Хроники Эдэма

      Дни летели незаметно, и Сигрид уже успела попривыкнуть к странной, новой для неё жизни. Началось все с того, что архангел первым делом напрочь разбил все её иллюзии относительно жизни большинства ангелов, поселив её в самую обычную квартиру самого что ни на есть человеческого дома. — Резиденция нам нужна как стратегический объект, — объявил он после непродолжительного разговора с ведьмой. — Поэтому, если захочешь что-нибудь подорвать, дом 40 на Филевском Бульваре полностью твой. Со всеми потрохами, то есть, прошу прощения, жильцами, фундаментом и даже, так уж и быть, крышей.       В общем, жила новоиспечённая ученица Люцифера теперь в однокомнатной, но вполне уютной квартире с небольшой кухонькой и окнами, выходящими вокурат на секретный космический завод, как про себя окрестила странное сооружение девушка. Финансовое снабжение заключалось в пластиковой синей карте, денег на которой было очень неопределенное количество. В силу того, что карточка имела ангельское происхождение, ее свойства заключались в том, что оплачивать можно было только действительно нужные вещи. То есть, если Сигрид собиралась идти в магазин, и вместе с необходимым товаром прихватывала какие-нибудь наклейки на холодильник, вполне могло получиться так, что денег на карточке будет ровно столько, чтобы оплатить все, кроме этих самых наклеек. Ведьма очень быстро научилась определять, что ей действительно важно, а без чего можно обойтись. Минимум оказался на удивление небольшим.       Все бы было ничего, вот только противный архангел подселил к ней Корнелия… Узнала об этом Сигрид на второй день после своего первого знакомства с ангельской братией. Перспектива провести пусть даже какое-то не слишком большое количество времени в одной квартире с рыжей бестией, Сигрид просто ужаснула. А вот Корнелий, похоже, этому обрадовался, потому что, когда он предварительно вынес дверь каким-то мощным заклинанием запущенным из своего арбалета, как позднее выяснилось его собственного изобретения, предназначенного для того, «чтобы разить демонов на дальнюю дистанцию, пусть боятся меня, ничтожные порождения тьмы!», завидел Сигрид, в огромных его ланьих глазах отразилось столько радости, что будь ее чуть меньше, а улыбка до ушей чуть менее обширной, Сигрид бы даже ему поверила.       Прожили они вместе целую неделю. Ведьма сама дико удивлялась своему терпению, которым раньше особо похвастаться не могла. Оправдались почти все ее опасения. Корнелий не спал по ночам, читая длинные серенады собственного сочинения и кошмарного содержания, кичился своим мастерством непревзойденного бойца света, но только почему-то всякий раз, когда Сигрид просила его сделать какую-нибудь самую банальную вещь, например, сходить в магазин за овощами, оказывалось, что боец света тяжело ранен в верхнюю фалангу мизинца правой ноги и, если он хоть куда-нибудь сейчас выйдет, умрёт от заражения кров, и и проклятущая ведьма Люцифера будет в этом виновата. Неудивительно, что весь быт лёг на плечи проклятущей ведьмы. — Ты женщина, ты и готовь, — рассудил как-то Корнелий, лёжа на диване и вяло листая каталог различных музыкальных инструментов, ещё одно его пристрастие.       Сигрид молча запустила в него половником, после чего лучший боец света, обиженно вопя что-то про гендерную дискриминацию, скатился с дивана и молча доживал там остаток вечера, дуясь и обижаясь за бесчестную атаку кухонной принадлежностью. Надо сказать, что эти часы тишины прошли для Сигрид словно лучший вечер проведенный в спа-салоне. Так или иначе, девушка очень быстро обучилась стирать, готовить, убирать и все прочее, чем принято заниматься у всех добропорядочных граждан мира земного. От Корнелия помощи не было никакой, в этом она убедилась, причем неоднократно. Нет, конечно, если она просила у него, например, принести ей стакан воды, он мгновенно бросал все дела и мчался на кухню. Вот только когда ему было выгодно, боец света был абсолютным максималистом. Первым делом он, замечая, что на чашке есть миллиметровое кофейное пятно, начинал мыть её с содой, потому что чистящие средства крайне вредны для организма. Если же соды не оказывалось, он упрямо тащился за ней в магазин. Потом остервенело принимался кипятить воду, дабы «вытулить» из неё всех микробов вместе с их мебелью и жилплощадью. Сигрид за это время уже успевала семь раз напиться в туалете из-под крана, и когда, наконец, Корнелий с гордым видом появлялся на пороге, неся поднос с водой, девушка уже даже и не помнила, что когда-то о чем-то его просила. Ангел обижался, начинал буянить, что его старания не оценены, что, мол, делай людям добро, и никакой благодарности, обязательно разносил что-нибудь из немногочисленной мебели, и Сигрид, опасаясь, как бы он не спалил всю квартиру, с отвращением выпивала пол литра теплой кипячёной воды, навсегда зарекшись не просить у Корнелия ни о чём.       Ещё одной особенностью рыжего, пожалуй, самой проклятой, как Сигрид неоднократно её окрестила, было пристрастие к игре на арфе. Те часы, когда Корнелий, воодушевленный своей запойной музой брал в руки инструмент, не то что собаки в округе начинали выть, но даже чайник на плите обречённо посвистывал, возвещая о том, как тяжела его доля в этой жизни. Нельзя сказать, что ангел играл плохо. Но он относился к числу таких личностей, что, начав играть какую-то длинную и сложную композицию, бросали все дело при малейшей ошибке, которой слушатель скорее всего даже и не заметил бы, и начинали все дело сначала. В результате многочисленно повторяющееся начало одной и той же мелодии в край доконала Сигрид, и она, пригрозив, что если он в течении трёх дней хоть раз возьмёт в руки инструмент, она ночью разберёт эту аполлонову лиру на щепочки и сварит Корнелию на завтрак в качестве каши. После чего боец света присмирел и действительно к инструменту не притрагивался какое-то время. Ведьма в жизни не могла помыслить, что её когда-нибудь будет так раздражать арфа. Позже ведьма узнала, что ночью он тайком уходил на крышу дома, вдохновляя там своей игрой всеядных и всеухих московских голубей и вызывая на дуэль каждого случайного ночного прохожего.       За это время они всё-таки ухитрились более-менее сблизиться, и даже, порой, идти на какое-то подобие компромисса. От архангела разящего света не было ровным счётом никаких вестей и Сигрид уже подумывала, что он просто напросто про неё забыл, когда в один прекрасный день… А впрочем, день был самым обычным. Только что закончилась ночная гроза, и хмурые тучи вползли за горизонт на перекур и празднование полной победы. Относительно прояснившееся небо, которому все нипочем, проглядывало в асфальтовых лужах, перемигиваясь с землёй.       Сигрид ответственно стояла у плиты и делала вид, что варит гречку, которая, впрочем, прекрасно справлялась со своей варкой сама. Корнелий ещё с утра утопал в парк, решив порадовать «юные человеческие души» своей игрой на арфе. Впрочем, после первых же юных душ, одна из которых отобрала у него предмет радости, а другая, похлопав по плечу и пендалем сопроводив в ближайшие кусты, пообещала, что в следующий раз Корнелия увезут на полосатой машинке, желание играть на людях у него резко пропало. Вызвав обидчиков на дуэль, правда уже тогда, когда они скрылись за извилистым поворотом, Корнелий, хлюпая носом, потащился капать на мозги и жаловаться Сигрид о том, как несправедлив мир.       Как раз когда он доедал последнее нервное ответвление ведьминого мозга, в дверь постучали. Стук был властный и чёткий, с явно выделяющимся вторым ударом. Боец света и ученица Люцифера переглянулись. — Если это кто-то из тех бешеных стихотворцев, я оторву тебе уши и засуну в…нос, — сообщила добрая девочка Сигрид.       Стихотворцы — это была отдельная тема. Как-то Корнелий вернулся домой в сопровождении компании из пяти-шести молодых людей в подвыпившем состоянии, сам ангел при этом был трезв, как стёклышко, и принялся вещать о прелестях стихосложения. Как выяснилось, эти люди были студентами с филфака МГУ, и на Корнелия они наткнулись совершенно случайно, когда тот в очередной раз просветлял какого-то несчастного прохожего. Кому-то из них угораздило пожаловаться на недостачу вдохновения, после чего воодушевленный ангел вспомнил, что где-то у него был Перстень Пушкина — относительно древний артефакт света, который, храня в себе весь потенциал великого поэта, даровал каждому кто его наденет неистощимый поток вдохновения и стихотворных ассоциаций. Перстень он потерял, причем, как выяснилось, давно, но зато у него нашелся клок шерсти грифона, который обладал примерно теми же свойствами кольца, разве что очень кратковременными. Творчество от этого получалось запойное, порывистое. Зато теперь юные филологи и литераторы ходили к ним почти каждый вечер, для того только, чтобы коснуться «Блаженной шерсти Великого Льва», как они почему-то окрестили грифона. Поэты, писатели, журналисты и при этом все студенты атаковали их квартирку до тех пор, пока Сигрид, психанув, не прокляла одного особо настойчивого писателя, который собирался остаться у них жить, наслав на него недуг оволосенения. После этого поток писателей поубавился, а их квартира приобрела мистическую репутацию.       Однако, сейчас это явно был кто-то, не имеющий отношение к миру литературы, вести и имеющий то явно самое косвенное.       Корнелий, покосившись на смирно стоящую гречку потащился открывать дверь: — Вообще-то у нас есть звонок! Можно было бы и… Боец света осекся на полуслове. В дверях, скрестив руки на груди и всем своим видом выражая глубочайшее недовольство, стоял Мортиэль, собственной персоной почтивший их дом своим сиятельным присутствием. За плечом архангела маячила ещё какая-то фигура, женская по определению, однако, скрывающий её кремовый плащ, мешал разглядеть остальное. — Звонка у вас нет, — негромко сообщил Мортиэль, показывая острым белым когтем на четыре торчащих проводка из стены. Не так давно Сигрид решила, что им надо бы поменять звонок на более профессиональный. «Надоело всякий раз кишки проглатывать и со стула падать, когда в дверь звонят», — сообщила она тогда Корнелию. Тот не возражал, но ведьма ограничилась пока только тем, что выдрала с мясом старый звонок, дабы не забыть о нем.       Вспомнив все это, Корнелий трагично вздохнув посторонился, пропуская нежданных гостей в глубь квартиры.       Как только Сигрид увидела архангела, мгновенно встала в стойку. Уперев руки в бока и набрав в грудь побольше воздуха, ведьма выложила все свои недовольства ангельской конторой, начиная от Корнелиевской арфы и кончая протекающим краном в ванной. В прошлый раз они с Мортиэлем так и не поговорили, архангел ограничился описанием где и как она будет жить, и вот сейчас Сигрид наверстывала упущенное.       Мортиэль вежливо слушал её минуты три. Затем, с все тем же внимательным выражением на лице он приблизился, и, проведя рукой по воздуху перед носом у Сигрид, улыбнулся. Ведьма хотела было возмутиться, но внезапно обнаружила, что голос пропал, и вместо слов из горла вырывается только какое-то тихое сипение. Заклятие немоты, только очень высокого порядка, определила девушка, силясь выдавить хоть какой-нибудь звук. Да, этот по-видимому не церемонится со своими подчинёнными… — Здравствуй, Сигрид, — произнес тем временем Мортиэль как ни в чем не бывало, — рад видеть тебя живой и психически здоровой. Он многозначительно покосился на Корнелия, который с независимым видом стоял над уже давно приготовленной кашей. — Как проходит твоё обучение? «Какое ещё обучение?!» — хотела заорать Сигрид, но вместо это лишь бешено завращала глазами. Мортиэль ее понял и повернулся к Корнелию: — Ты что, её ещё ничему не научил? До сих пор? — Я научил её терпению и самостоятельности! — заявил Корнелий, и девушка, в принципе, с ним согласилась.       Тем временем безмолвная спутница Мортиэля наконец-таки скинула плащ и, прошествовав к окну, уселась на подоконник. Её, пожалуй, можно было бы назвать красивой: острые скулы, очерченные контуры лица, миндалевидные, чуть раскосые глаза и густые, с каким-то синеватым оттенком волосы до лопаток, однако все её лицо наискось от лба до левой скулы перечеркивал огромный рваный шрам, нанесенный по-видимому каким-то не слишком острым оружием. «Скорее кусок проволоки,» — определила Сигрид наугад.       На вид ей можно было дать лет двадцать пять, но что-то ведьме подсказывало, что девушка значительно старше. Скорее всего на целые тысячелетия. Заметив, что на неё смотрят, спутница архангела улыбнулась, обнажив острые, как у лисицы, зубы, Сигрид даже содрогнулась и спутница архангела произнесла: — Меня зовут Эрилим. Свет охранительница разящего света.       Сигрид молча кивнула, решив, что потом разберётся, что же такое свет охранительница. Только что она заметила, что к широкому поясу Эрилим, ближе к бедру, крепится массивный боевой топор. Девушка с топором — это вам не сказочные барышни с тонкими кинжалами в рукавах, которыми только разве что морковь резать. Топор — это уже серьёзно.       Словно прочитав её мысли, света хранительница коснулась лезвия топора пальцами, после чего оно осветилось беловатым светом, перекинувшимся и на пальцы самой Эрилим. Сигрид, как завороженная, наблюдала за этим, пока раздраженное покашливание Мортиэля за спиной не вырвало её из прострации. Тут же Сигрид поняла, что уже может говорить, но решила предусмотрительно не орать, а помолчать пока, послушать.       Послушать ей не дали. Молча открыв портал, архангел, поймав бегающего туда-сюда Корнелия за шкирку, зашвырнул его туда и, многозначительно посмотрев на Сигрид, указал на портал. Девушка мигом поняла, что от неё требуется и, прихватив-таки с собой, сама не зная зачем, кастрюлю с гречкой, просунулась в портал.