Голубой дракончик

Тренировки с командой всегда были для Сергея тяжким бременем: он считал себя единственным и неповторимым, причём считал вполне заслуженно, потому что четырнадцать часов в день в баскетбольном зале кого угодно сделают лучшим игроком сборной. А тут эти ребятки из всяких дружественных республик, стараются, пытаются, аж по семь часов в день занимаются, чтобы только мячик в самый ответственный момент из трясущихся рук не выронить. Модестас, конечно, неплох, но и он не Сергей Белов. И, слава богу, что не Сергей, одним конкурентом меньше. Что там Гаранжин говорил про командный вид спорта? В пас играть? Да как же тут в пас играть, когда этот самый пас и принять то некому, кроме игроков команды соперников? Сергей уже час отрабатывал штрафной бросок, доведя его практически до автоматизма, когда к нему неожиданно подошёл сам Модестас Паулаускас. — Серый, давай тебе эспандер купим? — Кого? — нахмурился Белов. — Эспандер, — повторил литовец. — Тренажёр такой карманный. А то ты скоро уже бедный мяч до дыр сотрёшь. — Там целая корзина этих мячей, — Сергей был не очень доволен, что его отвлекли. Тоже мне, Стаська вторая. А, точнее, вторая и третья, судя по размерам. Прошлой ночью Белов ещё часа два заснуть не мог, обдумывая все удивительные приключения Белого Клыка. Он в действительности не читал книги лет с двенадцати. У него просто элементарно времени не было – когда, если каждое свободное мгновение он проводил на площадке с мячом в руках? А Станислава вон справилась, выкроила кусочек своей жизни на чтение. Она, конечно же, тоже не Сергей Белов в волейболе, но совсем неплоха. Бегает, ловит. Не прыгает, но что уж тут поделать? Разве что, тренироваться? И Сергей заснул, укоризненно шевеля усами, и в его тревожном сне перемешались Кичи, Стаська, Америка и Серебряный Бобер. Не выспался, в общем, Серега. Вот Сергей и брюзжал и корчился всю тренировку и был недоволен даже тогда, когда Едешко выдавал идеальный пас. А тут ещё и Модестас пристал... — Что тебя так гложет, брат? — Модя кинул в Сергея мячом. — А что меня гложет? — прищурился Белов, закидывая мяч в корзину. — Да брось, — Модестас ловко повторил движение друга, также закинув мяч в кольцо. Хорош, прохвост. — Ты и обычно то на команду с презрением смотришь, а тут уж совсем... Давай, выкладывай. — Выкладывать? — Сергей отдал другу мяч. — Не поверишь, друг, волк мне жить не даёт. — Серёг, ты это... Перегрелся, кажется... — Модя аж назад отступил, услышав такую чушь. — Да честно, Модя, волк, — Сергей вздохнул. — И все у меня нормально! — он чуть повысил голос, перебивая Паулаускаса. — И что же это за волк? — усмехнулся тот. — Большой такой. Белым Клыком зовут. — Лондон, что ли? Серёг, ты когда книжки то читать начал? — Модестас выглядел пораженным. Сергей промолчал. Что на это можно ответить? — А. Кажется, понял, — Паулаускас хитро прищурился. Сергей заинтересованно посмотрел в его сторону. — А как та девушка поживает? — коварная ухмылка литовца аж лучилась самодовольством. — Нормально, наверное, — пожал плечами Сергей. — Я-то откуда знаю? — Она все также ходит сюда? — Ходит. — Вот я спрашиваю, — победно улыбнулся Модестас. — Как у неё дела? Вы же общаетесь? — Модя, чего ты пристал? — вскинул брови Сергей. — Серый, я с тобой знаком уже года три так точно, и все это время ты не читал ничего длиннее счета на табло. Откуда ты знаешь про Белого Клыка? — Станислава рассказала. — Так, значит, Станислава... — задумчиво протянул Модестас. — Интересное имя. — Обычное, — не разделил его удивления Сергей. — У меня соседку Даздрапермой звали. Даздраперма Илларионовна, — чудесная женщина, все детство Сергея конфетами-подушечками подкармливала, в начальной школе после уроков забирала. У неё семьи не было – погибли все во время войны, говорила, что сын ее чуть старше Сергея был, да попал под бомбежку, вот она соседского мальчика как своего и полюбила. — Так она с тобой заниматься ходит? Сергей кивнул. — Вот ведь поганые русские, всех женщин отобрали! — крикнул пробегающий мимо Сашка Белов. Сергей усмехнулся, но морально приготовился к тому, что Модя сейчас вспылит. Вспылил. — Išpistagalvis tu esi rusas! — Модестас чуть на пол не сплюнул от отвращения и негодования. — Модя! — Сергей был в искреннем удивлении. Паулаускас, конечно, никогда грацией речи не отличался, но, чтобы настолько... — Что Модя? — скривился Модестас. — Что Модя то? Этот bibys šunys тут свою пасть раскрывает, а я... — Паулаускас, тридцать кругов ведением. А то ты языком там работаешь усерднее, чем ногами и руками вместе взятыми! — всевидящий Гаранжин, как всегда, узрел шестым чувством, что уровень культуры в зале понизился. Модя добавил ещё парочку некорректных слов, на понимание которых у Сергея не хватило уровня языка, хотя, общаясь с Модестасом, и не такое выучишь, и убежал, ударяя мячом в пол так, что возникло очень тревожное чувство беспокойства за состояние досок. Сергей молча продолжил тренироваться. Перебежчик ведь. При первой возможности в Литву уедет. А то и куда подальше. Но друг ведь. Сергей всей душой презирал тех, кто уезжал из СССР, сбегал. Это ведь Родина, тут не только друзья и семья, тут жизнь вся. Да, пусть тут колени ему не вылечат за месяц, пусть тут денег платят, как в Литве таксистам, но разве можно увидеть что-то более прекрасное, чем рассвет на стенах Кремля, когда в пять утра первые лучи лишь легко касаются кирпича, чуть щекоча его своими мягкими и тёплыми пальчиками? Разве можно не любоваться красотой и грациозностью птиц, пролетающих над твоей головой в холодном московском небе октября? Или можно забыть радостные крики детей на Первомай? Как они бегут, держа в руках бумажные цветы, и смеются радостно и беззаботно? Может быть не все в этой стране идеально, но Сергей точно уверен: он никогда не бросит этот город. А Модестас бросит. За всей своей ненавистью к русским, которые притесняют дружественные республики, он совсем не замечает всего прекрасного, что есть. Не то что прекрасного, очевидного не видит. И тем не менее, Сергей любил Модестаса, как друга, и ненавидел, как предателя. Презирал всем, чем мог, но дорожил. Противоречиво, однако, и совсем не в духе Сергея. Гаранжин построил сборную, прочитал речь о необходимости собранности и работы в команде, о том, что один человек на поле беспомощен, а уже два способны что-то сделать. Отчитал, короче, иногда косясь на Сергея. А Сергей и один всех обыграет. Потом строго-настрого приказал всем отдохнуть перед завтрашним вылетом в Сан-Пауло, все еще злобно поглядывая на Белова, и отпустил по домам. Выпнул из зала, если быть точным. — И напоследок, — окликнул команду Владимир Петрович, когда все уже разошлись и собирали мячи, — ещё раз мат иностранный услышу, вычищу из сборной, отправлю по домам, будете таксистами работать на фурах... В жигули потому что не влезете! Модестас прекрасно понял, кого и что имеет в виду Гаранжин, потому разъярился ещё пуще прежнего, а его настроение и так оставляло желать лучшего после стычки с Беловым, поэтому мяч, так некстати находившийся в руках литовца, с космической силой полетел в дверь зала, которая как раз приоткрылась, пропуская внутрь любопытную мордашку маленького крысенка, подогреваемый выпущенной злобой и раздражением. Само собой, крысёнок получил по носу тяжелым баскетбольным мячом и, ойкнув, скрылся в коридоре, что не осталось незамеченным. Гаранжин довольно спокойно подошёл к выходу, отворил створку и представил всему честному народу Станиславу, растянувшуюся на грязном полу и старательно пытающуюся вытереть кровь с лица. — Девушка, вы в порядке? — Гаранжин протянул Станиславе руку, помогая встать с пола. Та посмотрела на протянутую ладонь так, будто Владимир Петрович предлагал ей ухватиться за конечность Брежнева, и тень раздражения, смешанного с удивлением, промелькнула на ее лице, но Станислава очень быстро вернулась в привычное бодрое расположение духа и, улыбнувшись, насколько это было возможно с ее разбитым носом, схватилась за руку Гаранжина, и одним рывком была поднята на ноги. — Как Вы? — поинтересовался Владимир Петрович. — Жить буду! — совсем не злобно отозвалась она. — Станислава! — Саша Белов подошёл довольно быстро, торопливо оглядывая залитую кровью нижнюю часть лица девушки. — Как же вы так? Неосторожно то? — Нужное место и нужное время, — улыбнулась Станислава. — Ну, и везучесть моя. Могу быть талисманом удачи для американцев, все соревнования проиграют. — Можете, Станислава, можете... — одарил ее ответной улыбкой Сашка. — Только не переусердствуйте там, а то ещё растратите всю силу свою. — Вы знакомы? — Гаранжин довольно-таки резко перебил почти дружественный диалог. — Пару раз встречались, — уклончиво ответила Станислава. — Девушка, а Вы вообще кто, и что тут забыли? — вот это Сергею уже нравится, хоть один здравомыслящий человек. — Да на тренировку шла и дверью ошиблась. Никак не могу выучить эту схему расположения залов, — ай да лисица! Ай да Станислава! Врет и не краснеет, вредительница эдакая! Сергей и сам не врал, и другим не советовал. Низко это и глупо. Правда – лучшее оружие человека, а самая нужная черта характера – честность. Неискренних товарищей Белов сразу отбрасывал: ему было противно находиться с ними в одной комнате, он чувствовал ложь за километр, будто она его облепляла, мешая дышать. И потому сейчас в его груди зародилось глубокое презрение к Станиславе и всем ее рептилиям сказочным. — Вам в медпункт надо, — строго сказал Гаранжин. Хороший он все-таки мужик, правильный. Хоть и на Америке повёрнутый. — Да уже почти не идёт кровь! — искренне возмутилась Станислава. Врать умеет, а эмоции скрывать так и не научилась. Может, не в конец испорченная? — Сотрясение и ушиб никто не исключал, — настаивал Владимир Петрович, подталкивая упирающуюся Станиславу к выходу из зала. Сергей даже уважением к нему проникся. Ну, и принципиальный мужик! Даже свою жену, иногда приходящую с Шурой на тренировку, чтобы дождаться отца и мужа, он просил ждать в коридоре или во дворе на лавочке, свято веря в то, что на тренировке надо думать о тренировке, а не о борщах, котлетах и тонком запахе любимых волос. Никаких женщин в зале – значит, никаких женщин в зале. А сам Белов это правило нещадно нарушает, с крысятами всякими водится... — Вспомнил! — вскричал Сашка Белов. — Я вспомнил, где я вас видел! — Меня? — Станислава аж сопротивляться Гаранжину перестала, от удивления раскрыв рот. — Вас! — не менее радостно продолжил Саша. — Вы Станислава Романова! — Да... — осторожно подтвердила она, слегка кивнув и боязливо покосившись на Сашку. — Олимпийская сборная СССР по волейболу! — все с тем же воодушевлением сказал Белов. — Да... — Станислава совсем растерялась. — Олимпиада шестьдесят восьмого года! Вы выиграли! Я вас по телевизору видел! Станислава распахнула свои глазищи и уставилась на Сашку почти непонимающе. — Да вы же олимпийская чемпионка! Станислава покраснела, насколько это можно было, учитывая ее и без того красное лицо, измазанное кровью, шаркнула ножкой, стушевалась, опустила глазки в пол и застенчиво кивнула. Дескать, я вся скромная и милая, совсем этим не горжусь. Сергей недоверчиво смотрел на всю эту сцену из-под сурово сдвинутых бровей и недовольно двигал усами, пытаясь согласовать происходящее с придуманными у себя в голове. Этот хилый воробей, который умеет разве что мячик поднимать да бегать, вдруг выиграл олимпиаду? А почему тогда эти горные орлы в роли Мишико и Зураба не олимпийские чемпионы? Почему она не сказала ему? И как ОНА вообще могла что-то выиграть, кроме литературной олимпиады в четвёртом классе? — Сборная СССР! 1968 год! Волейбол в Мехико! — не унимался Саша. — Вы там всех порвали просто! А как Вы мяч держали! Постепенно вся команда начала обращать внимание на крики Белова. Ещё бы, такую сирену не заметить. Мужчины подходили ближе, плотной толпой окружая Станиславу и не давая ей ни единого шанса сбежать. — Правда выиграли? — будто сказал за Сергея Алжан. — Ну, конечно! — воскликнул Сашка. — Я по телевизору видел! А уж как Станислава мячи ловит!.. — А вас там не затоптали? — саркастично поинтересовался Модестас. Сергей поднял брови. Он разве не ушёл разносить раздевалку и душевую в порыве злости? — У нас нет таких больших игроков, как в вашей команде, — осторожно улыбнулась Станислава, стараясь не реагировать на выпад Паулаускаса. — Девушки все же. — Дети, я бы сказал, — продолжил издеваться литовец. — По себе знаете? — мягко спросила она. Модя от такой наглости опешил, а потом и вовсе ушёл в сторону, косясь на Гаранжина и под нос себе ругаясь нехорошими словами. — Рыжая то какая, — протянул Ваня Едешко. — Аж глаза слепит. — Как солнце Грузии, — оскалился Мишико, выдавая это за улыбку, — как хвост дикой лисицы! Станислава рассмеялась, громко и звучно, совершенно не стесняясь ни своего цвета волос, ни самой себя в целом. — Как мандаринка, — прозвенела она колокольчиком. — Будто Новый Год, — добавил Саша. — А как вас встретили в Мехико? — вставил свою реплику Болошев – любопытный и общительный. — Как и везде, — пожала плечами Станислава. — К СССР сейчас не очень-то хорошее отношение, к сожалению. Было много упрёков в сторону команды, зачастую необоснованных, пару раз соль и перец в еду подсыпали, раздевалки закрывали, но это скорее спортсмены другие были, такое бывает на соревнованиях... — она задумчиво начала перечислять. — Но это мелочи... — Что вы там про детей говорили? — поинтересовался Алжан. — Да половина сборной такая! — воскликнула Станислава. — Понабрали детский сад! — и она снова звонко рассмеялась, и этот смех разнесся по залу, подхватываемый каждым, кроме Сергея и обиженного Модестаса. Странное чувство юмора у олимпийской сборной СССР по баскетболу, однако. Гаранжин тоже усмехнулся, покачал головой и вышел из зала. Не мартовские коты, а в действительности дети. Двухметровые дети, ищущие повод поразвлечься. — Это та самая Станислава? — хмурый Модестас подошёл к Сергею, отвлекая того от открытого подслушивания разговора команды с девушкой. Белов кивнул. — Не нравится мне она, — сложил руки на груди Модестас. — Ещё бы тебе нравился кто-то, кто тебя только что унизил, — усмехнулся усами Сергей. — Да не в этом дело! — вскинулся Модестас. — Мутная она какая-то, непонятная. — Конечно, — иронично сказал Сергей. — Да посмотри ты на неё! Лиса лисой! Рыжая, хитрая, так ещё и врет как незнамо кто! — Модестас, я готов был это услышать от кого угодно... — Да говорю я тебе, кривляется, изображает из себя невесть что! — перебил Белова Модя. — Ты заметил, как она сдерживалась, чтобы на Гаранжина змеей не взглянуть? — Модестас, ты перебарщиваешь, — остановил его Сергей. — Вот вечно вы, русские, никого не слушаете! — выплюнул Паулаускас. — Сам же потом локти кусать будешь! Модестас развернулся и ушёл из зала. Сергей проводил взглядом спину литовца и покачал головой. Модестас великолепный друг, но его гордость, особенно задетая – бомба замедленного действия. — Японки очень сильные, просто неутомимые какие-то, буквально зубами вырывают победу... — долетели до него слова Станиславы. Сергей молча продолжил тренировку. Через полчаса команда вспомнила, что их всякие жёны дома ждут и, радушно попрощавшись с Станиславой, вылетела из зала, окрылённая победой волейбольной сборной на прошлой олимпиаде, прихватив с собой Стаську с целью умыть ее и довести до медпункта. Вспомнили-таки, балбесы великовозрастные. За спиной Сергея хлопнула дверь. Станислава робко топталась у входа. — Сергей... — Натешилась? — опять холодно спросил ее Белов. — Ты про что? — недоуменно подняла бровь Станислава, дёрнув острым носиком. — Всем про приключения свои рассказала? — Сергей будто завидовал Стаське, не мог принять того, что она почему-то оказалась лучше него. — Они спрашивали, я отвечала, — тихо ответила она, — просто разговор. — Двадцать кругов, — не смиловался Сергей, — потом двести приседаний, потом мяч в корзину с трёх метров пятьдесят раз, потом триста прыжков поджав колени... — Подожди-подожди, — отпрянула от него Станислава, — у меня не настолько хорошая память! Сергей ничего не ответил, кинув ей мяч. Выжатая полностью Станислава упала на скамейку. — И как ты выиграла олимпиаду? — сквозь зубы процедил мужчина. В груди у него кипела смесь ущемлённой гордости и зависти. Как же это так получается? Он тренируется, колени гробит, себя не жалеет, а эта козявка уже выиграла? Ничего не умеет, занимается мало, характер детский, а уже чемпионка! — Волейбол – командный вид спорта, — тяжело выдохнула она. — Одна я ничего не могу... — Я знаю, — почти прорычал Белов. — Заметил уж. — Что случилось? — поинтересовалась она. — Станислава! Что случилось? Как тебе врать не стыдно! Мало того, что советская девушка, так ведь комсомолка! А ведёшь себя, как нацистская Германия в тридцать девятом году! — Сергей, — спокойно и чуть-чуть робко ответила Станислава, — я тебя спасала, а не себя. — Меня спасать не надо, я не утопающий! — выплюнул Сергей. — Сам о себе позабочусь! — А что бы сказал Гаранжин, узнав, что ты с девушкой в зале тренируешься, да ещё и сверхурочно? Что бы он сделал, если бы узнал, что Сергей Белов решил окончательно сломать свои колени? — Да какая разница! — вспылил Сергей. — Это сути дела не меняет! — Я... — Да именно, что ты! Бесполезная лгунья! — Да что случилось, Сергей? — не выдержала она, подбегая ближе и повышая голос. — Ты с какой цепи сорвался? Сергей замер, прислушиваясь к собственным мыслям. Это его сейчас так вывела из себя нечестность Станиславы или ее победа на олимпиаде? — Ничего не случилось, — коротко бросил Сергей, уязвлённый собственной гордостью и неумением признавать поражение, и развернулся, убегая под кольцо. Он не слышал тихий вздох Станиславы и соскользнувшее с ее губ: «God, give me some patience!..» Он был слишком увлечен самим собой. Они молчали всю тренировку, лишь Сергей изредка давал ей указания, что делать, а Станислава молча кивала и шла выполнять упражнения. — Хватит на сегодня, — по истечении трёх часов сказал Сергей. — Я домой. — Сергей, подожди! — остановил его голосок. Белов развернулся и проследил взглядом за Станиславой, ужом скользнувшей под трибуны. Спустя несколько секунд пожар ее волос появился вновь, таща за собой чехол с гитарой, который был чуть ли не больше неё самой. — Это что такое? — саркастично поднял бровь мужчина. — Выезд школьного оркестра? — Ты ведь завтра улетаешь... — грустно улыбнулась Станислава. — Мы еще долго не увидимся, вот я и решила тебя немного подбодрить, а гитару ещё рано утром принесла, пока никого не было... — И ты умеешь играть? — ядовито спросил Сергей. — Чуть-чуть, — снова улыбнулась Станислава, расчехляя гитару и начиная крутить колки. — Садись. Белов послушно сел рядом, развернувшись лицом к девушке и вытянув ноющее колено. Опять ноющее. — Я не знаю, почему эта песня. Точнее, знаю. Потому что она мне нравится, — и она взяла первый аккорд, ударяя по струнам. «Мы пройдём сквозь земной простор, По равнинам и перевалам, По вершина огромных гор Сквозь земной простор небывалый!» Станислава пела чересчур высоко, растягивая слова в ненужных местах и иногда сбиваясь в бое, но пела с наслаждением, будто была самой Людмилой Зыкиной. Сергей из вежливости слушал. Песню эту он не знал. «Не бывает на свете чудес, Все мы сделаем своими руками. Города, что встают до небес, Никогда не построятся сами!» Верно поёт девчонка. Очень нужные сейчас слова. Но так несочетающиеся с ее лживой натурой. «Только знать бы, что все не зря, Только знать бы, что не напрасно...» Станислава допела и теперь выжидающе смотрела на Белова, пытаясь понять его реакцию. — Тебе стоит ещё порепетировать, — сухо сказал мужчина, вставая. — Аккорды часто путаешь да и с нотами фальшивишь. Станислава молча протянула ему гитару. Задели, значит, за живое его слова. А почему бы, собственно, и нет? Сергей принял гитару. Когда ему было десять, он совершенно не думал, что станет баскетболистом. И в одиннадцать не думал. И даже в двенадцать не особо этого ждал, а потому уделял время музыке. А учитывая его характер лидера, не мудрено, что он довольно быстро научился играть на шестиструнной красавице. Станислава глаза распахнула, рот приоткрыла, испугалась непонятно зачем, сжалась, но гитару протянула. Сергей тоже покрутил колки – нижнее ми завышено – и взял аккорд. О чем ещё петь за день до отлёта, кроме как о любимом городе? «Не слышны в саду даже шорохи, Всё здесь замерло до утра. Если б знали вы, как мне дороги Подмосковные вечера» Сергей уже не помнил, откуда эта песня и когда он ее выучил. Помнил, что она ему нравилась и что дарила чувство покоя внутри. Пел он хорошо и знал это. А Станислава не знала, поэтому сейчас боялась упустить хоть один полутон, хоть один аккорд, потому что звук был и вправду невозможный – сильный, независимый. Какой певец, такой и голос. Если вчера Сергей не мог оторвать ушей от её рассказа про Белого Клыка, то сегодня она сидела, как громом поражённая, потому что ничего подобного она не слышала. «Что ж ты, милая, смотришь искоса, Низко голову наклоня? Трудно высказать и не высказать Всё, что на сердце у меня» Вот только не надо воспринимать это на свой счёт, Станислава. Последний звук повис в тишине, звеня и отталкиваясь от стен. — Не знала, что ты умеешь, — пораженно выдохнула она, наверное, в первый раз использовав лёгкие за все то время, что Сергей пел. Мужчина молча протянул ей гитару. — Хвастаться меньше надо, — бросил он, вставая. — Я не хвастаюсь! — обиженно проговорила Станислава. — А что же ты за представление тут устроила? Олимпиада, японки... — Ты рассказываешь людям о своём детстве? — спросила она, обхватывая себя руками, будто защищаясь от Сергея. — Нет. — Ну, ты это ты... А о макаронах в столовой? — она вскинула голову, пытаясь показаться смелой, однако глаза ее были пугливо опущены. — Не увиливай, а говори прямо, — приказал Сергей. — Для меня олимпиада – это просто событие, ничего больше. Люди, очки, мячи, медали... Ерунда какая-то, если честно, никакой роли не играет... И тут Сергей понял. Это он постоянно нуждался в подтверждении своего статуса, а Станиславе надо было просто играть, играть ради игры, как и всем подросткам, в крови которых ещё не успокоившиеся гормоны. А Станислава в свои двадцать пять была редкостным ребёнком. Ну, вот почему с ней так сложно и так просто одновременно? — Повезло, — коротко сказал он, разворачиваясь к девушке спиной и намереваясь убежать от собственной совести. — Сергей! — ещё раз окликнула его она. Мужчина обернулся через плечо, краем глаза следя за тем, как Станислава что-то достаёт из рюкзака и, подбежав, протягивает ему. — Джек Лондон, «Зов предков», — гордо сказала она, вкладывая потрёпанный томик Сергею в руку. — Тебе понравится. Совершенно не обижается. Будто игрушка, а не человек. И тем не менее... — Спасибо, Станислава, — искреннее и настоящее, без сарказма и яда, простое человеческое «спасибо». — Удачно долететь! — девушка опять опустила голову в пол, скрывая порозовевшие щеки, и пулей вылетела из спортзала, крикнув уже в дверях. — До свидания, Сергей! Мужчина хмыкнул, повертел книжку в руках и, подхватив рюкзак, вышел из зала вслед за Станиславой, плотно закрыв за собой дверь. Новая жизнь началась.