Impossible comes true

      I am not a stranger to the dark       «Hide away, » they say       «'Cause we don't want your broken parts»       I've learned to be ashamed of all my scars       «Run away, » they say       «No one'll love you as you are»        — Эй, господин! А у вас какой номер?       Перегнувшись через перила лестницы, Грантер с искренним интересом разглядывал гостя, появившегося в общем-то из ниоткуда. Ну и какого черта эти любопытные лезут за кулисы? Не сидится в партере?       Хотя, если уж быть честным, таким гостям обычно по каким-нибудь неписанным правилам высшего общества полагается никак не меньше, чем отдельная театральная ложа на представлениях. Пусть с вышины балкона и глазеют через свои бинокли-лорнеты на скромных актеров. Но сейчас-то именно он, Грантер стоял выше, положив подбородок на ветхие перильца. Правда, не очень-то скромный сам по себе… да и актер из него так себе, что уж говорить.       «Но извините, извините, почтенная публика, здесь вообще-то уже наши владения».        — Какой у вас номер, мсье? — насмешливо прокричал он снова.       «Гость» поднял наконец голову.        — Нет у меня номера, — раздраженно отозвался он. И снова отвернулся. Будто было у него ну настолько много невероятно важных дел, о которых стоит подумать, что буквально каждая секунда на счету.       Этого мальчишку Грантер еще ни разу не видел в числе зрителей. Безупречный блондинчик в черном костюме. Эй, малыш, если ты идешь в цирк, совершенно не обязательно так наряжаться. Это тебе не театр оперы и балета. Наверняка очередной наследник богатых родителей.       Для таких людей, разумеется, существует название. И не одно. Вот только за некоторые из этих слов могут побить, причем побить больно.        — Сноб, — тихо, сквозь зубы отметил Грантер. Так, чтоб не услышал. И тут же проорал:        — Так не бывает. У всех есть свой номер.       Да, поступал Грантер, конечно, не совсем честно. Тем более еще и сознательно. Был бы пьян, простить еще можно было бы. А тут… ну просто-напросто хотелось позадирать этого красавца.        — Не сомневаюсь, — все таким же до ужаса нервным голосом ответил молодой человек.       «Все равно Вальжан не отругает», — пронеслось в голове. Новое острое словечко уже готово было сорваться с кончика языка, как вдруг Эр почувствовал, как на плечо опустилась сильная рука.        — Уже познакомились, джентльмены? — спросил Жан Вальжан.       Ну вот как, как этот чудак умудряется скакать по лестницам через несколько ступеней да еще и почти что бесшумно? Ему бы акробатом быть, если только можно в столь почтенном возрасте…       А еще мог владелец цирка быть отменным цирковым силачом… Болтали на улицах и в кабаках, конечно, всякое, но и сами циркачи иногда тихонько говорили, что вот, мол, так и так, подковы может гнуть или, например, поднять целую повозку на собственной спине. В любом случае испытать нечеловеческую силу Вальжана на себе Грантеру совсем не хотелось. Потому и повода не давал.       «Вальжан, конечно, добряк. Но кто его знает», — думал Грантер и предусмотрительно не напивался на глазах у своего директора. Даже когда отмечали успех представлений. И вообще вел себя Эр вполне тихо, а это, к слову, было не очень-то и просто.       Блондин искусственно улыбнулся.        — Познакомились, — едва заметно кивнул он.        — А вы однако лжец, мсье, — тут же встрепенулся Эр. Беззлобно, по-доброму. Но молодой человек сразу же весь скривился.        — К сожалению, нас даже не представили, — продолжил Грантер. — Вальжан, не поможете нам исправить это досадное недоразумение?       Они спустились с лестницы.        — Это, мой друг, новый член нашей труппы.        — Скорее, партнер по бизнесу, — незамедлительно поправил юноша. — Анжольрас.       И руку протянул в перчатке. В перчатке, черт возьми, в перчатке!       «Если бы он и снял перчатку, то только ради того, чтобы вызвать меня на дуэль».       Фамилия была знакомая. Газеты Грантер читал. И уже было открыл рот для того, чтобы торжественно поздравить с провалом новой пьесы, как вновь ему помешал Жан Вальжан.        — А это ведущий актер наших французских диковин…       Эр поморщился.        — Зачем же столько пафоса? Просто Грантер. Человек, который смеется и которому ни черта не смешно.        — Клоун? — недоверчиво переспросил Анжольрас.        — Грустный клоун, веселый клоун, Арлекин, оптимист, пессимист, отчасти гимнаст, отчасти танцор, немного философ.        — И позер, — заключил Жан Вальжан, улыбаясь. Эр надулся.        — Пообещайте, что не будете друг друга обижать, коллеги, — это Вальжан произнес зачем-то слишком громко. Затем заставил еще раз пожать руки. Потом взял из рук у Анжольраса цидиндр, нахлобучил ему на голову и, заявив, что времени терять ни в коем случае нельзя, потащил его решать какие-то «чрезвычайно важные» вопросы. Грантер стоял, усмехаясь. «Вот ведь старый дурак. Отписал мальчишке-снобу явно не один десяток процентов от прибыли, а сам радуется. И чего на месте не сидится?»

***

      Вообще-то судьбе было явно наплевать на Грантера. Но, видимо, в один прекрасный день ей стало до чертиков скучно, а потому она решила: «А давайте-ка посмотрим, что будет». И дала ему последний шанс. Не для того, чтоб спасти, правда. А чтобы с интересом понаблюдать, как будет потом мучиться.       Грантеру, в свою очередь, тоже было плевать на судьбу. Он просто в нее не верил. Не верил и в Жана Вальжана, этого внезапного благодетеля, что помогал, казалось, всем и каждому. Старый чудак. Вот кто тут настоящий клоун. Подобрал же избитого, ободранного, еще в стельку пьяного Эра. Зачем? Доброе дело сделать решил, не иначе. Все они такие… эти безумцы.       В себя Грантер не верил и подавно. Просто совсем уж пропадать как-то не хотелось. Во всяком случае не сразу. Надо было хоть каким-нибудь образом, но попытаться сделать вид, что тебе не все равно, что там с тобой в конце концов станется. Чтобы не расстраивать эту добрую душу.       И Эр усиленно делал вид, что в этой жизни он, оказывается, на что-то годится. Малевал декорации для «театра» — тогда это был уже театр, а не музей, но до цирка гений Вальжана еще не додумался. Зажав в зубах кисть, чтоб не рассмеяться над такой глупостью, Эр рассматривал собственноручно нарисованные афиши, призывавшие невероятных людей с удивительными способностями со всех уголков Парижа бежать к Жану Вальжану. Вместе с Эпониной они, как последние идиоты, бегали расклеивать эти объявления по городу. Вальжан все подбадривал, говорил, что люди потянутся. Грантер лишь смеялся. Люди потянулись…       Сами они, конечно, удивительными не были. Удивительным было то, что вообще нашлись такие «смельчаки». Жан Вальжан уверенно шел к своей цели. Вместе со своей разношерстной труппой.       Грантер не торопился показывать свои шрамы на публике. Он-то прекрасно понимал, что пусть и в глубине, но каждый зритель циркачей немного презирает. А что уж говорить о тех лоскутках аристократии, которые, привлеченные пестрой рекламой, как мухи на мед летели в диковинный цирк. Грантер был категорически не согласен с этим проклятым вальжановским оптимизмом. Просто хотел отблагодарить, подыграть и только. Правда, подыгрывая, пришлось и самому сделаться актером. Эр проклинал себя за то, что не заметил, как неожиданно втянулся в эту цирковую жизнь. Своим цинизмом зато мстил беспечным циркачам сполна.       Пришлось вспоминать свои мнимые таланты — от наполовину фальшивого бренчания на пианино и вплоть до фехтования. Он и сам удивлялся, сколько всего успел перепробовать. А ведь когда-то грел себя надеждой, что именно так сумеет найти свое место в жизни…

***

       — Эпонина, — позвал Грантер, прекрасно зная, как она терпеть не может, когда кто-то называет ее по имени.       Девчонка, сбросив туфли, сидела на краешке барьера арены.        — Чего тебе? — огрызнулась она.        — Эпонина, — Эр нарочно повторял ее имя, — а давай сделаем из тебя гимнастку. Вместе со мной будешь летать под куполом цирка. Только представь: бесстрашные артисты трапеции.        — Ненормальный, — фыркнула девушка. Кажется, ее вполне устраивала подработка подальше от света софитов, рукоплесканий зрителей, блеска славы и прочей никчемной мишуры.        — А давай тебя раскрасим, — выдал он новое предложение. У Грантера настроение было хуже некуда… поэтому чуть ли не своим долгом он считал испортить настроение кому-нибудь еще.        — Себя раскрась, клоун. Хотя, кажется, об этом уже позаботились.       Эр отвернулся. Не хватало еще, чтобы и Эпонина глазела на синяк. «Нажалуется потом Вальжану, глупая».       Получилось все довольно-таки глупо. Грантер никогда не отрицал, что он тот еще неудачник.       Запястье предательски ныло. Острые же коготки оказались у Анжольраса… Эр и представить себе не мог, что таким злым огнем вдруг загорится парнишка. Ничего ведь плохого Эр не сказал. Вернее, сказал, еще как сказал. Но не думал же, что так легко заденет за живое.       Кажется, он был порядочной сволочью, раз наговорил такой дряни.       Сейчас бы Грантер уже не вспомнил, как все началось. У них не ладилось с Анжольрасом — это было понятно и любому постороннему наблюдателю. Да и не особо они пересекались. Молодой драматург в помещение цирка заходил редко. Судьба «французских диковин» решалась за пределами циркового манежа. Отчаянно сражался Анжольрас за диковинное предприятие. Как будто не только в деньгах было дело. Как будто сам себе он хотел что-то доказать.       «Да и не как будто», — подумал Эр и вздохнул.       Он просто по случайности, пробегая мимо, задел плечо Анжольраса. Стоило просто остановиться и извиниться, но какой-то бес внутри подговорил уколоть, укусить, нанести удар.        — Так что ж, представитель столь знатного семейства вдруг решил сбежать с бродячим цирком, верно?       Теперь свой голос казался чужим. Каким только идиотом надо было быть, черт побери!       Он сорвался на Анжольрасе, думая, что тот окажется еще слабее. Так Грантер давно не ошибался.        — Сноб, — сказал Грантер. Теперь уже громко и прямо в лицо. А в следующую секунду в глазах потемнело.       Эр, охнув, опустился на колени. Из глаз покатились слезы — от боли. Эр готов был провалиться сквозь землю, чувствуя, как расцветает синяк под глазом.       А потом осознал, что его неловко обнимают за плечи.        — Прости, — произнес Анжольрас голосом скорее непонимающим, чем виноватым. Грантер нашел в себе силы улыбнуться.        — Не знал, что у тебя настолько сильная рука. Еще чуть-чуть — и остался бы ведущий актер одноглазым.       Его слова Анжольрас будто бы игнорировал.        — Больно? — спросил он, стараясь скрыть беспокойство.        — Ничуть, — соврал Грантер.       «Вот тебе и «не обижайте друг друга». Веселенькая история получается».       Анжольрас нисколько не был слабым. Тут было что-то иное. Вечно безыдейный, пустоголовый Грантер вдруг почувствовал какую-то необъяснимую внутреннюю силу. У Анжольраса тоже была какая-то великая цель. Возможно, даже мечта, хотя вряд ли умел он о чем-то мечтать, как Вальжан и его доверчивая Козетта. Одно было ясно точно: деньги тут не имеют никакого значения.       Хотя, по правде говоря, было и еще кое-что очевидное. Теперь Грантер должен был попросить прощения.