Кто это сделал?

Первая мысль, которая приходит Гоцману в голову, когда ему сообщают о смерти Фимы — не шутка ли это. Он даже почти произносит это вслух, но останавливается. Слишком серьезное лицо у посыльного, да и не шутят такими вещами. Однако поверить в услышанное сложно. Невозможно, нереально, невероятно. Такого просто не может быть. Последняя собака в городе знает, что Фиму Полужида трогать нельзя. Гоцман потратил на это немало сил и средств, рискуя и ведя сложную игру. Одни считали Фиму засланным казачком, прикидывавшимся другом уголовного розыска, а на деле сливавшего информацию паханам. Другим доходчиво объяснили, что кое-кто из влиятельных лиц задолжал Фиме и в качестве оплаты держит его под охраной. Третьим же, особо посвященным, было известно, что Фима является частью хитрого плана Академика. Разумеется, все это было ложь. Фима — это просто Фима. Был. Всю дорогу до места Гоцман молчит. Просто не может поверить. Наверное, это ошибка: убили кого-то похожего. Или же сам Фима разыграл собственное убийство для очередного дела. А может, просто, чтобы проучить его — Гоцмана. Разум твердит, что все это пустые домыслы, и Фима действительно мертв, но сердце упорно отказывается верить. Даже когда, выйдя из машины, Гоцман обнаруживает на месте все отделение в полном составе. Даже когда видит на земле знакомый силуэт. Даже когда наклоняется и смотрит в такое родное и теперь уже мертвое лицо Фимы. Какое-то время он ходит по двору. Выслушивает доклад Арсеньева, кивает парням, говорит со свидетелями. Внутри же все полыхает, а в голове стучит одна мысль: спалю этот город к чертовой матери вместе с тем, кто это сделал. Лишь в кузове машины, положив голову мертвого Фимы на колени, Гоцман позволяет себе завыть — тихо, чтобы невозможно было услышать за ревом мотора, отчаянно, протяжно, словно раненый зверь, загнанный в ловушку. На следующий же день он встречается с Чеканом. Это рискованно, Гоцман понимает, что может раскрыться — Кречетов и так начинает что-то подозревать, — но все равно идет на тайную квартиру, вооружившись краденым пистолетом. Чекан не в курсе и его удивление кажется искренним. Гоцман даже разочарован, ему очень хочется, чтобы это был Чекан или кто-то из его шайки. Тогда расправу можно учинить прямо здесь и сейчас. — Не знаю такого идиота, кто бы пошел против Академика, — говорит Чекан. — Вот и я не знаю, — отвечает Гоцман. — А ты узнай. Чекан морщится. Ему явно не нравится приказ. Чекан любит действовать, а не сидеть в засаде или расспрашивать людей. Однако ослушаться он не решается, и можно не сомневаться, приложит все возможные усилия, чтобы докопаться до истины. Еще через несколько дней Гоцман встречается с паханами, теперь уже как подполковник уголовного розыска. Впрочем, его обещание придушить каждого второго, а остальных посадить до конца их жизней вполне искренне. Дядя Ешта смотрит исподлобья, он знает кто такой Гоцман на самом деле и на что он способен. Если другие авторитеты не воспримут его всерьез, то дядя Ешта постарается их вразумить. Дни тянутся друг за другом невыносимо долго. Гоцман погружается в расследование, на время даже забыв и об оружии, и о подполье. Он не выпускает сигарету изо рта и игнорирует неодобрительные взгляды Арсеньева. Чем дальше он копает, тем меньше ему нравится результат. Чекан клянется, что никто из его подручных ничего не знает. Дядя Ешта божится, что местная малина не при делах. Возможно — одиночка или залетный фраер, предполагает он. Гоцман в это не верит. Не может быть все так просто и глупо. — Видишь рану? — Арсеньев показывает фотографию. Гоцман видит только бледные ребра. Почему-то в голову приходит мысль, что это не правильно — оставлять Фиму голым на железном столе. Лучше сразу отправить в землю. — Ну? — неопределенно отвечает он. — Лезвие короткое и острое, — продолжает Арсеньев. — Рана слишком низко. В сердце обычно так не бьют. Однако удар пришелся под углом, и, полагаю, нож задел сосуды. Гоцман молчит несколько минут, переваривая информацию и пытаясь осознать, к чему клонит Арсеньев. — Хочешь сказать, его убили случайно? Арсеньев пожимает плечами. Гоцман выпускает из рук фотографию и выходит. Надо закурить. В голове все плывет. Что же это получается? Фиму убили не потому, что он слишком далеко зашел в своем расследовании, и не потому, что хотели ударить по Гоцману. Его убили случайно? И снова сердце кричит «не может быть», но разум вынужден согласиться. Гоцман опирается о стену, прислоняется затылком к холодному бетону. Внутри клокочет бессильная ярость. Не с кого спросить, и некому мстить. Что ж, первая мысль всегда самая верная. Стоит продолжить дело, устроить переворот и спалить этот город к чертям. «Вместе с тем, кто это сделал», — заканчивает про себя Гоцман, открывая глаза.