За себя и за Сашку!

– Я скажу, что ему надо! – Гаранжин обернулся и тяжело, холодно взглянул на притихших парней, припечатав каждого не взглядом – баскетбольным мячом в лицо, наотмашь. Чертовски метко и больно. – Сашка Белов не играет, потому что он на койке, под капельницей. И лучшее лекарство для него – это ваша победа. Всё понятно? Игра получилась жёсткой, с фолами и падениями, градом штрафных, яростными атаками Коркии и Сако, сольной битвой под кольцом Жара, фантастическими пасами Едешко, железобетонным напором Паулаускаса и невозможной, сверхчеловеческой меткостью Серого: не мячи в кольцо швырял – ножи! Страшно, со свистом… Если бы мяч попал в кого-то из игроков, гематомой тот бы не отделался. – Взяли своих намертво! – над полем, перекрывая дикий рёв трибун, сухой ореховый стук мяча, надсадное дыхание и крики игроков, летел сорванный голос Гаранжина. – Играйте за себя и за Сашку! За себя и за Сашку! И они играли. Зло, остервенело, как в последний раз, последний для всех. Потому что нужно было играть. И нужно было победить. За себя и за Сашку. Нужно было забыть о грызущей, мучительной боли в колене, заставить себя ничего не чувствовать и лететь, лететь к корзине не на ногах – на крыльях! И пусть потом, после игры, он рухнет, подломленный, под кольцо, судорожно сжимая ногу до белых костяшек, кусая в кровь губы, давясь хриплым стоном, позволяя – как всегда! – Паулаускасу нести себя в раздевалку, слепого и беспомощного от вспышек боли, одна за другой накрывающих ускользающее сознание… Нужно было вспомнить, что один в поле не воин, в том числе и баскетбольном. Что ты – не единственный игрок в сборной, уникальный, собранный, расчётливый, дьявольски меткий. Нужно было заставить себя поверить, что и кроме Моди есть на кого положиться, есть кому довериться, чтобы всё получилось: скорости Миши, точности пасов Вани, чутью Жара… Довериться, принять тот простой факт, что они – вместе. Они – сборная. И они всё – всё! – смогут. Нужно было наплевать на сомнения, как будто это уже не Штаты, а Мюнхен! Как будто это ему – не Сашке – оставили год... И Сергей справился. Взорвался невероятной, агрессивной игрой, но не в одиночку, а в команде. За себя и за Сашку! Нужно было проглотить свою литовскую гордость, свою волчью озлобленность и этот извечный подспудный страх, что он чужой, инородный, и стать наконец своим, чтобы понять, самому понять здесь и сейчас, что это – твоя команда, твои братья, твои товарищи. Что они не бросят, не отвернутся, поймут и поддержат, потому что ты – один из них, потому что ты – свой... И Модестас смог. Играть, как всегда, плечом к плечу с десятым, но видеть всех – каждого своего – и действовать с ними в жёсткой связке, держать ритм, проводить мяч через всё поле, чтобы отдать его в нужный момент Серому, Жару, Ване – неважно, главное – своему, будучи уверенным, что не промажут, что попадут и вскинут победно руку, посылая ему ответный пас доверия, понимания и добра. Модестас переломил себя и, чёрт возьми, всё-таки смог это сделать! За себя и за Сашку. Нужно было побороть свою неуверенность, понять, прочувствовать, что твои движения, твои обводки, твои ошеломляющие противников пасы – это и есть ты, твоя игра, твоя сила. Что важно не только забросить мяч в кольцо, но и отдать – вовремя отдать! – мяч тому, кто не подведёт и отправит этот жёсткий, горячий от рук шар в сетку так, чтобы табло мигнуло и улыбнулось тебе новыми очками, в которых есть и твоя заслуга. Нужно было суметь оставаться собой и, будучи собой, забивать, забивать, забивать мяч в руки товарищей, которые донесут его до щита... И Едешко сумел. Его невероятная траектория движения и обманные манёвры сбивали с толку даже матёрых игроков противника, но при этом свои знали, предугадывали, кому Ваня даст пас, не глядя, не показывая своих намерений, но словно мысленно восклицая: «Жар, справа! Сако – лови!» И его слышали, безошибочно принимали пасы и добывали новые очки для сборной. За себя и за Сашку! Нужно было задушить в себе сожаление и не думать о линзах Гаранжина, которые не получилось надеть и пришлось оставить на скамье в раздевалке. Не обращать внимания на слёзы, льющиеся из напрасно истерзанных с непривычки глаз, на туман и размытые лица вокруг. Не корить себя за то, что не можешь различить, кто перед тобой, и ориентироваться только на белые, предательски расплывающиеся пятна формы советской сборной, не упуская из виду кровавые мазки противников, возникающие словно ниоткуда. И искать, искать полуслепым взглядом летящий к тебе с неба мяч, не пасуя и отправляя его в кольцо практически наощупь, просто зная, чувствуя интуитивно высоту кольца и веря в себя... И Жар справился. С закрытыми глазами, ощущая, как его прошивает насквозь от ужаса, он принимал передачи и забрасывал мяч, слушая, как за секундным напряжённо-слепым ожиданием, сдобренным чудовищной порцией адреналина, следует восторженный взрыв с трибун – он попал в кольцо! Попадал снова и снова. За себя и за Сашку! Нужно было играть, словно дышишь в последний раз, дышишь всего лишь до свистка. И они играли, забыв про боль и сомнения, обиды и страхи, не тратя драгоценные доли секунд на лишние мысли, думая только об игре и победе, отключив все эмоции, но при этом чувствуя, глубоко чувствуя друг друга как своё собственное натренированное тело, свои крепкие ноги, пружинно отталкивающиеся от пола на взлёте, свои цепкие руки, касающиеся мяча и ведущие его к кольцу – прямо в кольцо! Нет, они не играли, они жили этой игрой, оставляя в истории яркий, золотой, сильный росчерк своей команды. Потому что жизнь в спорте у них и есть этот самый короткий росчерк, да и не в спорте тоже. Потому что нужно дышать, верить, играть и – жить, несмотря ни на что. Жить. За себя и за Сашку!