихонько самому себе радуясь. Ведь его ребёнок нашёл радость в своей жизни. Казалось, что цветение этих волшебных деревьев будет вечным, казалось, что эта солнечная погода будет всегда их радовать. А ведь Кёнсу когда-то так не любил жаркие солнечные дни. Ни о чём и ни о ком он не смел думать, кроме как о Тен Хоа. Наверное, он даже на радостях проболтался своим родителям об этой волшебной девушке, так изменившей угрюмого мальчишку До Кёнсу. И ему хотелось кричать на весь свет о его счастье. Но в то же время с новым счастьем появились и новые тревоги: он задумывался, что не хочет делить ни с кем её улыбку, её смех и её саму. Хотя вовсе и не имел права так думать.       Но вот, сегодня ужасная буря, которая, подхватив грубыми порывами все хрупкие лепестки сакуры, унесла их за пределы города и спрятала от глаз людей эту красоту. Всё вновь стало серым, словно глаза перестали различать краски. А ведь ещё вчера они гуляли с Хоа здесь, по этой улочке под дождём. Под первым тёплым весенним дождём. А уже сегодня поднялась страшная буря.       И она не даст встретиться двум юным сердцам.       Фантазия Кёнсу разыгралась не на шутку, от уже ставшего непривычным мрака за окном в груди щемило какое-то странное плохое предчувствие. Дождь прекратил свою «прогулку» по городу, разрешая «прогуляться» уходящим лучикам солнца по улицам, деревьям, зданиям и людям, что обрадовались вечерней свежести. До сорвался с места, устремляясь в их сад, который стал их единственным пристанищем. Всё стало таким безобразным, мокрым, серым и грязным. Деревья вовсе обветшали, скинув с себя всю ту нежно-розовую красоту, которая потонула в грязных лужах. К фонтану прилипли те нежные лепестки, которые изрядно потрепало, а на плитке была наляпана грязь от больших и обильных капель дождя. В воде плавали маленькие веточки вишни, всё те же лепестки, которые в одно мгновение стало так жалко, что в груди ещё больше защемило. Кёнсу ждал, ждал до последних лучей, до темноты, до вечернего леденящего холода. Он ощущал, как его тело похолодело, а сердце, кажется, замерло, ожидая, когда же его вновь коснутся тёплым прикосновением любви. Любви? Он бежал, бежал по улицам в поисках дома Тен, он готов был завыть волком от безысходности. Сердце так нещадно болело, что хотелось разорвать грудную клетку и выбросить этот ненужный в данный момент, но в то же время важный орган. Вскоре Кёнсу нашёл дом, нашёл её родителей, но это не дало ему никакой уверенности и надежды. Ведь он так и не решался поднять руки и постучать в эту дубовую дверь. Не решался очень долго, и наконец...       Дверь отворилась, а на пороге стояла худая и измученная женщина с усталым взглядом. Из-за двери выглянул такой же мужчина. И Кёнсу мог с уверенностью сказать, что Хоа была безумно похожа на своих родителей. Он слабо улыбнулся, глубоко кланяясь родителям девушки, которую, кажется, полюбил.       — Извините за вторжение, могу я увидеть Хоа? — улыбался парень, пытаясь унять свою радость, которая оказалась не столь долга.       — Добрый вечер, молодой человек, ты ведь До Кёнсу? — ответила мать Хоа, глядя такими же тёплыми глазами, как и у её дочери.       Парень лишь кивнул, периферией сознания понимая, что не всё так гладко, и скрыл свою улыбку за серьёзным лицом.       — Хоа больна, — разразился голос отца.       Он ударил по вискам дважды. Первый раз он ударил испугом. Диким страхом, наполняющим тяжёлую голову. Второй раз он ударил надеждой. Она ведь говорила, что простыла, не так ли?..       — Не думаю, что сегодня её можно посетить, — серьёзно сказал отец, сглатывая и явно сдерживая свои эмоции.       И третий удар по вискам...       — Приходи в другое время, Кёнсу, она всегда будет тебе рада, но сегодня уже поздно, — улыбнулась слабо мать.       Он чувствовал, для него было ясно как день, что это «другое время» обернётся для него вечностью и неизвестностью. Парень слабо кивнул, сжимая челюсть и подавляя в себе жуткое желание ворваться и найти девушку. Может, ей запретили с ним видеться? Ведь кто он такой? Обычной сын парфюмера, семьи без какого-либо высшего статуса, не то что семья Тен. Он ушёл, опустив голову и глотая в себе горечь обиды, словно маленький мальчик, не получивший заветную игрушку.       И на следующий день он её не увидел, и через день тоже. Он приходил, он оставался верным, всегда появляясь на их месте. Природа, деревья словно чувствовали, что испытывает Кёнсу, увядая. Лепестки некогда пышных цветов, деревья канули в небытие, оставляя за собой лишь пустоту, которая ещё не скоро обещала покрыться той зеленью, украшающей её, когда Хоа была с ним. Он давно закончил все приготовления для её особого аромата, всегда держа при себе тот заветный флакончик.       Кёнсу развернул белоснежный платочек, поглаживая пальцем гладкое стекло и наблюдая, как внутри переливается и плещется о стенки цветная жидкость. Даже здесь она полностью соответствует Хоа, ведь цвет её духов нежно-розовый. Нежно-розовый с капельками золота.       — Кёнсу, — тихий хриплый голос окликнул парня.       Он быстро вздёрнул голову, еле удержав у себя в руках флакончик. Перед ним стояла худощавая, уставшая и безумно бледная Хоа. Неужто болезнь так поборола эту красоту? Её волосы были собраны в пучок и спрятаны за нежным платком. Некоторые прядки выбились из тугой причёски, выпадая на лицо чёрными нитями. Её глаза потускнели, а улыбка вовсе исчезла с лица.       — Хоа, — вздохнул Кёнсу, растерянно смотря на девушку, которая столь сильно изменилась, словно даже исчезла.       — Кёнсу, — выдохнула девушка, опуская голову и, кажется, всхлипывая, пока пальцы судорожно сжимали и перебирали платочек.       Парень быстро преодолел расстояние между ними и заключил её в объятия. Тёплые и крепкие. Надёжные. Он чувствовал, как она слаба, чуть ли не падая наземь.       — Я больна, Кёнсу… — прошептала она сквозь слёзы.       Кажется, её тело содрогалось в истерике. Она так сильно заплакала, что До самому стало плохо. Самому захотелось рыдать, дрожать от страха и непонимания. Но он не мог. Ради неё.. Он крепко держал девушку, с трудом осознавая, что всё, что она говорит, не просто шутка. Чем сильнее Хоа распалялась, тем сильнее становился кашель. Она осторожно отстранилась от парня и развернулась к нему спиной, сгибаясь и надрывно кашляя. Кёнсу хотел подойти к ней, помочь хоть чем-то, но Тен выставила назад руку, останавливая его порыв.       — Давно ты больна? — тихо спросил Кёнсу.       В уголках глаз запекло.       — Когда с тобой мы встретились впервые, я уже была больна, — прохрипела девушка, вытирая рот платочком и пряча его куда-то от глаз До.       — И всё это время ты знала и не сказала?       — Я не могла решиться. Ты был таким счастливым, а вместе с тобой я и сама забывала о своём недуге, — слабо улыбнулась она, перебирая края платья.       Кёнсу быстро подошёл к девушке, протягивая ладонь, чтобы прикоснутся к бледной коже. Но руки так предательски дрожали, а внутри то и дело мучило сомнение, стоит ли это делать. Он коснулся подушечкой пальца её впалой щеки, после чего осторожно погладил, глядя на девушка с такой нежностью, на какую он был только способен. Она прикрыла красные от слёз глаза. Её мокрые ресницы трепетали на ветру, кажется, их стало меньше... или ему всего лишь кажется?       — Я боялась, что ты меня отвергнешь, — прошептала Хоа.       По её щеке скатилась ещё одна слеза, и парень подхватил её пальцем.       — Хоа, дорогая, пора домой! — крикнул отец девушки, оказавшись у ворот сада.       — До свидания, Кёнсу, — улыбнулась Хоа, погладив парня по щеке.       Её ладонь ускользнула от Кёнсу так, словно она прощалась с ним в последний раз. Она выглядела такой беззаботной и счастливой. Всё такая же нежная и красивая, даже несмотря на недуг. Он опустил свои руки, засунув их в карманы в брюк, и только сейчас осознал, что забыл отдать её настоящие, только её и только ей подходящие духи. Он хотел догнать Хоа, но её уже и след простыл.       Дни вновь летели за днями, а погода предчувствовала грядущую беду, боль, которую испытывал и Кёнсу, и Хоа. Только вот Тен приходилось уж очень несладко. Изо дня в день она боролось со страшной болезнью, кажется, она боролась даже со смертью. Дом Тен окунулся в мрачную атмосферу, постоянно ухаживая за больной Хоа, борясь, умоляя и начиная верить в высшие силы. Чем же она больна? Голову Кёнсу с каждым днём посещали мысль одна другой хуже, он боялся, что больше никогда не увидит ту, кто так изменила его самого. Каждый раз он порывался сбежать, опять ворваться в её дом, увидеть её. И было всё равно, в каком она состоянии и как выглядит. Но отец постоянно останавливал его, устало прикрывая глаза и лишь покачивая головой. Мол, сейчас не время.       Однажды дом До посетила весточка о том, что семья Тен просит явиться Кёнсу в их доме: их дочь этого попросила.       Деревья, некогда усыпанные нежно-розовым цветом, уже озарились зелёным, чему помогли прошедшие дожди и минувшие ливни. Но и это вовсе не радовало глаз. Он нёсся сломя голову, барабанил в эту дверь, что преграждала ему путь, не давала встретиться с его возлюбленной. Да, теперь он точно понял, что она его первая любовь. Любовь. И вот, он стоял прямо перед комнатой той заветной девушки. Он боялся до дрожи в коленях, до коликов в пальцах. Боялся просто увидеть, как из её хрупкого тела уходит жизнь. Ведь он даже и не знал, что всё это время с ней творилось. Кёнсу осторожно нажал на ручку двери, приоткрывая её и вовсе закрывая глаза: жутко боялся увидеть её, хотя так стремился.       Кёнсу упал на колени перед кроватью, на которой лежало такое хрупкое, абсолютно белое, будто неживое тело. Он опустил свою голову на край белоснежной простыни, прислонившись лбом к её худой ладони.       — Прости меня, — прошептал он, а из глаз потекли те предательские солёные слёзы разочарования.       А он так хотел скрыть их. Быть сильным в её последние минуты.       Она была так безжизненна, но всё равно оставалась для него самой красивой и нежной. Некогда просто белоснежная, аристократичная кожа стала чуть ли не прозрачной. Нежные тонкие губы превратились в сплошную линию серого цвета. Смоляные волосы, ресницы, брови стали редкими и тоже серыми, будто цвет просто пропал, покинул её. Она превратилась в привидение, которое всё равно манит своей красотой. Наверное, это безумие. Это страх. Хоа подняла свою руку, уложив на его макушку, вплела свои тоненькие пальчики в его чёрные волосы, поглаживая.       — Это ты меня прости, что дала надежду, — прошептала она, превозмогая себя.       Её некогда тёплые глаза так же потеряли цвет, в них было видно, что человек уходит из этого мира.       — Я сделал тебе духи, только для тебя, — шептал Кёнсу сквозь слёзы.       — Как прекрасно, — прошептала она с улыбкой.       Парень вложил в её ладонь тот самый флакон с её ароматом.       — Кёнсу, я не выздоровею...       — Ты выздоровеешь, обязательно!       — Я больна раком, Кёнсу, тут уж ничего не сделаешь, — прохрипела девушка, предчувствуя приступ кашля. — Ничего-ничего не сделаешь, — повторила она, будто ребёнок.       До погладил лицо девушки, проведя большим пальцем по её тонким губам.       — Спасибо тебе за всё, Кёнсу, ты подарил мне настоящее счастье, — улыбнулась она, протягивая ладонь, но сил не хватало на это: ладонь упала на постель вновь.       — Я люблю тебя, Хоа, — прошептал До, прикасаясь своими губами к её губам.       Это был их первый поцелуй. И её последний.       Хоа умерла на руках у Кёнсу со счастливой улыбкой. Молода и прекрасна, она получила самые настоящие чувства, навсегда оставив их в своём сердце. Получила настоящий аромат, который подходит только ей, ради которого она когда-то подошла к этому пареньку До Кёнсу.       В знак своей любви Кёнсу совершенствовался и творил новые ароматы, развивал семейный бизнес, радуя отца, продолжая дело. Но девушка, подарившая надежду, девушка, которая породила в его сердце первые чувства, Тен Хоа, навсегда там и осталась, не пропуская никого, не замещаясь никем. Кёнсу любил только её и ради неё творил. Те духи прославились на весь свет, но ни одна девушка никогда не воспользовалась ими. Те духи остались навсегда с их обладательницей. Тен Хоа.       — Добро пожаловать в семейный магазин До, чем я вам могу помочь? — слабо улыбнулся взрослый мужчина, наблюдая из-под густых бровей за вошедшими.       Ради неё он стал парфюмером.       А за окном всё так же цветёт сакура, разнося по городу свой цвет и запах, напоминая Кёнсу о его первой любви.

Ведь аромат — это брат дыхания, а любовь — творец.