Свет проклятых звёзд

Ночью снова пошёл снег, и наутро торговая дорога со стороны Таргелиона заполнилась приземистыми раскосыми людьми, расчищавшими тракт и делавшими его проходимым для не успевших пересесть на сани путников. В основном торговцы заботились об удобстве передвижения, однако каждый год находились те, для кого осень всегда заканчивалась внезапно. Одних это печалило, других веселило, третьих обогащало. — Мы в мир фантазий погружаться любим, А выходить не любим из него. О власти рассуждают, как о чуде, Блага чтоб подносили, как на блюде. Уверены: «Взойдём на трон и будем…» Восходят, ну и что? Да ничего! Эрьярон и встреченные на обратном пути из разведки охотники с удивлением посмотрели на голосивших песню пьяных гномов-торговцев, пожали плечами и проследовали в сторону лагеря. Словно долетевшая весточка или предупреждение из далёкого прошлого, прозвучала сейчас из уст совершенно случайных попутчиков втородомовская музыка: — Я тоже верил в превращенья эти И королём хотел скорее стать… Наивными порой бывают дети. Судьба внесёт поправки в твой сюжетик. И ничего печальней нет на свете, Чем сбывшаяся детская мечта. Песня казалась давно забытой, Хэлкараксэ и вовсе больше не существовало. Почему же снова, будто со дна ледяного моря, поднялась тема канувших в века разногласий? Узурпатору Нолофинвэ и владыке Финдарато Инголдо — правителю Нарготронда, Дортониона, Тол-Сириона и прилегающих земель, ведь совершенно нечего больше делить! — Сейчас мои деяния прекрасны! — хохотали наугрим, скорее всего, не знавшие, кто и зачем сочинил то, что им сейчас казалось таким забавным. — Прекрасней, чем у многих королей, Дороги и чисты, и безопасны. Но правлю я и понимаю ясно, Что над любовью короли не властны, Причём ни над чужой, ни над своей. Вспомнив, как Сайвэ грустно смеялся над собой из-за «подозрительной песни» про травоядного кузнечика, верные короля Финдарато постарались не обращать внимания на очередную странную музыку, к тому же у Эрьярона и вовсе не находилось поводов для веселья. Однако услышанное неумолимо врезалось в память. — Я был юнцом довольно романтичным И к музыке любовь боготворил. Но мой отец распорядился лично,  Чтоб вёл себя я тихо и прилично! Судьба взглянула мне в глаза цинично: Жена пришла, и пыл в груди остыл. Зато не остывает славный ужин, И праздничное ждёт нас торжество, Где я король и неплохой к тому же! И речь моя — не мальчика, но мужа! Но снег и без моих указов кружит. Прошло сто лет, и что? Да ничего! Тучи постепенно рассеивались, в лесу становилось светлее, и даже наугрим, продававшие всем встречным похожие на шлемы тёплые шапки, не раздражали. Гораздо неприятнее было осознание, что новости для Берена и Барахира окажутся весьма недобрыми, если подтвердятся. — Всё стало предсказуемым в природе! Не но́во или, может, не ново́. Красотки одеваются по моде, Родится хлеб, вино в подвалах бродит. И солнце всходит, а потом заходит! А я король, и что? Да ничего! Удивившись, что песня из Хэлкараксэ не просто сохранилась в веках, но и изменилась вместе с Ардой, а, значит, кому-то до сих пор нужна, Эрьярон выругался, надвинул на глаза капюшон и поспешил прочь от раздражающего подозрительного веселья. *** Эмельдир сладко спала, несмотря на холод и шум вокруг. Девочка ночевала в крытой телеге, утверждая, что охраняет вещи, и никто с ней не спорил — охраняет, так охраняет. Закутается в шерстяное одеяло по самый нос и защищает добро. А как иначе это делать? Барахир посмотрел на невесту. Какая же она милая! И такая беззащитная, хрупкая! Маленькая. Да, порой невыносимая, но… В сердце давно зрела злость на Берена за его отношение к младшей, неудобной, дочери, и сейчас, когда тревожные вести липли друг к другу, словно снег в оттепель, вырастая в глыбу, способную сорваться с крыши на голову прохожего и убить, молчать не осталось сил. Спрыгнув на пока не чищенную дорогу и сразу ощутив попавший в не по погоде лёгкую обувь снег, сын вождя поспешил туда, где точно знал, сейчас находился родич. — Как твои глаза? — спросил осторожно умывавшегося адана юноша. — Лучше? — Спасибо, — сухо отозвался Берен, промакивая ресницы платком. — Конечно, лучше. Почти прошли! Но, мне кажется, это последнее, что нас должно сейчас волновать. — Одно из последних, ты прав, — перешёл в наступление Барахир. — А первое — как ты собираешься дальше строить отношения с Эмельдир? Я знаю, что было раньше, и не надо оправдываться. Мне нужен только ответ на мой вопрос. — Что? — высокий, превосходящий в росте юношу более, чем на голову, Берен нагнулся, некрасиво сгорбив и без того не слишком ровную спину. Худое бледное лицо ещё сильнее вытянулось. — Я буду воспитывать дочь, не спрашивая ничьего мнения! Эмельдир должна быть примером другим! Хорошим, а не дурным примером! Она не должна позорить отца и, — учитель надрывно кашлянул, — мужа! Будущего! Тебя! Ты понимаешь, что в последнее время старшая ветвь рода Беора и без того даёт сомнительные плоды, так ещё и Эмельдир… — Что бы она ни делала, — тоже повысил голос Барахир, — не смей её бить! Если сам слабак и хочешь хоть кого-то быть сильнее, помни — только у жалких слабаков нет друзей! А у Эмельдир есть! — Ты ещё не вождь, чтобы мне указывать! — рявкнул не слишком убедительно Берен. — Если бы не я… Ощутимый удар кулаком в челюсть заставил отпрянуть и в растерянности схватиться за лицо. — Полагаю, я вам помешал, — словно из-под земли появился Эрьярон, на одежде которого не было ни снежинки, будто эльф только вышел из дома, — однако разведке позволено даже у короля появляться, не предупреждая. Книжник покраснел, как впервые признавшийся в любви юнец. Барахир смутился, однако гордо вскинул голову и скрестил руки на груди. Сопровождавшие Берена собратья, которые, разумеется, наблюдали за происходящим, усиленно занялись делами. Верный короля сделал вид, будто ничего не заметил. — Мятеж подавлен, — сообщил он совершенно бесстрастно. — Можете спокойно возвращаться домой. — Но… — Берен вдруг в панике заметался, посмотрел на своё отражение в котле с водой, потом — на салфетку, потёр челюсть. — Вот так? Как? И всё? Из телеги высунулась хихикающая Эмельдир, подозвала жениха. — Папка так реагирует, — шепнула девочка, — словно ему стыдно показаться перед роднёй с опухшей рожей. — И с синяком, — Барахир многозначительно потёр кулак. — Я ему показал, что бить слабых плохо. — Показал, ударив слабого? — от души расхохоталась Эмельдир, хлопнула жениха по плечу. — Я правильно понял, Эрьярон, — сын вождя отошёл от невесты, поджав губы, — что раз мятеж «подавлен», значит, с моим отцом всё в порядке? Эльф кивнул и пошёл за вещами в палатку, не оставляя следов на свежем снегу. — Есть и другие новости, — сказал Эрьярон, не оборачиваясь, — непроверенные, поэтому я не стану говорить о них, чтобы не множить сплетни. Поехали, иначе снова попадём в метель. — Что же там за новости? — заволновалась Эмельдир. — Похоже, речь о чьей-то смерти, — опомнился Берен и схватился за горячий котёл. — Что бы это ни было, надеюсь, слухи не подтвердятся. Ай! — подул он на ладони. — Да что за новая напасть?! *** Первого раненого притащил старший из родных детей Бериль: «Сестра, помогай, иначе помрёт. Видишь, стрела в бочине?» Аданэль всех сыновей приёмной матери называла братьями, однако в глубине души всё равно оставался горький осадок, и считать себя полуэльфийкой было приятно, мол, да, у кого-то есть любящие родители — настоящие мама и папа! — зато я из Старшего Народа. Вот так-то. Помогать раненому взялись сразу несколько женщин, однако ничего сделать не смогли. Второго принесли незнакомые люди, третьего — кто-то приволок и ладно. Аданэль старалась не слушать крики со стороны баррикад, поскольку в основном оттуда доносилась бессмысленная ругань, но вдруг кто-то заорал громче всех, и женщины, охая и повторяя: «Хочешь жить — беги!», бросились назад в переулки. — Эльфийки не бегут! — крикнула Аданэль, продолжая бинтовать прошитую стрелой ногу собрата. — Жалкие трусливые эдайн! Мимо пробежало несколько мужчин, однако больше никто отступать не бросился. — Фаранор! — донеслось издалека слева. — Задай им жару! Аданэль радостно заулыбалась, торжествуя, что не побежала. Теперь, если трусливые смертные вернутся, надо быть мудро-снисходительной. Что с них взять, в конце концов? Обыкновенные жалкие смертные. *** «Мятежники, как и сторонники вождя, спят по очереди, понемногу, не теряя бдительности. Охрана дома начинает стрелять каждый раз, когда кто-то подходит на достаточно близкое расстояние к забору. Всё под контролем, без изменений». Эту записку передал единственный действительно грамотный беоринг, находившийся далеко от главных ворот, поэтому имевший достаточно времени, чтобы сообщить сведения о происходящем через лекарей Барадис, которые пошли к вождю со своим докладом. Эльфийские знахари не боялись ничего и никого, словно считали мятеж игрой или спектаклем. У западных ворот дома собралось меньше всего людей, поскольку там негде было разместиться — за дорогой почти сразу начинался спуск в пруд, выкопанный на случай пожара, и сейчас на его берегу сидели бунтари, а на воде в лодках разместились рыбаки-сторонники Брегора и лучники. — Ну чё? — крикнул один из стариков, грозя молодым мятежникам веслом. — Не надоело вам? Может, домой к мамке пойдёте? — Это ты к мамке своей скоро пойдёшь! — ответил кто-то то ли сонный, то ли пьяный, но тут же получил тычок от соратника: — Ты чево моему соседу грубишь? — Да он первый начал! — Он старик! — Ладно, ребя, — дедок убрал весло, — поиграли и хватит! У меня нет желания вас убивать. Идите отсюда! — Так и не убивай! Давай с нами! Вождя надо проучить! — совсем юный адан подбежал ближе к берегу. — Я на север не хочу, а он заставляет! — Вождя уважать надо! — закричал старик, давая знак стражу, чтоб стрелял в неосторожного парнишку. Воин вскинул лук, натянул тетиву, но неожиданный всплеск на тихой глади воды заставил отвлечься, а в следующий момент лодка опрокинулась. *** Сено и солома быстро разгорались, стража дома вождя, закрываясь щитами, а не мусором, начала стрелять в растерявшихся бунтарей. — Разделиться! — мгновенно сориентировался Брах. — Рябой! Вождёвых вали! Горнор! Огнеплюев кончай! Соратники полуэльфа быстро поделили мятежников на два отряда. С поразительной организованностью и те, и другие бросились на верных Брегору людей. *** — Это чё там? Бой что ли? — стоявшие с восточной стороны дома мятежники насторожились. — Бой! Точно! Спавший на куче тряпья пастух, подскочил и огляделся: — Бой?! Чё?! Кто кого? — Наших, похоже, — ответил его брат, прислушиваясь. — Да Моргот с ними! Бежим! *** — Моргот с вами! Тьфу! — крикнул кузен «бати Барадис», поняв, что мятежники дают организованный отпор. Да, их сейчас с обеих сторон прижали, но… — Они нас постреляют! Я не собираюсь дохнуть за него! Указав на дом вождя, мужчина бросился прочь. — Хотите жить — валите! — Охренел?! — заорали вслед, но голос заглушили звуки начавшегося боя. *** Ощущение неузнавания мира вокруг снова ненадолго появилось, но довольно быстро отступило. Супруг Андрет вёл своих подмастерьев и их родичей на битву и несказанно гордился собой. — Фаранор! Фаранор! — зазвучали радостные крики, кузнец почувствовал, что способен свернуть горы. Потрясающее ощущение! Ради этого и стоит жить. *** Слуга принёс отрезанную голову, и Брегору на миг показалось — он этого не переживёт. Грязное избитое лицо со следами побоев было практически неузнаваемым, вымазанные в глине и крови волосы спутались. Кошмарное зрелище. — Пусть сохранят её нетленной, — страшным голосом произнёс вождь. — И хранят, пока не сдохнет последний виноватый. — Мы побеждаем! — донёсся из коридора радостный голос. — Добиваем гадов! — Хорошо, — прохрипел Брегор, думая то о погибшей дочери, то о Барадис, которой, говорят, стало лучше, то о способах мести. — Всех выживших — в тюрьмы. И не кормить. Воды не давать. Пусть жрут друг друга, а меня умоляют убить их. Жестоко, но лишь бы побыстрее. И главное — я одержал над нелюдями верх без помощи Эльдар. Это был мой бой. И это моя победа!