Gods' messenger

Стойкость Бегущего — его верный щит.

Конец зимы пролетает стремительно. Фейт не успевает оглянуться — вокруг поют весенние капели, и этот оглушительный звон вдруг напоминает о том, что Фейт ещё жива. Мерк тряс её каждую свободную минуту — так часто, что она даже начала испытывать глухое раздражение. Правда, Фейт благоразумно одёрнула себя: нельзя злиться хотя бы для того, чтобы не обижать его своей кислой физиономией. В конце концов, ради неё наставник откладывал работу, проходил весь этот путь до квартиры Лиф и возвращался обратно поздней ночью. Он заглядывал к Фейт с плутоватой улыбкой на губах (она, если честно, не замечала за его хмурым видом раньше этого выражения, как оно красит лицо и делает его моложе). Она всегда сидела спиной, сгорбившись над бумагами на полу. К пятой встрече она поняла: делает это специально, чтобы изобразить нужную эмоцию — насмешливую благосклонность — вместо искрящегося восторга. — Давай, Фейти, давай, — поторапливал он и, неугомонный, вытягивал карты у неё из-под носа. — К сезону ты разучишься ходить. С этим, знаешь, я тебе не помогу — терпения не хватит. На такое Фейт редко находила ответ. Всё её красноречие почему-то куда-то девалось — Мерк так легко обезоруживал улыбкой, что не хотелось подкалывать его. Фейт делается молчаливой, как и в прежние годы — но теперь это молчание не разрывает душу. Оно не ощущается враждебным и ядовитым. Теперь Фейт может говорить сколько угодно и о чём угодно, зная, что её поймут, — зная, что от этого становится легче, — но предпочитает умиротворённую тишину, невесомо лежащую на губах. Почти всегда Мерк водил её на крыши в округе. Пару раз приходилось убегать от охранников; носиться в тяжёлой зимней одежде получалось плохо. Фейт с трудом передвигала ноги и, пыхтя от натуги, пыталась не смеяться в голос — скользкие ботинки ужасно тормозили, её вечно заносило в сугробы. Она слышала, как не сдерживаясь гогочет над ухом Мерк. Он тоже выглядел несуразно, словно никогда и не был Бегущим. Конечно, они всё равно давали фору любому другому человеку — отрывались от ленивой погони не слишком воодушевлённых охранников за один-два квартала. Ближе к ночи возвращались, подгадывали момент и всё же выходили на крыши; Мерк в этом всём оказался непревзойдённым мастером. Медленно и нехотя, но Фейт смирилась с ледяным пейзажем Города. Это ещё ни о чём не говорило — внутри продолжали жить отвращение и кошмарные воспоминания, которые не забыть так просто. Но теперь Фейт могла смотреть по сторонам с равнодушием, не ощущая себя загнанным в угол зверем. Однажды Меркури вытащил её на крышу после обеда. Стояла удивительно солнечная погода; Фейт утирала слезящиеся от чрезмерного света глаза. Небо было таким ясным, без единого облака, и голубым до рези, словно списанное с какой-то открытки. Хотелось глядеть только на него, хотя Город отлично просматривался на многие километры вдаль. Фейт молча стояла, задрав голову. Мерк не мешал, терпимый к её причудам. В тот день ударили сильные морозы: они оба продрогли так, что слегли на следующий день с простудой — но при этом не ушли, пока Фейт не кивнула. Лиф с издёвкой спрашивала: как она умудрилась заболеть, только выйдя на улицу? Фейт пожимала плечами с улыбкой. Не говорить же, что там она ощущала себя умиротворённой до опьянения? И не говорить же, что глаза у Мерка в ясную погоду светлые-светлые, как струящийся мёд — и что это самое важное наблюдение за прогулку? Несмотря на то, что внезапно полюбившиеся вылазки пришлось прервать, Фейт не скучала. Паршивое самочувствие не мешало ей продолжать свой монотонный труд. Оказалось, что под музыку работается лучше всего, даже если голова ватная и тяжёлая. Мерк преподнёс ей бесценный подарок на Рождество — дисковый плеер из какой-то доисторической эры. В нём быстро садились батарейки, а корпус нельзя было шевелить, чтобы музыка не прерывалась — но Фейт всё равно украдкой прослезилась, тронутая вниманием. Мерк оставил ей целую коллекцию дисков, которую бережно собирал сам. Больше всего оказалось старого и не очень рока (Фейт почему-то была уверена, что именно это он и слушает). Обширный плейлист пришёлся ей по вкусу. Фейт вслушивалась в разные голоса, в каждом находя что-то, что откликалось внутри. Через пару недель один из дисков она знала наизусть — музыка теперь сопровождала её от пробуждения до сна. Иногда Фейт забывала снимать большие накладные наушники, и в сновидениях ей слышались гитарные переборы. Теперь, когда в душе ширилась пустота, Фейт могла заполнить её, сделав звук погромче, — это оказалось самым радостным открытием зимы. А потом… Потом пришла весна. Как только по улицам Города зазвенели ручьи тающего снега, Фейт опрометью бросилась к квартире Мансфилда. Растрёпанная, без шапки, с расстёгнутой курткой, под которой была лишь футболка, — выглядела она обезумевшей. Бледный после болезни Мерк встретил её с широкой улыбкой; в уголках глаз у него обозначились морщинки. Они оба знали, окрылённые: пора. Возвращаться на крыши трудно. Стылая зима обессиливает, заставляет поверить, что жизнь на высоте — мираж, которого никогда не было. Фейт упорно доказывает самой себе: всё это было. Падая раз за разом, разбивая колени и локти, затаскивая тело на уступы с усердием, от которого темнеет в глазах, она восстанавливает веру в себя и по крупицам вспоминает, чем же так манили крыши. Фейт тренируется до седьмого пота, желая как можно скорее влиться в поток, которому теперь подчинены их судьбы. Глядя на то, как время от времени с грохотом валится на спину Мерк, глупо улыбаясь, она чувствует: зима больше не властна над её сердцем. С бешеной самоотдачей они вспоминают, как владеть своим телом в совершенстве. Никто, кроме них двоих, не проводит на тренировочной площадке так много времени. В особенно неудачные дни, когда за ночь иней покрывает крыши с талой водой, Мерк за шкирку тащит её обратно. Фейт не расстраивается — выполняет упражнения в квартире Лиф, возвращая растяжку. Все эти бесконечные усилия и ноющая боль, без которой невозможно донести даже ложку до рта, окупаются. Они с Мерком открывают сезон. Через месяц, выбегая из Логова Дрейка, она видит, как Мерк с чувством показывает Кайлу средний палец. Она сама гордо вздёргивает подбородок, пролетая мимо Джекнайфа. Нет никакой несправедливости в том, что это Фейт с Мерком берутся за первый в сезоне заказ. Она даже рада принести очередную победу своему наставнику в их вечном соревновании менторов. Первый же перекат после длинного прыжка вырывает из груди Фейт облегчённый вздох. Она чувствует, как вновь отрастают за спиной крылья, как взмывает ввысь израненная душа. — Да, малышка, я бы хотел быть сейчас на твоём месте, — раздаётся в наушнике. Мерк смеётся, звучит бодро: — Мне вечно выпадали первые заказы, когда я был у Дрейка. — Хотел бы снова быть обычным Бегущим? — Нет. Быть координатором — много мороки. Но приятной мороки. Мне хватает иногда бегать по поручениям Дрейка. Больше нравится раздавать тебе инструкции — а уж с новыми приёмчиками… После долгих месяцев разработок Мерк и Дрейк представили наконец нововведения, обещавшие облегчить работу. Теперь у них есть виртуальная карта всего Города — никакого больше планирования маршрутов по бумажным картам, которые не поспевают за частыми изменениями. Мерк долго бился над кражей планов зданий с закрытых серверов — с этим тоже теперь не было проблем. Вместо «ищи выход сама» Фейт, находясь в здании, будет получать конкретные инструкции, а не метаться в панике. Дрейк улучшил аппаратуру связи — сделал надёжнее наушники, дополнительно защитил сигнал, увеличил его дальность. Трекеры, отслеживающие местоположение, стали работать точнее. Мерк продолжает работать над взломом камер. Фейт не сомневается, что это лишь вопрос времени. — Фейт, — зовёт её наставник негромко. Выучившая наизусть его интонации, она знает: сейчас скажет что-то эдакое, пока никто из других координаторов не слышит. — Да? — Хотел сказать спасибо. Ты очень выручила нас с картами крыш, — говорит он мягко. — Не за что. Если бы не они, это была бы очень трудная зима, — признаётся она с лёгкостью. — Хорошо, что дело пошло на пользу всем. — Он тихо усмехается. Продолжает ненавязчиво: — Может… В свободное время пробежимся вместе до дальних районов? Карты тех мест нам тоже нужны. — Давай, Мерк, — отвечает она, копируя его интонацию. От его глухого смешка внутри всё катится кувырком. А ещё внутренности у неё встряхивает от головокружительного прыжка с одной крыши на другую. Фейт видит далеко внизу свою крошечную тень, метнувшуюся через головы прохожих. Вот бы ещё маскировать непослушные тени… Тогда бы Бегущие действительно стали невидимыми. После доставки Фейт наконец успокаивается: эта жизнь на грани вновь принадлежит ей — полноправно и бесповоротно. Безумная и ослепительная, она затягивает в водоворот, из которого нет желания выбираться. Фейт чувствует, как обретает хрупкий покой. Стремглав пролетают месяцы — проносятся мимо, не задерживаясь. Фейт с ужасом обнаруживает, что наступил апрель. Погружённая в постоянный бег, она поглубже прячет то, что терзало её зимой — сердце лёгкое, как пёрышко, если затыкать мысли музыкой. Только на дне рождения Мерка она больно спотыкается о прошлое, которое никак не останется позади. Фейт не чувствует дискомфорта в компании менторов — кроме них никого в Берлоге Мерка нет. Наставник весело смеётся вместе с Кайлом. Лиф и Дрейк пьют пиво и что-то бурно обсуждают. Фейт сидит на спинке дивана и оглядывает всех сверху, теплит внутри чувство уюта. Они долго играли в карты. Фейт обучали играть в покер. Она ни черта не понимала, но делала умный вид — раскусившая её Лиф покатывалась за спинами мужчин, наперебой объяснявших Фейт правила. Каким-то чудом Фейт смогла победить Кайла в первом же турнире. Мерк хохотал, как ненормальный — тоже прекрасно видел, что очень сосредоточенная подопечная бросает карты наугад. Конечно, после этого самым интересным зрелищем оказался бой Дрейка и Мерка. Она пялилась в карты наставника, напрочь забыв всё, чему её учили. Фейт смотрела только, как порхают его пальцы над колодой. Видела краем глаза взгляды Дрейка напротив — наверняка по её лицу пытался понять, какая же там обстановка у Мерка. Фейт даже вслух не смогла бы сказать ему ничего вразумительного при всём желании. А теперь Кайл предложил втроём отправиться вниз, на улицы Города. — Старая традиция, — хмыкает Сокол и с наслаждением потягивается. — Всегда спускаемся вниз на наши дни рождения вдвоём с Мерком. — Пару раз я их вусмерть пьяных вылавливал под утро, так что осторожно, Фейт, — бросает Дрейк. Кайл смеётся: — Да ладно тебе, мы были юны и не знали меры. — Фейт? — Мерк улыбается уголком губ. Она чувствует, как в груди разливается тепло — лишь бы не покраснеть. Он не встревал в шутливый диалог и ждал, чтобы спросить её мнения. — Я не против, — выдавливает она, смущённая его взглядом — задрав голову, Мерк смотрит на неё, сидящую над ним на спинке дивана, — и улыбается. «Стану частью ваших традиций», — думает про себя. Фейт забывает, что там, внизу, время не стоит на месте: давно сошёл снег, на земле пробивается первая трава. Она неловко мнётся позади Мерка и Кайла, негромко переговаривающихся о чём-то. Фейт поднимает взгляд. Наступившая темнота не даёт разглядеть крыши — они робко прячутся в тени, изгнанные Городом. Совсем рядом раздаётся громкий смех — несколько подростков хохочут в голос. Конечно, тёмные переулки всё стерпят: в них ещё можно не бояться слежки и полиции. Здесь ещё живо правило сильного; интересно, как скоро и его вытеснит? Фейт тихо фыркает. Поворачивает голову — и сбивается с шага. В неверном свете уличного фонаря толпится компания. Кто-то пьёт из бутылок с дешёвым алкоголем, кого-то тошнит в мусорку. Парни издеваются над девушками — перебрасываются их сумочками, поднимают над головами, не позволяя забрать. Гомон, смех, визги. Фейт нервно сглатывает и отступает в тень, чтобы её не заметили. Город ведь не мог быть таким крошечным? Как она тогда умудрилась встретить бывших одноклассников? — Чёрт, чёрт, — шипит она, сжимает виски. Ошибки быть не может — Фейт узнаёт голоса и лица, так изменившиеся за прошедшее время. — Фейт? — Мерк тянет её вперёд, к следующему зданию. Толпа остаётся за углом. Фейт всё ещё слышит этот хохот и пьяные крики — они врезаются в мозг, как визжание бензопилы. — Ты чего? — Да так, — раздражённо отмахивается Фейт. Когда-то — наверное, в прошлой жизни? — она знала этих людей. С кем-то общалась, с кем-то ссорилась; кто-то из них тихо ненавидел её по глупым поводам, а кто-то считал хорошим человеком. Как сильно могут разойтись пути — не отследишь и не заметишь, пока жизнь не столкнёт с людьми нос к носу. Неудивительно; за год можно так круто сменить курс, что мало не покажется. За… За год?.. — Пойдём. — Наставник сильнее сжимает её пальцы — взрыв хохота дрожит в переулке, следом медленно открывается окно на первом этаже. Фейт не двигается с места, даже когда кто-то громко прикрикивает на шумящих подростков. Когда успел пролететь год? Фейт мысленно пытается охватить этот отрезок времени — не выходит. Он кажется непозволительно большим, как целая жизнь. Отматывает время назад и назад, возвращаясь к давно минувшим дням. Да, пролетел год — но ведь до него Фейт шестнадцать лет жила совершенно иным. Что осталось от этого? — Фейт, шевелись. Мерк говорит тихо, но чётко, припечатывая слова. Фейт реагирует беспрекословно, выдрессированная на этот менторский тон. Ноги начинают двигаться сами по себе — быстрым шагом она спешит за наставником той дорогой, которой они пришли сюда. В два счёта оказываются на высоте третьего этажа; Мерк подсаживает её к вертикальной пожарной лестнице, хотя она справилась бы сама. Несмотря на то, что в голове летят мысли, не успевая оформиться, цепляя одна другую, Фейт сосредоточена на движениях. Уж этому-то она точно научилась — отделять судорожное сознание от работающего тела. — А Кайл? — спрашивает она, с трудом вспоминая сегодняшний вечер; маятник, мотающий время назад, уже запущен, не остановить, как ни пытайся. — Сообразит, не маленький. — Мерк недовольно прищёлкивает языком. — Мы уже оторвались, можем подождать. — Фейт дёргает его за рукав кофты, останавливая начавшийся забег. Мерк окидывает её сверху; она чувствует, что в этом взгляде — намного больше, чем просто зрительный контакт. Фейт и сама знает, что выглядит нормально. Вместо оторопи, берущей её каждый раз, как Фейт сталкивается с прошлым, — ворох мыслей, в которых жизненно необходимо разобраться. Нужно немного тишины, только и всего. — Нет, пойдём. Нагонит. — Фейт, хорошо знающая Мерка, читает: «Нам нужно переговорить наедине». Они не доходят до Логова квартал. Наставник лихо сворачивает к наружному лифту. Фейт частенько им пользуется, чтобы быстро набрать необходимую высоту, но она никогда не обращала внимания на эту крышу. Узкая и открытая — отличная стартовая точка, с которой начинаются многие доставки. Но чтобы сидеть на ней, медитируя над Городом… — Мерк? — Фейт присаживается на край только после него — убедившись, что наставник и правда намерился провести беседу. Она ёрничает в слабой попытке отбрыкаться от задушевных разговоров: — Мы уединились. Что дальше? Только не лезь целоваться, я не оценю. Она слабо понимает, что несёт — мелет языком чёрт-те что, отвлекая внимание. Не говорить же ему, что её до сих пор мотает из стороны в сторону даже от вида людей, которые никогда не играли важной роли? — Фейт. — И правда, почему её так выбило из колеи? Всего лишь одноклассники; повезёт, если вспомнит хотя бы парочку имён. Ещё до трагедии Фейт, которой всегда хватало компании сестры, не горела желанием вписываться в коллектив. Вечно на отшибе — после смерти мамы это только усугубилось, так что любые налаженные контакты как отрезало. — Фейт. — Она невольно подбирается; от такой интонации у неё всегда бегут мурашки. Мерк пристально смотрит на неё не мигая. Видимо, всё же что-то ляпнула… — У тебя были друзья? — Что? — теряется она окончательно. — Друзья?.. — Ну да. Нужно толкование? — Он слегка издевается в ответ на что-то, слетевшее с языка. Тем не менее Фейт не видит в его глазах холода — делает это для проформы. — У меня была сестра, — отвечает она без раздумий. Кейт всегда стояла на первом месте — сестра и подруга, самый близкий человек. Ещё пара людей, кого Фейт любила детской любовью, не прошли проверку временем и испытаниями: после того, как мамы не стало, Фейт ощутила, как взрывает землю пропасть между ней и другими детьми её возраста. Те, кого не коснулся Ноябрь, остались позади — счастливые и беззаботные, как и полагается детям. В школе у неё были приятели; из вежливости они интересовались её состоянием, но никогда не знали, что по-настоящему творилось у неё в душе. Одна Кейт понимала её от и до. Они вместе прошли путь скорби, отнявший больше половины жизни. Вот только Фейт не смогла этого вынести — и срезалась, уничтожив всё, что они вдвоём отстраивали целые годы. — Мне хватало её, Мерк. Рядом с ней мне ничего не было нужно, даже свободы. Он смягчается — прикрыв глаза, долго сидит так, потирая лоб. Фейт пытается прочитать выражение на его лице. Не может разобрать ничего, кроме глухой тоски. — Сестра, сестра… Что ж за задачки ты мне подкидываешь… — бормочет Меркури себе под нос. Она возмущённо фыркает. — Не обижайся, малышка, это я так… — Его ладонь с силой опускается Фейт на макушку. За это прикосновение, в котором столько тепла, она готова простить что угодно. — Я просто… Это были твои знакомые, да? — Фейт кивает. — Кого-то из них ты назвала бы другом? — Фейт с усмешкой мотает головой, решая общаться сегодня жестами. — Тогда… Проблемы? — Проблем нет, — обрубает она с уверенностью. — У тебя на лице написано, что ты опять над чем-то долго и усердно думаешь. Я хорошо тебя знаю, малышка, — хмыкает наставник невозмутимо, не купившись на её тон. — Слушай, а сестра не согласится на работёнку? Знаю я тут одну — опасная, собака, но прибыльная… Фейт против воли смеётся. На такую формулировку Кейт точно не купится — она всегда осторожничает и всё проверяет, прежде чем взяться. Фейт не представляет, как протянула без разумности сестры два месяца до встречи с Мерком. — Не думаю, Мерк. Впутываться во всякие истории — это по моей части. — Она силится удержать на лице улыбку — та отлепляется под гнётом нерадостных мыслей. — Да и… Пусть хоть кто-то из моей семьи живёт нормально, а? — Ты уверена, что ей «нормально»? — Вопрос наставника возвращает её в прошлую осень — к лицу рыдающей Кейт: «Ты даже не пыталась понять, что будет с нами после твоего молчаливого ухода». — Да и ты терзаешься столько времени. Может, стоит вернуться? — Нет, — перебивает Фейт. Запутавшаяся в себе до узлов и натянутых нитей, она уверена лишь в одном: возвращение к прошлой жизни хуже смерти. — За год на крышах я… Ах, вот оно что. Фейт вспоминает, что же её так поразило во встрече с людьми, которых она с радостью бы не видела ещё сто лет. — За год… — пытается она продолжить мысль — но потерянно переводит глаза на Мерка. Он кивает с таким пониманием, что Фейт чувствует почти кожей: ей не показалось, годы здесь и правда летят стрелой, тянут за собой вереницу событий. Наверное, он тоже попадался в эту ловушку. — Год… Я и сам не понял, как он прошёл, — Мерк криво усмехается. Машет рукой, отбрасывая эти мысли, — Фейт с каким-то ужасом понимает: Мерк не оглядывается назад, в отличие от неё, смотрит вперёд с непоколебимостью, которой можно позавидовать. Он улыбается ей, переводя тему: — Это не в моих правилах, да и я вдалбливал тебе обратное. Видимо, это и правда моя ошибка. — Мерк задумчиво перебирает пряди на её затылке. — Потому что ты другой человек. Может… тебе стоит поговорить с ней? — Я не ослышалась? — Раз порознь невыносимо, а вернуться ты не хочешь… — продолжает он, не обратив внимания. — Иногда вещи решаются простым разговором. Может, это твой вариант? Хотя болтун из тебя… — На себя бы посмотрел, — фыркает Фейт уязвлённо. Мерк роняет короткий смешок. Фейт выдавливает едва слышно: — Спасибо. — Пока не за что. Если это поможет, и ты будешь отдаваться бегу так же, как и раньше, я буду рад. — Она вопросительно наклоняет голову. — Ты думаешь, я ничего не замечаю? Когда много размышляешь, Фейт, бегаешь хуже. Проверено. — Я там, кстати, сделала пиццу… Ту самую, сырную, из твоей любимой пиццерии, которую закрыли недавно… — Фейт медленно поднимает взгляд, прекрасно зная, какой ценности информацией она перебивает его критические замечания. Глаза Мерка темнеют, на лице вырисовывается удовлетворение. — Съедим после того, как все уйдут? — Ты золото, Фейти, — улыбается он широко. — Настоящее золото.

***

Ранним утром, когда только-только поднимается солнце, Город утопает в молочном тумане. Плотный, густой, он обволакивает даже крыши, обвивается вокруг горла удушливой верёвкой. Фейт принимает самое разумное решение: спуститься на землю и добраться подворотнями. Она долго собиралась с мыслями на углу здания, наблюдая за окрестностями. Так и не смогла понять, сколько этажей было под ней; в таких условиях бегать просто опасно. Фейт ещё не осмелела настолько, чтобы доверяться пустоте. Фейт исполняется восемнадцать, и на дворе пирует месяц май, такой щедрый на хорошие деньки. Заказы льются рекой; нужные люди уже в курсе, что Бегущие возобновили работу. Фейт бегает ровно столько, чтобы отрубаться ночью от усталости — и при этом на утро не чувствовать себя кем-то избитой. Бег приближает её, но никогда не подпускает близко к такой загадочной и непостижимой свободе. Накануне Мерк роняет между делом, когда Фейт дольше положенного доставляет письмо: «Если не получается совмещать, то выбирай что-то одно. Или бег, или мысли». Фейт смотрит на него пристально — но наставник уже отворачивается к компьютеру, оставляя её один на один с прозвучавшим напоминанием. Она сама прекрасно знает: если не разобраться с висящим на груди камнем, прорезавшиеся крылья отсохнут, как паршивые ветви. Поэтому рано утром, пока наставник ещё спит, Фейт выскальзывает из Логова с одним-единственным намерением: взглянуть в собственные глаза, принадлежащие другому человеку. Принять эту саднящую боль, результат её судьбоносных решений. Она вновь долго стоит под клёном; резные листья ещё совсем крошечные и зелёные, не набравшие багрового. Где-то вдалеке шумят машины — здесь, в районах Старого Города, лежит сонная тишина. Редкие жители выходят из домов, но никто не обращает внимания на девушку, замершую статуей под деревом. Как это будет выглядеть со стороны? «Прости, что разбудила Кейт. С днём рождения нас… тебя. Давай поговорим?» Фейт раздражённо стискивает зубы, ощущая, как тает решимость. На что она надеется? Фейт топчется под раскидистой кроной — на втором этаже её дома вдруг открывается окно, и из него выглядывает Кейт. Она находит сестру взглядом, словно давно наблюдала. Фейт замирает без движения. Сейчас прикрикнет? Бросит в неё что-то? Кейт медленно открывает деревянную створку нараспашку, морщится от скрипа, при этом не спускает с сестры глаз. Следом скрывается в комнате, не зашторив окно. Внутри у Фейт всё обмирает; это их старый знак! Когда Фейт сбегала после отбоя, сестра открывала окно и не зашторивала его, показывая, что всё чисто, и можно спокойно лезть по пожарной лестнице обратно. Неужели она ждала… Фейт взлетает по пожарной лестнице за секунды. Пару раз спотыкается — руки и ноги ходят ходуном от волнения. Она легко перемахивает через оконную раму. В голове пусто, как на очередном забеге — ни единой мысли о том, что же сказать. — Кейт… — начинает она, прерывисто вздыхая. Сестра, сложив руки на груди, сидит на письменном столе. Плотно сжатые губы, нахмуренные брови — у Фейт сводит горло от того, как она похожа на маму. — О боже… Я не придумала речь. — Тогда зачем ты пришла, Фейт? — спрашивает Кейт напряжённо, чётко проговаривая каждое слово. Фейт заглядывает ей в лицо, надеясь отыскать там хотя бы тень милосердия. Мягкая, нежная Кейт смотрит на неё без колебаний, в её глазах — сталь. — Опять забыла что-то из вещей? — Нет. Нет. — Фейт сжимает руки в кулаки, придавая себе сил. Выдыхает: — Я хотела попросить прощения. За то, что сбежала, оставила тебя одну. Но мне… мне было невыносимо, Кейт. Сестра долго молчит, сканируя её взглядом. Фейт с трудом подавляет в себе желание протянуть руку и коснуться её волос. В отличие от неё, сестра не стала укорачивать их. Когда-то мама… мама ходила с такой же длиной. А ещё когда-то мама хмурилась так, что у неё появлялась вертикальная чёрточка между бровей. Фейт чувствует, как эта чёрточка на лбу сестры вонзается ей в грудь. — Хорошо, я прощаю тебя, если тебе это так нужно, — говорит Кейт спокойно. Фейт пытается прочитать по неизгладимой печати горя на её лице, что же ей довелось пережить за этот год. Фейт ходила по грани, которая становится всё тоньше и тоньше. Чем же занималась сестра? — Но… Не приходи больше. Не нужно. Я знаю, что ты жива. Мне… чуточку легче. — Отец не знает? — Нет, я не говорила. Ты считаешься пропавшей без вести — больше года прошло уже. — Они одновременно усмехаются. Фейт кажется: она снова делит с сестрой эту постоянную жгучую боль. Будто кто-то нашпиговал тебя железными прутьями: вытащить нельзя — тут же умрёшь, но и существовать с ними тоже невозможно. Приходится замереть, затаив дыхание, ожидая, когда кто-то поможет. Да как только помочь друг другу, если на обеих нет живого места? Фейт вдруг понимает отчётливо: никак. Только поодиночке, медленно и с переменным успехом. Поражённая новым знанием, она ещё раз убеждается в том, жизнь на высоте — необходимость, а не блажь. — Я не знаю, во что ты ввязалась, как живёшь. Да и, если честно, мне это не очень интересно. — Фейт робко поднимает взгляд. Кейт так и не поменяла позы, будто приросла к месту. — Однажды я заступлю на службу, но я не горю желанием преследовать сестру, как преступницу. Поэтому… держись подальше и не влипай в неприятности, ладно? «Я уже в одной большой неприятности», — думает Фейт с весёлым отчаянием, но вместо этого послушно кивает. — Договорились, — говорит она хрипло, чувствуя, что голос подводит. — Я хотела попросить… Можно я взгляну на мамину мастерскую? Идея старая, как мир; Фейт давно хотела попасть туда, но так и не могла набраться смелости. Будто уйти из дома и после этого вновь навестить мамино святилище, её детище, — обустроенное лично ею рабочее место — значит придержать летящую на всей скорости дверь, не позволить ей захлопнуться навеки. Сделать это лишь для того, чтобы, вдохнув поглубже, закрыть её самой — не со всей дури, как это случилось в ночь побега больше года назад, а спокойно, точно зная, что и зачем оставляешь позади. — Валяй, — не сопротивляется сестра. Подходит к тумбочке у письменного стола, выдвигает нижний ящик, вытаскивает ключ: — Держи. Правда, там никто не убирается, всё в пыли. Фейт проглатывает ком в горле. Ключ от маминой мастерской убрали в бывшую комнату Фейт, которую тоже закрыли на замок. Словно отгородились от памяти — бежали от неё, как от чумы. В мастерской затхлый воздух и задёрнуты шторы — темно и мертвенно тихо. Раньше тут вечно что-то гудело и щёлкало: мама работала со множеством приборов и никогда не выключала навороченный компьютер, полностью собранный её руками. А сейчас… Есть ли шанс, что всё это когда-то заработает снова? Фейт внимательно пробегает глазами по всем полкам, всем столам и подоконникам, запоминает обстановку в деталях. Чего-то не хватает… Кроме звуков, света, чистоты… Точно. Мамы. Снующей между приборами. Или пишущей что-то в блокноте сидя на полу — в метре от стола со стулом. Работающей с паяльником так, будто она родилась с ним в руке. Фейт тяжело вздыхает. Комната осталась такой же, если не вдаваться в значимые детали. А вот сама Фейт — нет. Её взгляд падает на рабочий стол. Около него валяется мамина сумка; видимо, соскользнула со спинки стула. Мама никогда с ней не расставалась. Фейт чувствует остро: нужно забрать её. Всё равно… она никогда больше не понадобится. Фейт вешает сумку на плечо. Как влитая. Всё ещё пахнет кожей — и давно не пахнет мамиными духами. Она не решается открыть сумку сейчас. Потом. Вернувшись к Кейт, Фейт окидывает её взглядом с ног до головы. Думает с завистью: в сестре от мамы всегда было больше, несмотря на то, что Кейт любимица отца. Какая-то вселенская несправедливость — эти гены. Они обмениваются взглядами. Кейт замечает сумку и только безмолвно кивает. Фейт тоже молчит — просто не хочет говорить о том, что считала личным. Даже с сестрой. — С днём рождения, сестрёнка, — роняет Фейт едва слышно, лихо запрыгивая на подоконник. Лицо Кейт накрывает тень, в ней ничего не разглядеть. — Береги себя. Когда Фейт перемахивает на пожарную лестницу, в спину ей ничего не доносится, как бы ей ни хотелось услышать хоть что-то. Но при этом — она чувствует это так ясно, как тепло солнечных лучей на щеках — неподъёмная, многолетняя боль в её груди оборачивается щадящей тоской.

***

После встречи с сестрой Фейт приходит к такому душевному равновесию, которое и не снилось ей последние годы. Она сама не верит в свою удачу — но что-то катастрофически тяжёлое, сдавившее камнем, день ото дня становится легче и легче, пока однажды не превращается в едва ощутимое. Фейт с головой уходит в работу — каждая секунда во время бега приносит ей неописуемое удовольствие. Она отдаётся жизни Бегущей без оглядки. Фейт замечает, внутренне сопротивляясь, но ничего не может с этим поделать: новый Город Зеркал, белоснежный и механизированный, начинает ей нравиться. Фейт не хочет думать о том, чем стал этот Город там, внизу. Но здесь, на высоте, вровень с птицами, рассекающими небеса, он… прекрасен. Бесконечный, длящийся во все стороны — куда ни глянь, везде крыши, крыши, крыши, пока хватает глаз. Покрытый стеклом и зеркалами сверху донизу — воздушный и эфемерный, будто кажущийся в зыбкой дымке сна. Ловящий в эту сияющую ловушку солнечные лучи и беспечные облака, играющий гранями так же, как и человеческими жизнями. Фейт знает: ему нельзя доверять, нужно держать ухо востро. Но иногда… Иногда она позволяет себе купиться на эту холодную, построенную на крови красоту. Она не замечает, когда традиционные вечерние пробежки с Мерком превращаются в любование Городом. После размеренного бега они находят высокие точки в округе — многие уже исхожены так, что Фейт знает каждую плитку и каждую трубу — и смотрят на закат. Мерк всегда разглядывает, как тонет в Заливе солнце — молча. Фейт, привалившись спиной к его спине, смотрит, как расплывается чернилами по небосводу тьма — тоже молча. В эти несколько минут каждый раз у неё внутри что-то переворачивается. После того, как темнеет, они бок о бок наблюдают за ночным Городом. Этот манящий блеск огней, Фейт может поклясться, сгубил не одну душу. Но любоваться им издалека и украдкой, как спящим зверем… Изумительно. Фейт оказывается поразительно близка к пониманию жизни Бегущей. На доставках она не может думать ни о чём другом, кроме как о маршруте — чужеродные мысли просто не возникают в голове, словно поставленные на беззвучный режим. В свободное время она живёт настоящим — позволяет себе эту роскошь с лёгким сердцем. Играет в карты с Мерком. Бесцельно бегает по крышам без сумок и коммуникаторов. Слушает музыку, найдя укромный уголок где-нибудь повыше — благо, таких много. Заглядывает к Дрейку или Кайлу. Бездельничает в Логове, пока Мерк не припряг её к какой-нибудь работе. Фейт живёт длящимся моментом, не испытывая за это угрызений совести. Наверное, мама была бы за неё рада? Совсем изредка по ночам возвращается это стылое что-то, отпечатанное в каждом её вдохе после трагедии. Фейт смиряется с мыслью о том, что ей никогда больше не вернуться в родительский дом, где её встретит любимая семья. Её полная чаша давным давно разбита вдребезги. Чтобы не раниться осколками, надо завести новую — хотя бы плоское блюдце. Фейт знает: прошлое никогда не оставит её полностью. Но теперь она может думать о нём с нежностью, вечно храня самое лучшее. Она оттачивает свои навыки с невиданным упорством — Мерк, правда, сказал, что ни черта не поменялось. «Какой была, такой и осталась — лоб расшибёшь, если нужно» — такую характеристику она получила. Фейт не признаётся ему: её непреклонность тогда — это на самом деле ужас, непереваренный страх перед жизнью в какой-нибудь подворотне. Фейт не хотела возвращаться на улицы и тем более к себе домой. Сейчас же… Что ж, ею двигает любовь к тому, чем она теперь живёт. Летом она живёт на полную катушку. Заказов столько, что не продохнуть; Фейт чувствует, как тело превращается в один большой мускул — она вечно в работе, всегда в прекрасной форме. В разгар жары она однажды получает солнечный удар, не заметив, как напекло темноволосую макушку. Фейт тогда упала в обморок, благо была на обратном пути к Берлоге. Холодная злость Мерка тогда была приятнее любых мокрых тряпок на лбу и ледяной воды в стакане, потому что злился он не на неё. Лето Фейт добегала в белой кепке, которая так и норовила слететь с головы и отправиться в долгий полёт. Она не успевает понять, когда же на крыши приходит осень. Летние грозы сменяются затяжными дождями, а на забеги всё чаще приходится надевать кофту. Фейт с удивлением отмечает: подошёл — нет, не подошёл: подбежал и стоит теперь, пытается отдышаться сентябрь. Заказов всё меньше. Мерк хмурится всё чаще: подходит время, когда менторам нужно решать проблему с зимовкой. Фейт вновь старается не думать о том, как переживёт зиму. Но почему-то теперь эти мысли, прорываясь сквозь заслоны и препоны, не вгоняют в тоску — только лишь немного расстраивают. Наверное, теперь Фейт знает, что её дух сильнее холодов, сильнее многолетней боли. Это знание… обнадёживает. — Кажется, мы второй год подряд будем жить в квартире Даниэля, — говорит Мерк одним сентябрьским утром. Все заказы выпали на вторую половину дня, так что Фейт со спокойной душой просыпается около семи — на час позже обычного — и с наслаждением пьёт кофе на крыльце не меньше получаса. Мерк присоединяется к ней, когда на горизонте брезжит рассвет. — Стройка там затянулась, так что помещение до сих пор пустует. — Удивительное везение, — мрачно хмыкает Фейт. Она виделась с Мансфилдом пару раз за лето. Живёт и здравствует. Нигде не прокололся, что оказывает Бегущим значительную поддержку. Ей бы быть чуть благодарнее — но профессия Бегущей научила её никому не доверять, кроме координаторов. — Я сам не рад, — вздыхает наставник. — Помощь Даниэля заставляет меня чувствовать себя обязанным. Терпеть не могу пересекать границу рабочих отношений с клиентами. Но и упускать возможность — глупо. Всё лучше, чем ночлежки. — А мы с близнецами вновь у Лиф? — Да. Самый лучший вариант, лучше не придумаешь при всём желании. — Мерк почему-то мнётся, заглядывает в свою опустевшую кружку. Говорит с лёгкой полуулыбкой на лице, одаривает Фейт мягким взглядом: — Как ты, Фейт? Готова к зиме? Она прячет в кружке улыбку. Это он так неловко беспокоится о ней, да? — Процентов на семьдесят, — отвечает Фейт после паузы. — В прошлый раз — на двадцать. В этот всё будет намного лучше. — Неужели справишься без моей компании? Или тебя так бодрит присутствие Лиф рядом? — коротко смеётся он. Фейт прищуривается: глаза Мерка не улыбаются. Значит, правда волнуется. Фейт думает, что готова сказать правду и не увиливать, как делала бы это раньше. — Справлюсь, — говорит она негромко, но твёрдо. — Сделаю это своими силами. Но всё равно буду по тебе скучать, Мерк. — Очень мило с твоей стороны, — бормочет он и вздыхает. Отбрасывая в сторону иронию, Меркури наклоняет голову, смотрит на неё внимательным взглядом: — Ты изменилась, Фейт. Растёшь над собой. — Мне страшно, — кривится она. Ну вот, условилась сама с собой быть честной, а всё равно прячется от смущения за шутками. — Для твоей похвалы нужен весомый повод. — Я посчитал, что готовность встретиться со своей болью достойна похвалы, — хмыкает Мерк и, пока Фейт не опомнилась, вздёргивает подбородок. — Всё, дуй на пробежку. Дрейк подкинул один заказ на девять утра. После этого разговора Фейт убедилась окончательно: она справится. Если даже Мерк это сказал — Мерк, от которого добиться одобрения сложнее, чем самолично стать новым мэром Города, — то она действительно готова. Иначе и быть не может. И когда одним октябрьским утром крыши накрывает первый снег, случившийся в этом году непозволительно рано, Фейт внутренне настраивается и чувствует азарт. Такой, словно её ждёт впереди очередной сложный забег — только в этот раз ограниченный четырьмя стенами. Может, если считать зимовки частью жизни Бегущей, которой Фейт только научилась наслаждаться, будет легче? Когда они вчетвером обосновываются в квартире Лиф прежним составом — Фейт, близнецы Дженни и Джинни и сама Лиф, — она живо вспоминает прошлую зиму, открывшую ей близняшек. — Представляешь, Фейт, — говорит Лиф так, словно они не виделись сто лет, хотя Фейт время от времени навещала её. — Представляешь, что заявили эти две красавицы? — Могу догадаться, — хмыкает Фейт. Сёстры неловко ей улыбаются. Они изредка пересекались на заказах — у них была своя жизнь, у Фейт своя. Но сейчас она чувствует, как протянутая прошлой зимой нить натягивается, напоминая о себе. — Перед закрытием сезона они сказали, что хотят убраться из Города, — продолжает Лиф, не слыша её. Фейт участливо кивает с таким видом, будто изумлена открывшейся тайной. Лиф не распознаёт её лжи. — О таком нужно было говорить лет пятнадцать назад. — Нам тогда было пять, — хохочет Джинни. Фейт про себя усмехается: не разучилась их различать. Всё-таки наличие сестры-близнеца накладывает некоторые преимущества… — Извини, Лиф: не смогли бы сообщить при всём желании. — Чем вы думали? — Лиф тут же идёт в атаку. Что-то в её тоне подсказывает: это не первый такой разговор, она уже хорошенько прополоскала им мозги. — Неужели не могли сказать раньше? — Не хочешь их отпускать? — спрашивает Фейт. Наверное, для любого из координаторов потеря Бегущего по любой из причин — настоящая морока. Найти кого-то на его место, тратить много времени на обучение… Фейт могла понять, почему за неё так держится Мерк — а ещё могла понять, почему сама никогда не сможет уйти так просто, даже если подвернётся шанс. — И это тоже, — хмыкает Лиф сердито, скрещивает руки на груди. — Где я найду двух хороших Бегущих, которых спокойно можно отпускать в парные забеги? Я точно придушу кого-нибудь новенького, если он с первого раза не включится в них. — Лиф отворачивается и тяжело вздыхает. Фейт не видит её лица — только напряжённую спину. — Но дело же не только в этом. Где я, спрашивается, должна сейчас искать возможности для вашего переезда? Зимой мы отрезаны от клиентов и спонсоров. Такие вещи планируются очень долго, с подготовкой документов и подкупом нужных лиц, иначе из Города не выехать простым смертным. Так что ждите до весны, девочки. Фейт подозревает, что пропустила какой-то личный разговор ментора и её подопечных. Наверняка перед привычным и неопасным бурчанием Лиф было отрицание и жаркие споры. Или же Фейт плохо её знает, вот и думает всякое? Может, Лиф с самого начала поддержала эту идею? — Мы продолжим работать даже зимой и доберём нужную сумму, — торжественно объявляет Джинни. В её голосе столько энтузиазма, что Фейт даже готова кивнуть и поручиться за их успех. «Лишь бы у них всё получилось», — думает она время от времени всю зиму. Эта мысль превращается в мантру и в один из светочей надежды, за которые Фейт держится обеими руками. Другие — воспоминания о маме (только хорошие), редкие встречи с Мерком и его плеер с дисками. Никакой работы ей в этот раз не поручили; она даже попыталась выпросить у Лиф, но та взглянула так грозно, что Фейт отказалась от повторных попыток. Лишь бы у близняшек всё вышло. Это будет значить, что у них — у всех них — есть шанс вырваться из оков Города. Пускай даже Фейт никогда этим шансом не воспользуется. Фейт учится затыкать беспокойные мысли силой воли, когда бездельничает и не может заткнуть их монотонной работой. Она даже пробует писать стихи ближе к январю. Выбросила все к концу января, не стерпев мысленного позора: а вдруг кто увидит? Литература явно не её конёк, а свою любовь к ветру и крышам можно и не выражать в рифмах. Она осмеливается и выходит на улицу в те дни, когда это даже не требуется. Поначалу запорошенные снегом улицы так её парализуют, что Фейт стоит немного у подъездной двери, смотрит на окрестные дома и заходит обратно. Но, как и с крышам, ей требуется чуть больше смелости и усилий. Фейт учится снова доверять земной тверди и не чувствовать себя загнанным в ловушку диким зверем. Всё-таки приобретённую привычку мало чем перебьёшь. Оказывается, прогулки по заснеженному Городу ближе к ночи или ранним утром приносят удовольствие — в голове в это время звенят снежинки в мерзлой пустоте. Видимо, это какая-то связь рефлексов или что-то вроде того: стоит Фейт начать перебирать ногами, как её мозг автоматически очищается и воспринимает только то, что её окружает. Тогда она начинает проходить по знакомым маршрутам, которые знает там, наверху. Заглядывает в подъезды, находит выходы на крыши, дёргает ручки всех служебных входов — проверяет всё, что может пригодиться во время экстренного побега на улицы. К сожалению, её полевая деятельность ограничивается районом квартиры Лиф, но зато Фейт чувствует себя чуточку больше подготовленной к весне. И загорается идеей, которую потом можно передать Мерку и Дрейку на доработку: нанести на их новые виртуальные карты информацию об уровне улиц, связать их воедино с картами крыш. В одну из прогулок, когда Фейт уже осмелела и начала проводить на холоде минимум час, она внепланово встречается с Кайлом. Зимой с ним происходит какая-то перемена, она заметила это ещё в прошлом году. Фейт видит и убеждается окончательно: Кайл любит Город, любит обыкновенную жизнь, тянется к ней. Это становится едва ощутимой преградой между ними двумя, на которую Фейт натыкается с неверием; ей казалось, что с Соколом они весьма близки по духу. — Фейт, — приветствует он радостно, машет ей рукой. Из-под шапки выбиваются пшеничные волосы, голубые глаза совсем тёмные в свете уличных фонарей. Он улыбается ей почти с детским восторгом. — Был недалеко, решил заглянуть, а ты тут как тут. Гуляешь? — Пытаюсь освоиться, — выдавливает она неловко. Кайл невероятно мил, но Фейт думает, что налаживать отношения с Городом лучше в одиночку. — Чудесно, — улыбается он ещё шире, обнажая зубы. — Я забегу к Лиф, а потом можно пройтись вместе. Не против? — Нет, — шепчет Фейт против воли, не найдя себе сил отказать ему, такому обаятельному. После этого они иногда вместе выбираются на прогулки. Кайл болтает обо всём на свете. Фейт предпочитает слушать, так что редко вклинивается. Вдвоём они доходят до соседнего района — Фейт не забывает про свою миссию и даже таскает в рюкзаке блокнот с карандашом, чтобы наносить пометки на схематичные планы. Кайл иногда говорит о себе — Фейт запоминает всё, будто записывающее устройство. С самого детства у него было много друзей, но всех их пришлось оставить в прошлом; Кайл до сих пор гадает, сколько из них считают его мёртвым. Его отец всю жизнь пил, а мать всю жизнь тянула их обоих — мужа-алкоголика и сына, на которого никогда не возлагала особых надежд. Кайл очень постарался и всё-таки прыгнул выше головы: сбежал и никогда больше не появлялся, самостоятельно вычеркнув себя из семейной истории. Фейт думает: неисчислимы пути, по которым нужно пройти, чтобы стать Бегущим. Этот Город… умеет сводить в одно время самых разных людей. — Как вспомню, как только начинал… О, Мерк тогда был просто невыносим, — делится Сокол в одном из разговоров. Фейт навостряет уши: информацию про наставника приходится собирать по крупицам в те моменты, когда кто-то соизволит что-нибудь про него рассказать. — Серьёзный и злющий. Злее, чем сейчас. Срывался за любую ошибку — что свою собственную, что мою. — Мерк не злой, не наговаривай, — ухмыляется Фейт. То, что у неё мурашки табунятся по спине в моменты, когда наставник распаляется, ещё не значит, что Мерка можно назвать злым. — Вот видишь, знаешь его лучше меня, — улыбается Кайл тепло, подшучивает — он-то пережил с Меркури намного больше. — Но не думаю, что ты ужилась бы с ним несколько лет назад. Я иногда спохватываюсь, когда понимаю, что давно не хочу надрать ему задницу из-за его скверного характера. Годы летят… С Мерком Фейт видится трижды — два раза на прогулках и один на Рождество. Наставник выглядит таким изнурённым и осунувшимся даже за слоями зимней одежды, что она понимает: опять над чем-то работают с Дрейком, два безумных гения. Мерк — олицетворение усталости, но для Фейт он находит силы на самые тёплые улыбки. Она греется этой мыслью и воспоминаниями об этих улыбках в морозные ночи — и таит осознание даже от самой себя. В их прогулки Мерк почти не говорит; коротко делится, что происходит в их жилище, только и всего. Они просто смотрят на Город, потому что наставник вытаскивает Фейт на крыши. Фейт может поклясться: эти часы идут за целые недели, приближают к ней весну лучше всего остального. — Ну вот, скоро я совсем не буду тебе нужен, — вздыхает Мерк с негромким смешком. Что-то в его интонации даёт Фейт понять: это отголосок осеннего разговора. Если он возвращается к одной и той же теме дважды, значит, она действительно его беспокоит. — Кто ещё будет держать меня в тонусе, если не ты? — отвечает Фейт ему в тон — иронизируя, но при этом давая понять, что она закладывает глубокий подтекст. «Ты мне нужен». — Так что не неси ерунды, а? — Кажется, ко мне подкрадывается кризис среднего возраста. Совсем размяк, — кряхтит он наигранно. Фейт фыркает. Краем сознания думает: она знает его всего года полтора, а всё равно он постарел у неё на глазах. Или же открывался ей долго-долго, как неподатливая раковина. — Дрейк вот успешно его пережил. Надо будет поинтересоваться. — Наверное, это потому, что у Дрейка было двое подопечных, — говорит она с безмятежным видом. — Точно. Нужно найти ещё одну девчонку, с которой мне не будет покоя, — отвечает Мерк небрежно. — Вспоминая, как много крови у нас с Кайлом попил Дрейк… С тебя одной я нацедил себе лет пять вечной молодости. — Не заметно, — усмехается Фейт, а сама думает: ещё одну? Чувство внутри при этом странное и совершенно дурацкое; его хочется гнать взашей и при этом оберегать. Мерк от души хохочет над ней, будто всё знает. — Не бойся, Фейт: ты моя любимая ученица, — говорит с милейшей улыбкой. Сердце Фейт пропускает удар, ей отдаёт куда-то в спину. Навылет. Он продолжает, не поменявшись в лице: — Во многом потому, что хорошо держишься и не делаешь слишком очевидных поползновений в сторону смерти. — Очень приятно, — выдавливает она, судорожно соображая, как бы сохранить спокойное выражение лица. Натыкается в памяти на шпильку и тут же вворачивает её — метится от отчаяния: — Слышу это от любимого учителя: он не бил меня палками, хотя и морил немного голодом. Видишь, какая высокая у меня планка. — Достойно, — кивает Меркури с важным видом, принимая её ответ. — Не разучилась язвить в моё отсутствие. Я рад. Это всё Лиф, да? — Нет, почему, — хмыкает Фейт, внутренне расслабляется: всё-таки Мерк прав, она, видимо, никогда не разучится защищать обнажённую душу. — Я день и ночь репетировала наши диалоги, чтобы всегда быть готовой к схватке. Она косится на Мерка, безмолвно улыбающегося Городу, и в голове звенит, как от хорошего удара: как же невыносимо она скучала по нему — и как ещё будет скучать до следующей недолгой встречи. Фейт и правда скучает — целую зиму. Признаться в том, что это первая зима, когда она скучает по кому-то сильнее, чем по маме и Кейт, оказывается сложно, будто ей приходится переступить через невидимую, но очень важную черту. Все эти долгие снежные месяцы Фейт, наученная прошлогодним опытом, переживает лишь потому, что знает: после обязательно придёт весна. Это незыблемое правило, и даже своевольный Город, покоривший человека, не способен его изменить. Жить с надеждой оказывается в разы легче. А в конце года… наступает Рождество, когда даже Бегущим можно на мгновение поверить в самые несбыточные мечты. Фейт целуется с Кайлом.

*

Оглядывая комнату в квартире Лиф, Фейт приходит к мысли: из всех знакомых ей Бегущих именно эти люди магическим образом создают домашнюю атмосферу одним своим присутствием. Блаженно улыбающийся Дрейк. Протягивающая ему бутылку пива с предложением тоста Лиф. Играющие в карты Дженни и Джинни, присоединившиеся к ним Мерк и Кайл. Даже Лука-Ястреб, который испарился в воздухе перед началом зимы и возник из небытия на праздник. Даже, мать его, Джекнайф, дремлющий в кресле около орущей колонки. Он так мало цеплялся к Фейт в этом году, что она сейчас едва не проникается к нему чем-то вроде сочувствия. Здесь не хватает некоторых людей — Фейт совсем не видит зимой Крига, а ещё брата с сестрой, с которыми очень редко пересекается на доставках; Тео и Хельга, кажется?.. Наверное, будь в этой квартире Бегущие полным составом, тут было бы совсем не протолкнуться. Фейт прикрывает глаза и цедит из бутылки невкусное пиво. Чувство безопасности и надёжности обволакивает её; Фейт не испытывала подобного долгие годы. Она хихикает себе под нос: к такому можно и привыкнуть, но расслабляться — не для Бегущего. А насладиться передышкой… Что ж, с этим любой Бегущий справится и сделает это отменно. Она как всегда предпочитает тихо наблюдать со стороны, чем участвовать. Почему-то созерцание приносит ей больше удовольствия. Фейт прячется в укромном месте — за холодильником, где её не так-то просто увидеть, но где ей открывается отличный обзор. Мимо к выходу проходит подвыпившая шумная толпа. Мерк потащил всех на крышу, смотреть на Город; в его стиле. Фейт мотает головой на его немой вопросительный взгляд. Ей хочется сохранить прогулки по заснеженным крышам только для них двоих — как ритуал. В квартире остаётся Джек, бессовестно продолжающий спать, и Кайл, возникший рядом с Фейт, как из-под земли. Фейт не запоминает, что он говорит. Уютная алкогольная пелена становится всё плотнее; никто не контролировал её, а сама она по незнанию не рассчитала объёмы. Фейт даже не помнит, что отвечала ему. Кажется, они болтали о том, что в волшебство рождественской ночи невозможно не верить. У Кайла светятся глаза, как у ребёнка; голубая радужка, совсем светлая — треснувший лёд, — отражает разноцветные огни мигающей гирлянды. Фейт вновь покупается на его природное очарование. Но когда Сокол, замолчав, приближает к Фейт лицо и быстро сокращает расстояние до её губ, она вздрагивает — не от неожиданности, нет; от того, что ей неприятно. Эта мысль огорошивает её. Поцелуй влажный и с привкусом алкоголя. Фейт сжимает кулаки на коленях, жмурится и думает: «Ещё немного, и я врежу ему». Но почему-то не делает этого — только замирает и даже не дышит, будто Кайл целует статую. Он отстраняется, что-то неловко и со смехом говорит, но Фейт пропускает мимо ушей и видит отчётливо: куда-то делась мягкость, всегда казавшаяся частью Кайла. Фейт дрожащими губами улыбается и быстро-быстро моргает: без этой мягкости Сокол похож на незнакомца. — Глупо вышло, — усмехается Кайл добродушно. — Извини, Фейт. Он встаёт и уходит в гостиную. Фейт растерянно щурится ему вслед. А ей что делать с ворохом вопросов в голове? Просто уйти от них? Убежать, как умеет? Она трезвеет; покачивающийся пол под ногами твердеет, а лёгкость быстро сменяется тяжестью во всём теле. «Я разберусь с этим позже», — решает она, а пока пытается стереть с лица идиотское недоумение. Начинает суетиться на кухне и тут же бьёт себя по ладоням: это не повод для волнений. То, что тебя поцеловал парень, который тебе нравился, но поцелуй не удался — не самое значимое в жизни событие. Не стоящее нервов. Фейт всё равно думает вопреки собственному запрету, пока устраивается на своём месте, будто ничего не произошло: она что-то сделала не так? Нет, на это, если честно, плевать. Почему ей было неприятно? Она копается в своей душе, выискивает отголоски того трепета, который охватывал её, когда Кайл смотрел на неё. Пусто. Куда он делся?.. — Фейт? — слышит она напряжённое. Оборачивается: Меркури пристально осматривает её, пока остальные скидывают куртки и проходят в квартиру. — Порядок? — Порядок, — кивает Фейт. Умиротворение у неё выходит хорошо. — Не пей больше, — просит он мимоходом и тоже уходит в гостиную, увлекаемый Дрейком. Фейт со вздохом откидывает голову на стену позади. Взрывы смеха и музыка успокаивают её, хотя в голове до сих пор всё путается. Не бардак; такого бардака, который там был со времён маминой смерти, ещё нужно поискать. Так, лёгкий беспорядок. Всё равно неприятно — Фейт казалось, что с того момента, как она попросила прощения у сестры, жизненные перипетии стали чуть понятнее. Лишь бы Мерк не узнал — такой позор… Поцеловалась с его старым напарником… … не с ним. Лицо полыхает, как красный сигнал светофора, — даже зашумело в ушах от прилива крови. Глупая мысль вызывает у неё больше эмоций, чем неудавшийся поцелуй. Почему она вообще подумала об этом в таком ключе? Фейт обеими ладонями накрывает губы, растянувшиеся в дурацкой улыбке. Всё-таки в рождественскую ночь, несмотря на некоторый инцидент, ей удаётся помечтать.

***

В отношениях с Кайлом ничего не меняется. Ни он, ни она не напоминают о той неловкости, случившейся наедине. Фейт предпочитает просто забыть о поцелуе; вместе с этим куда-то девается давно тлевшая в её сердце симпатия. Какое-то время она даже чувствует вину за это, но совести у неё давно нет, так что переживания испаряются без следа. Кайл всё так же добродушен к ней и выглядит довольным жизнью — о чём ещё нужно беспокоиться? Иногда Фейт вспоминает, каким было его лицо в ту ночь — будто незнакомым, принадлежащим совершенно другому человеку. Фейт теряется: может, ей тогда померещилось? Ведь сейчас, глядя на Кайла, Фейт видит всю ту же мягкость и нежность, делающие его мальчишкой. Об этом она тоже предпочитает забыть. Память оказывается удобным инструментом, если уметь им пользоваться. Всё самое лучшее — выжечь на подкорке, подкрепить какой-нибудь вещью, напоминающей о человеке. Всё плохое — помнить, конечно помнить, но не терзаться сомнениями, теряя равновесие. Позволить этому быть в прошлом, но не тащить в настоящее. Мама и правда умерла, а отец запил, и за Кейт больше не получится держаться, как за спасательный круг. Но Фейт учится отделять себя нынешнюю от этих воспоминаний, как зёрна от плевел. Выходит сносно. Весна делает её беззаботной, счастливой и свободной. Почти опасно — лишь бы не терять головы, как умолял её Мерк, и всегда помнить, что неосторожный шаг может стать последним. Фейт хочет по-детски развести руками: тут ничего не попишешь; её душу тянет к небу, ставшему таким близким на крышах — как хороший друг, протягивающий руку. Она ни разу больше не сомневается в своём выборе стать Бегущей. Ни когда получает очередную травму, ни когда устаёт от череды доставок до потери пульса. Ни когда натыкается на облаву копов, ни когда впервые убивает человека. В её голове истерично бьётся мысль: «Я убила его», когда неизвестный полицейский летит с крыши двадцатиэтажки, выброшенный сильным ударом её ноги. Паника захлёстывает Фейт морской волной. Но среди пенящегося, сворачивающегося водоворотами страха нет сожалений. «Или он, или я». Фейт выбрала свою жизнь. В Логове, с трудом оторвавшись от преследования, Фейт сдавленно рыдает. Когда-то смешная девчонка с позывным Какаду тоже летела с крыши. Воспоминание о ней блёклое, но оно всё равно перекликается с тем, что Фейт сегодня сделала, пытаясь выбраться из западни. Мерк ничего не спрашивает и ничего не говорит — молча обнимает её, крепко прижимая к себе, позволяет выплеснуть пережитое. Его пальцы теребят её волосы, а от его шеи пахнет сандалом, и в его руках так надёжно, что Фейт быстро успокаивается. Горло удавкой стягивает осознание непоправимой ошибки. Фейт всё равно не жалеет. Ни капли. Или коп, или она. Если ей нужно собственными руками придушить совесть, чтобы выжить, она это сделает. — Будь осторожна, — напоминает Меркури и не читает никаких нравоучений. Он вообще непривычно тих. Только добавляет едва слышно: — Если нужно — бей, и бей сильно. Не думай о последствиях. Между спасением жизни копа и тобой я всегда выберу тебя; делай такой же выбор. Выбирай себя. — Отстойный комплимент, — хрипит она и торопливо стирает слёзы с опухших глаз. — Отвратительные вещи вкладываешь в своих учеников, ты знал? — Фейт пытается шутить, но говорит правду. К этой правде она давным-давно готова. Законы крыш жестоки и подминают под себя привычную мораль. — Знал. Я ужасный учитель, — шепчет Меркури неожиданно серьёзно, и Фейт, сцепив зубы, сдавливает его в объятиях. Пускай не берёт на душу ненужный грех. В конце концов, они делают всё возможное, чтобы выжить. Фейт переживает и этот инцидент — на него требуется больше сил, чем на ту глупость с поцелуем, но она справляется. Ей снится лишь один кошмар, и около недели она ходит задумчивая, раскладывая всё внутри по местам. Оказывается, смерть незнакомого копа по её вине сбила две или три полочки, на которых покоились переживания и решённые проблемы. На их починку уходит не так много времени. По сравнению с тем, как долго она собирала заново ссыпавшийся в труху стеллаж с бесконечным количеством полок после смерти мамы, это — несоизмеримо мало. В мае, через несколько недель после того, как Фейт исполняется девятнадцать, ей приходится ставить на место около тридцати полок.

***

Кто-то заказывает у Бегущих доставку фотографий Абрахама Коннорса. Фейт не должна была об этом узнать; но фотографии выпадают из сумки Крига, за которым гнался неизвестный в маске, а не узнать лицо родного отца просто невозможно. Ужас и радость. Отец всё-таки жив; Город не смог избавиться от него, несмотря на то, что Эйб сильно сдал. Но… Кто-то заказал секретную доставку фотографий с его лицом. Словно этот заказ сделал из отца мишень. Фейт ничего не говорит Мерку или Дрейку. У них не принято распространяться о семье и о её проблемах. Фейт решает навестить Кейт — спустя почти год после прошлой встречи. Кейт на своём первом дежурстве: форма полицейской, кобура на поясе, прямая спина и заламывание рук за спиной. Фейт тяжело вздыхает: она никогда не думала, что их с сестрой пути настолько могут разойтись. Служитель закона и преступница. Близнецы в отражении зеркал. Она не может осуждать; она давно не имеет никакого морального права вмешиваться. Кейт выбрала этот путь. Фейт сделала свой выбор намного раньше и тоже не встретила понимания. Возможно, именно поэтому — из пережитого одиночества и неприятия её решения самым близким человеком — она легко смиряется с тем, что Кейт всё-таки завершила обучение и стала полноправным копом. — Я без понятия. Не видела его почти год, — говорит сестра и озирается по сторонам острым взглядом. Фейт сильнее натягивает капюшон на голову, сутулится. Не хочется доставлять Кейт неприятности в первый же день работы. — Мы рассорились, я съехала к тётке. Вряд ли ты найдёшь его в нашем доме… Попробуй спросить у Хоуги. Отец часто пил в его баре. — Я помню, — кивает Фейт. На мгновение, несмотря на то, что она неминуемо впутывается в какую-то мутную историю, она чувствует обжигающее тепло: они до сих пор делят на двоих воспоминания. Бар «У Хоуги» они помнили обе — когда-то отец собирался там с другими членами «Свободных». — Спасибо, я поищу. — Лишь бы он не вернулся к своей бредовой идее, — цедит сестра недовольно. Говорит едва слышно: — Бывшего лидера оппозиции я точно не отмажу. — Я попробую своими методами, если будет нужно, — уверяет её Фейт. Пускай лучше она разберётся с этим, чем Кейт — отныне блюститель закона и лицо Города — запятнает свою репутацию. Ей, оставленной за бортом, терять совершенно нечего. — Фейт, не вляпайся в проблемы, я умоляю. «У меня не получается, как бы я ни старалась», — отвечает Фейт мысленно и скрывается в переулке.

*

Владелец бара постоянно путает Фейт с Кейт и говорит уверенно: Эйба он не видел несколько лет. Она почти готова в это поверить. Отец давненько залёг на дно, но почти не приложил к этому никаких усилий — попросту начал пить и перестал где-либо появляться. Нити, ведущие к нему, рвутся одна за другой. Официантка в баре ей знакома. Бывшая одноклассница, лицо и имя которой Фейт вспомнила чудом. Даски развеивает её сомнения: Эйб был в баре неделю назад, а какой-то мужчина спрашивал о нём буквально позавчера. Проникая в кабинет охраны, чтобы просмотреть камеры наблюдения, Фейт дважды проверяет наушник: выключен. Если Мерк узнает, куда она сунулась в одиночку… … он её точно убьёт. Особенно если узнает, что в истории участвует ещё один лидер разбитых на голову, но так и не умерших «Свободных» — Остен Рейнольдс. Вот, кто искал отца в баре. Дерь-мо. Фантастическое дерьмо.

*

Продолжая распутывать клубок, она решает наведаться к одному из клиентов. Понадобилось, правда, немного помучить Крига, чтобы он поделился координатами отправителя доставки — вообще-то серьёзное нарушение внутреннего регламента, — но времени церемониться у неё нет. Приходится рассказать Мерку, чем же она занимается: наставник активно суёт любопытный нос в её дела и безошибочно называет район Старого Города и даже номер здания, где она вчера побывала. — Где я прокололась? — спрашивает Фейт только для того, чтобы он поскорее отстал. — У меня везде уши и глаза, — отвечает он строго. «Давно я его таким не видела», думает Фейт с неудовольствием. — Зимой мы с Дрейком научились взламывать камеры. Я видел тебя на разных точках маршрута. А ещё… — Он стучит пальцем по своей кисти, намекая на её перчатку. — Маячок. Его не выключить, как наушник. — Дрянь, — фыркает Фейт с бессильной злобой. Выволочка от Мерка, если честно, её мало волнует: мысли крутятся вокруг грядущей встречи с отправителем. Как можно проникнуть в дом и при этом сохранить отношения с клиентом? Та ещё задачка. — Фейт, лучше скажи честно, — качает он головой, сложив руки на груди. — Что ты делаешь? Она вынужденно рассказывает о фотографиях отца, о своих шагах и о том, что выяснила адрес чужого клиента. Мерк хмурится так выразительно, что она понимает: её сейчас запрут в Логове и для надёжности посадят на цепь. — Дерьмо, — шипит он сквозь зубы. Наглая усмешка медленно наползает на её лицо. Она сказала это слово раз двадцать за сутки. — Я надавлю на Крига, чтобы держал язык за зубами и ничего не говорил Дрейку. Иначе он нам поотрывает головы за то, что ты нарушаешь анонимность клиента, ещё и не твоего. — Нам? — Конечно нам, Фейти. Или ты такая всесильная и можешь сама достать любую информацию? — Мерк осекается. — Я помогу тебе, хотя очень рискую. Координатор Бегущих и какие-то тёмные делишки бывшей оппозиции — вещи, которым не стоит пересекаться в одной плоскости. — Я даю тебе слово: это не коснётся тебя, — обещает Фейт запальчиво, безгранично благодарная. Мерк прерывает её взмахом ладони. — Фейт, таких обещаний не дают на нашей работе и в нашем Городе. Постарайся выпутаться из этой истории с наименьшим ущербом для себя, я прошу только этого. — Фейт сглатывает, чувствуя, как сжимает горло. Она планировала рассчитывать только на себя, но Мерк в очередной раз подставляет крепкое плечо. — Ну, только не разводи мне тут сырость. Чью посылку доставлял Криг? — Некого Реда. — Нехорошо… Нужно очень постараться, чтобы Ред сообщил что-то стоящее. — Мерк откидывается на спинку кресла, скользит взглядом по мониторам. — Он бывший журналюга. Вечно лез в бутылку со своими расследованиями, вот ему и перекрыли кислород. Так что теперь он, хотя и пользуется нашими услугами, соблюдает осторожность. — Попробую что-нибудь нарыть у него дома. — Ради всего святого, только не трогай его аппаратуру. Видимо, именно на его фотографиях мы часто хорошо навариваемся. — Значит, рыться нужно именно там. Фейт оказывается права: в мастерской для проявки фотографий отец смотрит на неё с такого большого количества ракурсов, что ей становится не по себе. Все эти усилия… Для кого Ред делает его фотографии? Кто заказчик и что ему нужно? Внезапная вспышка прямо перед носом ослепляет её. Фейт вскрикивает — в наушнике тут же отзывается Меркури: «Что происходит?», — спотыкается и падает, больно приложившись головой о пол. В себя она приходит после того, как незнакомый мужчина — приятно познакомиться, мистер Ред — выплёскивает ей в лицо стакан воды. Он усмехается и подбрасывает на ладони её наушник. Фейт ведёт затёкшими руками: привязал её верёвками к стулу. Она быстро соображает, несмотря на то, что чугунную голову до сих пор ведёт: затянуто слабо, можно вырваться. — Меркури, я прошу прощения, это какой-то новый вид доставок? — говорит он любезно в аппаратуру. Следом рявкает: — Тогда какого чёрта в мой дом вломилась Бегущая?! Он слушает ответ Мерка и не сводит с Фейт разъярённого взгляда. Фейт хмуро разглядывает его: заросший — что патлы на голове, что борода, — и старый. На вид немного безумный. Хотя вряд ли с Бегущими связываются совершенно адекватные люди. Такого переломить пополам ей, вечно играющей в чехарду с копами, — раз плюнуть. — Я помогу тебе, Бегущая, — говорит он наконец после тишины. — Мерк, ты слышал? Если после этого я не буду получать скидок, я перестану с вами сотрудничать. Ред приводит её в пустой дом в Старом Городе и смывается, пока его никто не увидел. Здание под снос; таких сейчас полно в старых районах. Фейт пинает мусор, устилающий пол. Раскапывает в этой помойке матрас в углу одной из комнат. Ред сказал, что здесь живёт её отец. — Ну и дыра, — выплёвывает она в наушник и умолкает. Под засаленной подушкой она находит старую фотографию. Мама и папа. Ещё совсем молодые — наверное, Фейт с Кейт только родились, а может вообще ещё не появились… За спиной тихо щёлкает взведённый курок. Вряд ли отец при встрече с дочерью направил бы на неё пистолет. Остен Рейнольдс. С заплывшим глазом — хорошенько же ему врезали… — Чёртов Ред, подставил меня, — цедит Фейт и медленно поднимает ладони — дуло продолжает смотреть ей в лицо. — Это ты преследовал Крига. Я дала в глаз тому, кто пытался забрать у него сумку с фотографиями. Это был ты. — В голове у неё мечутся мысли. Остен же был напарником отца… Что происходит? — Что тебе нужно от моего отца? — Фейт, — говорит он надломленным голосом. Пистолет в его руке не дёргается. Остен никогда не путал их с Кейт. — Из уважения к твоей матери я отпущу тебя. Уйди и больше не лезь. Это не твоего ума дело. — Не моего ума дело — то, что ты заказал фотографии моего отца?! — взрывается она. Остен вздыхает. Вместо того, чтобы выстрелить, он начинает рассказывать. Так Фейт узнаёт, что у её матери был любовник — по совместительству соратник отца, один из лидеров «Свободных». «Он не был к ней достаточно внимателен. Ей пришлось тянуть вас, двух маленьких дочек, в одиночку». «Эйб был хорошим политиком, но мужем — просто никудышным». «Она работала над чем-то секретным, чтобы прокормить вас с Кейт. Я понятия не имею, чем она занималась — но это определённо было что-то серьёзное, раз она смогла выплатить долги». «Твоя мать нуждалась в любви и понимании. А я любил её и очень хорошо понимал». Из всего этого дерьма, которое как-то нужно уложить в голове так, чтобы оно не слишком воняло, она выцепляет: фотографии заказал не он. Но он тоже ищет Эйба, чтобы вышибить ему мозги за смерть той, кого Остен любил. Он позволяет ей уйти повторно. Фейт не упускает шанса. Выбравшись из трущоб Старого Города и поднявшись на уровень крыш Нового, Фейт присаживается на краю здания и прячет лицо в ладонях, стараясь плакать беззвучно, чтобы Мерк не услышал. Но он всё равно, конечно же, слышит. — Дерьмо, — говорит он — Фейт различает в его тоне живое сочувствие. Она всхлипывает со смешком: сколько раз они сказали это слово за два дня… — После такой грязищи мне нужно помыться. Извини, что ворошу бельё твоих родителей вместе с тобой, Фейти. — Да ничего, — говорит она сдавленно. — Раз отец был политиком, у нашей семьи не было шанса на личное пространство. Хуже уже всё равно не сделаешь. — Фейт вздыхает рвано, восстанавливая дыхание. Сейчас нужно взять себя в руки. Посокрушаться о том, что картинка крепкой семьи, противостоявшей всему миру в едином порыве, оказалась неправдой, можно потом. — Итак… Раз заказчик не Остен, нужно узнать адрес, куда Криг доставил фото. — Он недалеко. Дуй выбивать из бедного Крига информацию — у тебя это получается отлично. Фейт так и делает, хотя сердце разрывает на части. Следующий пункт назначения, как выясняется после осмотра апартаментов, — Себастиан Силвайн, владелец охранных систем Города.

*

Фейт лежит на диване, прижав к груди кулак. В нём зажата микросхема. В микросхеме — ответ, она не сомневается. Нужно только его как-то достать… Тело гудит. Из апартаментов Силвайна ей пришлось уносить ноги: бойцы ПК сели на хвост. Это даже не копы — кое-что посерьёзнее. Нужно ведь было сунуться в дом такой большой шишки… Себастиан Силвайн. В квартире она не нашла ничего такого, что указывало бы на его связь с отцом. Да и что владелец охранных систем, которыми теперь оснащён весь Город, может иметь общего с бывшим лидером «Свободных»? Ничего. Фейт поняла почти сразу: нужно заходить с другой стороны. Вернее, с другого родителя. В сумке, которую она взяла на память о маме, лежала микросхема со знаком «Охранных систем Силвайна» на ней — Фейт хорошо запомнила символ, поэтому тут же узнала его в апартаментах. А мама… Мама больше родных дочерей в этом мире любила только одно: копаться в электронике. Остен ведь во время своей исповеди упоминал, что мама над чем-то усердно работала во время того кризисного времени, когда отец все силы и средства отдавал «Свободным»… Может, это и есть оно? Мерк подкатывается к ней в кресле на колёсиках. Наезжает на переплетения проводов на полу и чертыхается. Фейт следит за ним потухшим взглядом. — Поспи хоть немного, — говорит он и опускает тёплую, большую ладонь ей на лицо. Потрепав её за щёки, уже нежнее погружает пальцы в её волосы, гладит от лба к затылку. — Я написал Дрейку, что ты будешь у него с утра. Не теряй времени и спи. — Не могу. — Она жмурится, млеет от ласки. Несмотря на бешеную усталость, сна ни в одном глазу. — Я такого дерьма нахлебалась, Мерк… Я никогда не думала, что у родителей было так много секретов. Раскрывать их сейчас кажется кощунственным. — Куда деваться? Ты ведь хочешь спасти своего старика, каким бы он ни был. Так? — Так, — шепчет она и сглатывает ком в горле. Мерк прав: каким бы отец ни был, Фейт вытащит его. Всё-таки их семья всегда была немного с приветом, но эта особенность никогда не была сильнее родственных уз. Она справится.

*

— Удивительная работа. — В голосе Дрейка восхищение. О Бегущих он никогда таким тоном не отзывался, как бы они ни старались. — Я бы хотел увидеть этого мастера. Изумительная микросхема. — К сожалению, не получится. Сделавший её человек давно умер, — отвечает Фейт с непроницаемым выражением лица. — Очень жаль, — вздыхает координатор. — Что ж: я не могу сказать точно, для чего она нужна, но предполагаю, что это часть чего-то большего. Только элемент какой-то схемы. Хм… — Он опасно хмурится. — «Охранные системы Силвайна». Фейт, что за бомбу ты мне принесла? — Валялась на дороге, — отвечает она невозмутимо. — Фейт, тебе сообщение. В баре «У Хоуги» в десять. Поняла? — раздаётся из коммуникатора на столе Дрейка. — Ах, здравствуй, мой блудный сын, — тянет нараспев Дрейк, не отрываясь от изучения микросхемы. — Может, сдашь мне свою подопечную? Ты случаем не следишь, чем она занимается в свободное время? — Дрыхнет, — хмыкает Меркури. Фейт мысленно просит его держаться, а сама выбегает из Логова Дрейка. Вот бы он не задавал лишних вопросов и просто делал то, что просят… Впрочем, это же наставник её наставника; а Мерк тоже совершенно не умеет выполнять её просьбы без вопросов. У неё есть, о чём подумать, кроме менторов. Например, о том, что у неё трясутся поджилки по пути в Старый Город. Кто-то опять подставил её и привёл к копам? Дрянь… В баре она видит отца. Трезвого. — Фейт?! — Он вскрикивает так, словно увидел призрака. — Дочка… — Без сантиментов, — предупреждает она. Фейт больно на него смотреть. Да, она видела фотографии и понимала, как он постарел за то время, что они не виделись, но… Вживую это выглядит не лучше и служит лишним напоминанием того, как всю её семью раскидало-разбило время. — Я пришла предупредить тебя. Тебе угрожает опасность. Лучше покинь Город, папа. — Да уж… У меня было много врагов, так что ничего удивительного. — Он поджимает губы, но не выглядит растерянным или испуганным. — Ты бы послушал дочь, Эйб, — раздаётся за спиной. Остен со своим опостылевшим пистолетом. Фейт тут же вскакивает перед отцом, закрывая его своим телом. — Отойди. В этот раз я не буду повторять дважды. — Понятно, — вздыхает отец без удивления или даже интереса. — Привет, Остен. Не скажу, что рад тебя видеть. Они говорят. Остен — напористо и со звенящей в голосе болью. Отец — спокойно и со смирением. Фейт не двигается с места на случай, если Рейнольдсу это надоест, и он решит выстрелить. Она вновь смотрит в дуло пистолета. Это какой-то бред. Абсурд. Она защищает отца от любовника её матери. Кошмар. — Копы! — официантка Даски врывается в помещение, впуская следом грохот сапог. Фейт сигает за барную стойку, хватает за руки отца и Остена: разберутся потом! А сейчас — она пригибает голову к коленям и обхватывает уши ладонями, чтобы не оглохнуть от автоматной очереди. Как их ещё не нашпиговали пулями?! — Отвлеките их! — кричит она, не смея даже высунуться из-за укрытия. Остен, сидя спиной к копам, выбрасывает назад руку и стреляет вслепую. Так им ни за что не отбиться. Даски хватает бутылку с питьём, отточенным движением вталкивает в горлышко тряпку, пропитывает её алкоголем и поджигает зажигалкой. На одобрительный взгляд Фейт она только усмехается. — По пятницам тут ещё хуже, пришлось приспособиться, — комментирует Даски и хорошим броском отправляет бутылку в полёт. — Давай! Всё происходит стремительно. Фейт выскакивает из-за укрытия одним уверенным прыжком, ныряет под автомат ближайшего полицейского, бьёт его по шее — в незащищённую кожу между бронёй и шлемом. Остен прикрывает её из-за спины. Фейт выхватывает оружие из рук контуженного и открывает огонь, отталкивается от пола и вслепую прыгает назад, за барную стойку. Им удаётся отбиться, но Остен ранен так, что Фейт ясно: он умрёт в ближайшее время. Она испытывает облегчение и не чувствует за него вины. Или он, или её отец. Фейт не имеет на это права, но одобряет выбор судьбы, в этот раз пожалевшей её отца. — Пап, нужно уходить, — треплет она его. Отец сжимает плечо Рейнольдса. Папино лицо окаменело; только глаза ещё что-то выражают. — Пожалуйста, пока не стало поздно. — Я должен был умереть вместо него, — шепчет отец, когда Остен вздыхает последний раз. Эта фраза звучит в её голове, как эхо, весь долгий путь до Берлоги Мерка.

*

— Боже, Фейт… Я просто ужасен. Я понимаю, почему ты ушла и позаботилась о том, чтобы я думал, что ты мертва. — Я не старалась. Мне пришлось уйти, но я не хотела проучить тебя моим поступком. Я поняла, что больше не вынесу жить так, как мы жили после её смерти. — Но ты искала меня. — Да. Потому что за тобой ведётся охота. Мне хватает маминой смерти. Я не хочу, чтобы ты тоже погиб, каким бы… отвратительным отцом ты ни был. — Она вздыхает, но почему-то без злости. Ну вот, она сказала это вслух и в лицо собственному отцу. Стало намного легче. Фейт даже чувствует что-то вроде умиротворения, несмотря на то, что стоит в центре ревущей бури. — Мама работала на Силвайна. Вот. Эта микросхема была в её сумке. Кажется, её рук дело. Это было её тайной подработкой, пока ты… Пока ты тащил вперёд «Свободных». — Я не знал, — говорит он дрожащим голосом, тянет руки к микросхеме. Фейт не отдаёт. — Боже… Теперь я понимаю, почему начались взломы. — Взломы? — переспрашивает Фейт, напрягаясь. — Да… Около года назад кто-то пробрался к нам в квартиру. Ничего не взяли, только переворошили мастерскую Эрики. Я на всякий случай отправил Кейт к тётке. Квартиру снова осматривали ещё пару раз, но ничего не пропадало, так что я расслабился. Я… Верил, что ты жива, поэтому думал, что это ты заглядываешь посмотреть на мамину мастерскую. — Это не я. Я была там лишь один раз после побега, — говорит Фейт натянутым голосом. «Как раз около года назад, когда я забрала на память сумку с этой микросхемой». — Мне нужно попасть домой. — Если он ещё не взлетел на воздух, — хмыкает отец. — Ты не знала? Наш район сносят подчистую. Теперь это будет район Нью Эдем, часть Нового Города. Новый Рай… Чем им не угодил старый? Фейт срывается с места и чуть не забывает коммуникатор. Она бежит так быстро, как только может. Без сумки, без бутылки воды — ничего при себе, только наушник в ухе. Свободная, что птица. — Мерк! — вскрикивает она, когда слышит шумы. — Мерк, проверь: что там сейчас в районе Нью Эдем? — Секунду… — Он быстро-быстро стучит пальцами по клавиатуре. Фейт в это время прыгает с одной крыши на другую, спотыкается во время приземления. — Снос оставшихся зданий сегодня, через… сорок минут. Номер твоего дома?.. Спасибо, Эйб, понял. Так, твой дом есть в сегодняшней зажигательной программе. Поднажми. Фейт не отвечает, бережёт дыхание. Но она и так «поднажимает», выбирая самые ненадёжные, но самые короткие маршруты. Только бы успеть!

*

Ничего не осталось. Оно всё канет в Лету. Мамина мастерская, хранившая тайны даже после её смерти. Комната Фейт — самое уютное место на свете. Ванная, в которой она всегда пряталась после ссор с Кейт. Кухня, на которой они, толкаясь с Кейт, дрались за мамино печенье. Любимое отцовское кресло. Плакаты на стене — «За «Свободных!», «Против «Гражданской программы!» Даже чёртова пожарная лестница, по которой она всегда сбегала после отбоя. Даже этот дрянной кирпич, который они, заметив полуразрушенную кладку, вытащили с Кейт и разрисовали рожицами, а потом положили на место и только вдвоём знали его секрет. Оно всё… Всё будет уничтожено. — Фейт, девять минут. — Сосредоточенный голос Мерка отрезвляет. — Хорошенько подумай, что может тебе помочь. — Если бы я знала… Она бросается в мамину мастерскую, вышибает закрытую на ключ дверь плечом. Окидывает её взглядом. Здесь столько всего… С чего начинать? Фейт принимается перерывать документы в выдвижных ящиках. Наброски, чертежи, молочный зуб Фейт… Серьёзно? Схемы, записи, документы… Как это может помочь? У неё уйдёт вечность, чтобы всё это прочитать! — Эдди, — вздыхает она, когда пальцы обхватывают знакомый поцарапанный корпус. — Что? У тебя там парень? — фыркает Мерк. — Игрушка. Мама сделала для меня робота. — Она пропускает подколку мимо ушей и чуть не вскрикивает от радости. Под лапками у него налеплен скотч, за которым что-то спрятано. Ключ. От чего, мать его, этот ключ?! — Шесть минут. Фейт, быстрее. — Фейт! — Она поднимает голову: Кейт окидывает её взглядом. Значит, сестра не показалась ей в толпе. — Рабочие пожаловались, что какая-то сумасшедшая прыгала по строительным кранам. Я подумала только о тебе. — Помоги мне! — вскрикивает Фейт. — На Эдди был ключ. От чего он? — Без понятия. Фейт, уходим! — Кейт, это вопрос жизни и смерти. Умоляю… Сестра без слов принимается выворачивать ящики. Фейт дрожащими руками переворачивает письменный стол — вдруг под ним что-то есть? Из-под столешницы вываливается металлический ящичек. На нём есть отверстие для ключа. «Простите». — Это всё, что ты хотела сказать нам, мама? — шепчет Фейт, разглядывая бумажку с одним-единственным словом: «Простите». У неё нет времени вскрыть конверт, лежащий под запиской. Отчаяние и взыгравший в крови адреналин чуть не вышибают из Фейт слёзы. — Фейт, уноси задницу! — кричит Меркури. — Ты сейчас взлетишь на хрен на воздух! Кейт тянет её к выходу. Фейт уверенно хватает сестру за руку: всё-таки она здесь Бегущая, бегать — её призвание. …Ничего не осталось.

*

В письме не было смысла. Фейт и так выяснила, что же произошло: пытаясь разобраться с долгами, мать работала на «Охранные системы Силвайна», пока отец вместе со «Свободными» боролся против тотального контроля, который должен был накрыть Город непроницаемым куполом. Мама создавала то, против чего бастовал папа. Из-под её рук вышло гениальное изобретение. — Это микросхема для умной камеры, — выносит свой вердикт Дрейк. Его вывод подкрепляется теми деталями, которые оставила в письме мама. — У «Силвайна» неплохие системы слежения. Мы научились их обходить. Но то, что я держу в руках… Это улучшит их системы слежения в разы. В десятки раз. Против такого у нас пока нет решения. Это как сражаться против атомной бомбы с помощью мушкета. — Понятно. — Фейт осторожно забирает микросхему из рук Дрейка. Поскорее сжимает кулак, чтобы никто не видел, как у неё дрожат пальцы. — Фейт… Это очень ценная находка. С её помощью мы будем на шаг впереди и сможем обеспечить безопасность всем Бегущим, — говорит Дрейк медленно. — Если я смогу поработать с этой микросхемой… — Не сможешь, — отрезает Фейт и торопливо хватает мамину сумку с пола. — Я ухожу. Она не берёт даже наушник. Мерк, безмолвно слушавший их диалог, догоняет её уже у края крыши. — Возьми. — Он с силой вкладывает в её руку коммуникатор. — Я верну микросхему Силвайну, — предупреждает Фейт. — Я прекрасно это знаю, — говорит он с нажимом. — Надень наушник, я подберу маршрут. — Мерк… — упрямится Фейт. Её голос ломается. — Иди, Фейт, — кивает наставник. — Делай то, что считаешь нужным. Я присяду Дрейку на уши. Ах, да. — Он надевает на её руку странный массивный браслет. — Это прототип. Точечно вызывает помехи в сигналах видеокамер. Я только что стащил его со стола Дрейка, так что лучше поторопись. Фейт с готовностью кивает. Дальнейшее она помнит смутно. Дорога до «Охранных систем Силвайна». Редкие указания Мерка — никакой болтовни. Дрейк, наверняка сидящий рядом с ним, не произносит ни слова. Ожидание Крига в канализации под гигантским зданием — долго. Кажется, он даже был не один, ему помогал кто-то из других Бегущих. Затем маскарад: Фейт переодевается в форму работника кухни, которую принёс Криг. Обливаясь потом из-за слоёв одежды и напряжения, она проникает в здание, сливается с окружением на кухне и сбегает на двенадцатый этаж — прямиком к кабинету господина Силвайна. Пользуется примочкой Дрейка, молясь, чтобы эта дребезжащая штука сработала и зацепила камеру над входом в кабинет. Поднимают тревогу. Фейт успевает положить микросхему на стол. Единственный путь отхода — шахта лифта. Сердце в грудной клетке готово разорваться. Фейт, повиснув над пустотой в шахте лифта, разжимает руку, когда в неё стреляет коп.

***

Мерк делает такой горячий кофе, что кружку невозможно удержать без тихого матерка под нос. Фейт неловко крякает, ставит кружку на колено. Дно обжигает не хуже стенок. Она шипит от боли. Мерк, сидящий с ней бок о бок, с цоканьем берёт её кружку за верх пальцами. — Ты доведёшь меня до сердечного приступа, — качает он головой. — Фейт, я не могу доверить тебе даже кружку. А ты лезешь в задницу к дьяволу, ещё вертишься там, как уж, чтобы ему было щекотно. Головой думать умеешь? Фейт пропускает его гундёж мимо ушей. Ничто не говорит о том, что Мерк расслаблен, так громко, как его безобидная ругань. А если он расслаблен… …то и Фейт, несмотря на подживающие огнестрельные ранения в левой руке, может отдохнуть. — Я хочу новую татуировку, — объявляет она торжественно, прервав его на полуслове. — Удиви меня, — хмыкает он надменно, всё ещё заведённый. — Дрейк успел зарисовать мамину микросхему. Я хочу набить её на руке. — Дождись хотя бы, пока дырки в твоей башке — ох, прошу прощения: огнестрельные в твоей руке — заживут. — Мерк глубоко вдыхает носом запах кофе. Он медитирует над кружкой, оглядывая утренний Город. Всё-таки с крыши, на котором расположено его Логово, открывается живописный вид. — Ладно. Это классная идея. — Я бы не предложила плохую, — усмехается она горделиво и снова шипит: кофе так и не остыл. Мерк добродушно хохочет над ней, треплет её по голове свободной рукой. Почему-то именно в эту секунду Фейт ошарашивает саму себя мысленной констатацией: влюбилась.