Свет проклятых звёзд

Осознание приблизившейся вплотную старости обрушилось внезапно. Не из-за собственного самочувствия или истаивающей силы мышц и даже не из-за седины в волосах старшего сына. Не потому, что самая юная дочь, наконец, словно из-под палки, вышла замуж за знахаря из Барад Эйтель. И не из-за ухудшившегося зрения и растущего горба у младшего наследника. Всё это воспринималось отстранённо, без мыслей о возрастной немощи, но когда любимая супруга по приезде в Хитлум купила на праздничной ярмарке трость, а не украшения, в голове что-то щёлкнуло. Хадор и раньше нередко думал о том, что оставит после себя, когда произойдёт неизбежное, однако каждый раз отметал подобные мысли, так как чётко осознавал: он сам не создал и не построил ничего. Дом достался ему от отца, а тому — от его отца, во дворце Малаха Арадана никто не жил, только устраивали пиры, а жильё Галдора сгорело. Подаренный военачальником Фингоном Драконий Шлем — вот поистине ценная реликвия, хоть и тяжеленная, зараза! Но такую вещь нельзя просто передать по наследству — получивший его муж должен быть действительно достоин подобной чести, а Хадор, к своему стыду и горечи, не видел в Галдоре силы и духа воина. Первая же беда сломила его, и это, увы, приговор, а не догадка. Вождь помнил рассказы о более давних временах, когда рабы Моргота убивали целые семьи, и если кому-то удавалось выжить, этот человек становился непримиримым мстителем, его глаза вспыхивали жаждой воздать по заслугам врагу. Галдор не такой. Женить бы его… Может, в сыновьях возродится свет солнца, способный не только озарить путь, но и сжечь, иссушить до костяка любого, кто не выкажет должного почтения. Гильдис шла рядом с мужем, ступая гордо, несмотря на необходимую теперь трость. Жена дор-ломинского вождя с годами стала выглядеть царственно, смотрела на других со снисходительной мудростью владычицы, утратив неуверенность и дерзость юности, зато обретя рассудительность и непреклонность. Она не пыталась повторять за эльфийками фасоны платьев и причёски, одевалась строго, но красиво, не забывая про драгоценности и родовой герб. Праздник весны, устроенный верховным нолдораном, заставил улицы Хитлума выглядеть по-летнему раньше времени. Живые цветы благоухали на стенах домов, балконах, клумбах, оплетали колонны и арки, пестрели на крышах и шпилях. Всюду летали опадающие лепестки, заменяя ещё не проснувшихся бабочек. Хадор представил, как было бы красиво устроить нечто подобное у себя, но вспомнил, как плохо бывает некоторым его подданным в периоды цветения садов, и представил их реакцию на требование украсить балкон живой клумбой. Увы, в Дор-Ломине придётся осторожнее наводить красоту. Дор-Ломин… Ни один предок Хадора никогда не задавался вопросом, почему выделенная людям земля внутри владений короля Голфина, называется Тёмной Страной. Ни один. А Гундор почему-то спросил. У вождя не нашлось ответа, однако Хадор решил не отмахиваться от вопроса, поскольку, если такая мысль пришла в голову его сыну-летописцу, кто-то ещё может думать так же, поэтому на пиру, когда выдался момент поговорить с верховным нолдораном, озвучил слова наследника. «В языке Эльдар, — ответил Голфин, сидя на неправдопобно высоком троне и сияя всеми оттенками синего, — есть много слов, означающих темноту, однако не все из них злые. Поверь, великий воин, чьи заслуги особо отметил мой героический сын, если бы мы хотели оскорбить или унизить твой народ, земля, на которой вам предложили поселиться, носила бы имя Мордор». Хадор не стал говорить, что такое название ему нравится больше, чем Дор-Ломин, поскольку звучит резче и жёстче, как удар, от которого любой упадёт, просто принял к сведению и решил рассказать сыну точно, как было. «Собирается ли принц Фингон снова командовать армией?» — осторожно поинтересовался вождь, думая о том, что герой Астальдо ушёл с передовой, когда понял ошибки в тактике. Так, может, Ва-ран-дон-до тоже пора что-нибудь осознать и позволить руководить войной в морготовой дыре кому-то другому? Толку ведь от него тоже нет. «Не думаю, — серьёзно ответил король. — Мой сын твёрд духом и никогда не меняет своих решений, даже если вся Арда просит его передумать. А что насчёт будущих походов, вождь? — начал задавать вопросы нолдоран. — Ты уже распланировал грядущие вылазки? Построил новые маршруты?» Ответить было практически нечего. Военачальник Лориндол столкнулся с отвратительной ситуацией, когда не осталось молодых горячих духом бойцов — кого-то с почестями похоронили, кого-то и вовсе не нашли, немногие из них покалечились и могли теперь лишь пить да рассказывать байки молодым собратьям, поучая уму-разуму, коего сами оказались лишены, когда требовалось. Управлять войском, которому недостаточно желания уничтожить Моргота и всех его рабов, чтобы броситься в бой, Хадор не привык и не умел, а уступать первенство кому-либо желания не возникало. «Нет достойных!» — уверял себя военачальник, хоть и понимал, что лукавит. Глаз зацепился за лавку с сувенирным оружием. Красивое, бесполезное в бою, однако, способное напугать в мирной жизни, а при правильном использовании — даже убить, исподтишка, в спину, не в поединке, конечно. — Дортонион пал под пятой дикарей, Как девка, собою платя за безволие! — донеслась неожиданно песня. Хадор обернулся. По площади, собирая всё большую толпу, шёл эльф в светлом парике и одежде дор-ломинского воина, которую точно шил на заказ, поскольку певец был на голову выше даже самого высокого бойца Лориндола. — Настало время безродных королей, Великих владык не осталось более. Мельчают люди, сгущается мрак, Но мир не погрязнет во тьме недоверия, Пока не ослабнет железный кулак Великой короны хитлумских владений. Слова песни, напоминающей боевой марш, задели за живое, заставили ощутить стойкое отвращение к менестрелю: пока Хадор сам думал разное о своём народе, это не казалось чем-то особенным, но стоило упомянуть об угасании огня Мараха чужаку, как вождь Лориндол сразу почувствовал готовность доказывать любому, не выбирая средств, что его люди — самые-самые. — Летает орёл от морей до морей, Но Валар служить — набивать оскомину! Мой сюзерен выше всех королей, Ведь я служу верховному нолдорану. На пиру у Голфина тоже играла музыка — та же, что и во время прошлой поездки в Хитлум. Менестрели пели о верном пути, о верном выборе и верности в целом, и те строки глубоко ранили сердце вождя: «Следуй за светом! Пройти дорогой солнца Сможет лишь верный, любой другой умрёт. Слёзы в глазах, и сердце сильно бьётся, Но час настал, и солнце ждёт». Засидевшись дома, Хадор понял, что ему тоже хочется слышать о себе подобные песни. Их ведь и в походах петь можно. — Дортонион пал, он не ведал цены Таким, как я, угасая в серости. Такие, как я, остаются верны, Пускай на земле не останется верности. Гильдис улыбалась — ей тоже нравилась песня нарядившегося человеком эльфа. Что ж, пусть и музыканты Дор-Ломина поют о преданности вождю. — Слезливые девы возносят любовь. За славу, за плату, за женские прелести Продаст сюзерена и друга любой. Но я — солдат и пребуду им в вечности. Последние слова заставили снова вспомнить о принце Фингоне. Поговаривали, будто он уехал из Барад Эйтель к женщине. Неужели он предал отца и своих воинов ради «прелестей»?! С одной стороны, такое не укладывалось в голове, но с другой — почему нет? Увы, на измену способны все разумные создания и, как это ни неприятно осознавать, даже носящий имя Отважный может испугаться. Что ж, пусть теперь эльфы подражают людям, а не наоборот. *** Весна запела голосами птиц, лес утратил аромат зимы, сменив его на пьянящие запахи пробуждающейся природы. Крепость Стрела утопала в вечной и лишь раскрывающейся зелени, дороги к ней сузились, поэтому карета ехала всеми колёсами по молодой траве. Видеть такое было удивительно, Эрестор посмотрел на родича-летописца, которого взял с собой в поездку глава семьи. Эронел ничего не сказал, просто записал необычное наблюдение. Ситуация выходила крайне спорной и странной: дочь лорда Новэ Корабела Линдиэль стала жить в замке нолдорского принца Астальдо, однако не объявила себя женой и никакого иного статуса не подтвердила. «Мы просто любим друг друга и хотим быть вместе», — гласило единственное объяснение, которого пришлось ждать слишком долго. Крепость выглядела заброшенной. Погружённая в молчание твердыня казалась необитаемой, несмотря на встречающихся во дворе слуг — возникало чувство, будто это не живые эльфы, а тени. Лорд Кирдан вышел из кареты, дал знак Эронелу и Эрестору следовать за ним. Взгляды Нолдор Стрелы стали подозрительно встревоженными, что ещё больше взволновало отца Линдиэль и заставило задуматься остальных родичей. — Великий Вала Улмо! — негромко произнёс владыка Невраста. — Направь нас на верный путь, как волна ведёт корабль к безопасному берегу! Не дай увидеть врага в недружелюбном чужаке. Жители Крепости Стрела стали выглядеть смущёнными, словно чего-то стыдились. Эрестор помнил, как лорд Новэ ещё до поездки резко высказывался, на корню пресекая все домыслы о возможном насильном удержании дочери нолдорским принцем. Да, он братоубийца, да, друг главы Первого Дома Нолдор — зачинщиков кровавой резни. Однако Кирдан чётко дал понять, что события в Альквалондэ при нём следует именовать не иначе, как трагедия, поскольку Вала Улмо не позволил бы оркам в обличии эльфов переплыть море. Правду узнать из чьих-либо уст невозможно, поэтому и самим не стоит распространять ложь, какой бы приятной или удобной она ни была. Стальные двери со строгими угловатыми узорами открылись навстречу гостям, и из главного здания дворца вышла в сопровождении свиты Линдиэль. Одетая в тёплое платье, украшенное серебром, словно латной бронёй, дочь лорда Корабела не выглядела пленницей, однако и счастливой не казалась. Словно боясь сболтнуть лишнего, леди сжала зубы, слегка вздрогнула и бросилась в объятия отца. *** Бесконечно откладывать разговор с родителями не представлялось возможным, Линдиэль это понимала, однако отчаянно не хотела видеться ни с кем из родни. До последнего стараясь обойтись письмами, леди упорно уводила разговор от политических тем, но отец оставался непреклонным. «Часть Семиречья отойдёт хитлумской короне?» «На что может претендовать Невраст теперь?» «Были письма в Дориат или из Дориата?» «Нолофинвэ высказывал пожелания о дальнейших делах со мной?» «Какие условия твоего союза с сыном верховного нолдорана? Должны ли мы обсудить военную помощь Хитлуму?» «Что унаследуют ваши дети?» Вопросы сыпались градом, Линдиэль понимала, что ответить ей нечего, поэтому лишь посылала ничего не объясняющие письма с одним и тем же содержанием: «Я и принц Фингон не являемся мужем и женой. Это наше обоюдное решение, чтобы защитить нашу любовь от политики». Но, похоже, бесконечно обороняться словами на бумаге невозможно. Когда стало доподлинно известно, что отец скоро приедет, Линдиэль пришлось поговорить об этом с Астальдо. Эльфийка не сразу, но привыкла, что надо хотя бы делать вид, будто смотрит в глаза обезумевшему от любовных чар мужчине хотя бы делать вид, что его поведение и слова не пугают, а пустой, словно ищущий помощи взгляд — это совершенно нормальное явление, и вообще, все так смотрят. Но главное — ложиться в постель по первому намёку, чтобы влюблённый безумец не начал извиняться и оправдываться за прошлые оскорбления, неудачи в войне и за деяния тирана-родителя. И перед серьёзной беседой пришлось как следует постараться ублажить Астальдо, чтобы он ни в коем случае не усомнился: любовь важнее чего угодно. — Мой отец приедет в начале апреля, — через силу произнесла Линдиэль, закончив ласки и изобразив наслаждение. — Тебе необязательно говорить с ним, поскольку он просто решил повидать меня. — Лорд Новэ? — Астальдо задал вопрос и вдруг изменился в лице. Леди давно привыкла, что её мужчина отгородился от мира и смотрел пустыми, либо встревоженными глазами, когда ему о чём-то рассказывали, но сейчас… Взгляд эльфа напугал своей ясностью. Неужели… — Но ведь это значит, — Финдекано снова стал похож на себя привычного, однако Линдиэль не могла успокоиться, внутри всё дрожало, — что о нас говорили уже и в Дориате! Понимаешь, что это означает? Тингол, лишь благодаря удаче ещё не лопнувший от жадности и гордыни, хочет командовать войсками Барад Эйтель для защиты своих сокровищниц, которые никому на самом деле не нужны! Это он прислал твоего отца, потому что уже видит хитлумские богатства в своих подземельях! — Но ведь мы отреклись от всего ради нашей любви, — напомнила самую действенную ложь Линдиэль, всматриваясь в лицо Астальдо — неужели чары ослабли? Он всё поймёт? — Тинголу этого не объяснить! — непривычно бодро сел на постели принц. — Он сам ненавидит Ольвэ, но моментально согласился проклинать даже невиновных просто потому, что Третий Дом Нолдор — тоже из рода Финвэ! Но, вот увидишь, если мы согласимся одарить его сокровищами, Тингол сразу изменит к нам отношение в своих летописях! Но я никогда… Астальдо внезапно осёкся, замер, посмотрел на руки, грустно усмехнулся, произнеся «Странные стрелы», потом скривился, будто от омерзения. — Везде ложь, Линдиэль, — сказал он, взгляд снова потеплел, начал стекленеть. — Только ты никогда мне не врала, а я не ценил этого. Какой же я был ничтожный дурак! «Предчувствие любви — Ты соткано из снов, Невнятных, смутных слов, Несвязанных стихов, — снова вспомнились давние светлые мечты, и леди едва сдержала слёзы, — где в золотой пыли Играют свет и тень. Предчувствие любви, Что где-то рядом день Нашей встречи — Утро иль вечер, Мгновение иль вечность — День нашей встречи…» Свет и тепло сменились ледяной тьмой. «Сто лет прошло, но помнит старый клён Историю о дне печальном этом… Я полюбила Астальдо, ничего о нём не зная! А он женат! Она мила, и он в неё влюблён. Моя любовь осталась без ответа! Астальдо отверг мои чувства! Что бы я ни делала, он гнал меня прочь! Он… Ненавижу! Колдуй, Лайхениэ! Пусть он лишится сердца! Пусть тьма его не сможет одолеть, Но ты за это отдаёшь всю силу! Пускай увижу пред собою смерть! Он будет жить, любовь и боль отринув!» От прекрасного осталось лишь болезненное воспоминание. «Предчувствие любви — Какой-то смутный страх И новый тайный смысл В обыденных словах. И слёзы без причин, И глупые мечты. Предчувствие любви, Что где-то рядом ты, Мой избранник, Светлый как праздник, Печаль моя и радость… Где ты? Где ты? Жду ответа С ночи до рассвета! Верю, будет счастье, Знаю, будем вместе, Вместе…» *** — У меня всё хорошо, папа! — выдохнула Линдиэль, стискивая отца в объятиях. — Пожалуйста, скажи, что тебя послал не Тингол! — У нашей семьи только один Владыка, — не сразу ответил Кирдан, погладив дочь по спине. — Слава великому Вала Улмо! И только ему! Навеки.