Свет проклятых звёзд

Утром не получилось открыть глаза. Не поняв, что произошло, Берен запаниковал, схватился за лицо и почувствовал, что веки будто раздуло, а на ресницах насохла корка. Поначалу накатившая паника отступила: книжник вспомнил подобные хвори у детей и способы их лечения, вот только в конце осени, ещё и в чужом краю самостоятельно искать нужные травы сложновато. Да и воду для начала бы где-нибудь взять. Поплевав на руки, Берен кое-как размочил налипший гной, открыл глаза и поспешил к приютившим путников стражам. Может быть, уже появились вести! Двое эльфов удивлённо взглянули в лицо человека, один недвусмысленно указал на ящик в углу комнаты с надписью «От ран». — Меня не били, — Берен покраснел, став одного цвета с воспалёнными белками. — Но спасибо. Наверное, там есть то, что мне поможет. А что насчёт вестей? — Едут, — коротко ответил более отзывчивый из Эльдар. — Дочь твоя нашлась. Она в порядке, и наследник вождя тоже. Про других вестей нет. — За другими, — трясущимися руками отрезав бинт и смочив его первым попавшимся снадобьем, проговорил книжник, — пусть их семьи по лесам бегают! — Справедливо, — согласились стражи. От примочки глаза неприятно защипало, зато быстро пропало ощущение жжения, и зрение стало немного чётче, что неописуемо обрадовало боящегося ослепнуть к старости учителя. Не хватало ещё из-за какой-то заразы перестать видеть, пока голова соображает! — Давай к лекарю провожу, — предложил тот же отзывчивый эльф. — Не надо, — гордо выпрямился Берен. Он совершенно не хотел объяснять очередному мудрому «звездуну», что глаза воспалились, поскольку тупой человечишка сначала хватался руками за мох, слюнявую морду дохлой лисы, склизкие грибы, гнилые палки под ногами, а потом трогал свою немытую рожу. Эльф на смех за такое поднимет и будет прав, между прочим. Стражники пожали плечами. Небольшое поселение, в котором остановились фиримарские подданные, выполняло множество задач: здесь проверяли и ремонтировали любые средства передвижения, изготавливали и продавали весы для самых разных целей, здесь же можно было приобрести одежду и снаряжение перед долгим путешествием, но самым примечательным оставалось иное, о чём далеко не всегда сообщали приезжим — Каладаур населяли в основном бывшие таргелионские подданные, которые, однажды попав в тюрьму, после окончания срока заключения не смогли или не захотели возвращаться домой. Поселение стало неким перевалочным пунктом, где часто шутили, мол, Каладаур — последний шанс одуматься и повернуть назад. Вдоль дорог из земли торчали многочисленные столбы с развешанными объявлениями о поиске пропавших, либо преступников, уточнялся размер награды за живого и мёртвого. Также предлагалась помощь в поиске жилья, судебных делах, подборе супругов, а заодно — в исцелении самых невероятных недугов. Читая всё это, Берен со злорадством находил ошибки в словах, мысленно клеймил мошенниками обещающих спасти «водобоязненных», смеялся над сводниками. От нечего делать и желания хоть как-то отвлечь себя от тяжкого ожидания, книжник направился в гости к одному особо усердно рассказывавшему о себе гномьему чудеснику, и даже заплатил за возможность услышать совет. — Глаза болят? — совершенно непонятно, как угадал недуг нового посетителя целитель. Точно маг! — Могу продать одно из уникальных снадобий, если оно тебе по карману. Берен посмотрел на цены и решил, что лучше купить ещё один дом, чем видеть, как эльф. — Тогда посоветую более скромный способ, — гном многозначительно погладил длинную чёрную бороду, удивительно контрастирующую с полностью седыми до белизны волосами. — Девять дней не ешь мяса, в том числе рыбу, птицу и орчатину, а также, себе подобных. Пей только прозрачное. Никаких ягодных или травяных напитков, никакого молока. Утром десятого дня, после сна обильно помочись, и девять раз до следующего сна протирай глаза смоченной в получившемся внутри тебя эликсире конопляной тряпицей. Через девять дней увидишь всё. Подумав, что ещё никогда в жизни не платил за столь странную сказку, Берен поблагодарил целителя и пошёл дальше гулять по странному поселению. После довольно утомительного блуждания между ничем не примечательными домишками фиримарский книжник вышел на маленькую площадь, где крутивший пыльные вихри ветер бросил в воспалённые глаза мужчины песок. Выругавшись и с огромным трудом проморгавшись, Берен заметил двоих музыкантов с инструментом очень сложной и непонятной конструкции, перед которыми лежала перевёрнутая шляпа с широкими полями. Видимо, внутри находился камень, раз она не улетала от ветра. То, на чём играли местные менестрели, напоминало выброшенную в яму кучу дудок, гуслей, лютней и цветочных горшков. Звучало это устройство тоже более, чем странно, однако Берен решил — он не имеет права пропустить такое самобытное явление, поэтому должен послушать. — Крутится, крутится жизнь колесом, — пели тоже как-то странно гортанно музыканты. — То ли как явь, то ли, как сон. Ходит за мною с печальным лицом, С громким началом и тихим концом. Лестница в небо ведёт в никуда, Время сквозь пальцы уносит песок. В наших стаканах вино и вода, Наша звезда зовёт на восток. Мама, я всё ещё жив! Как феникс из пепла, как кровь на руках палача. Мама, я — полоз во ржи, Я — сорванный колос, сгоревший огарок, свеча. «Мама, я всё ещё жив», — повторил про себя Берен, внезапно вспомнив, что ему снилось в эту ночь: он видел дом таким, каким помнил в детстве. Видел и маму — молодую, лишь слегка седеющую, которая позвала в сад посмотреть на случайно забежавшего лисёнка с вымазанными в грязи лапами. Сон оказался таким ярким, что теперь книжник не мог точно сказать, случалось такое в детстве на самом деле или нет. После пробуждения всё начисто забылось, но из-за услышанной песни снова ярко встало перед глазами. «Мама, я всё ещё жив». Что-то в этих словах заставляло чувствовать тревогу, словно это «всё ещё» ненадолго. Тем временем музыканты продолжали выступление, несмотря на полное равнодушие проходивших мимо поселенцев: — Мерцаньем звёзд окружена, В невинности стыдлива и нежна, Мне так сегодня ты нужна! Нужна, как путнику ночлег, Как хлеб — голодным, узнику — побег. Спаси меня на миг, на век… И всё, что было до тебя, покажется чужим, Как будто всё случилось не со мной. И, стоя посреди руин отчаянья и лжи, Я вдруг пойму, что я ещё живой. Обернувшись на столбы с объявлениями, Берен отыскал глазами свои. Поначалу было очень страшно за собственную дочь и сына Брегора, поскольку казалось очевидным — мальчик и девочка остались без дома, а до этого мальчик и девочка делали нечто сомнительное, значит, это они и есть. Но потом книжник оценил, сколько беспризорников гуляет в этих местах, сколько детей разыскивается, и успокоился — связать что-то противозаконное со сбежавшими юнцами удастся только при наличии неопровержимых доказательств преступления. Которых, разумеется, нет. Совершенно не подумав дать хотя бы мириан музыкантам, Берен пошёл прочь с площади, стараясь пусть и частично запомнить услышанные песни, чтобы потом их записать. И вдруг превратившаяся в марш грустная мелодия заставила остановиться. — Мы выживали с детства Среди обугленных руин, Как звери! — уже не пели, а почти кричали менестрели со странным инструментом. — Здесь о любви все песни, Но жизнь по правилам чужой войны — Нет веры им! Нет вождей и флагов, Даже прошлое отравлено — В нём правды нет! Но мы не знаем страха! И вопреки всем предсказаниям, Мы ещё живы! И кровоточат карты, По рваным линиям границ Разде́лены. Врагами стали братья, Найдём ли силы вновь построить мир Потерянный? Без вождей и флагов, Вопреки ветрам отравленным, Несущим смерть! Чтоб жить, не зная страха! Пускай же всеми мы оставлены, Мы ещё живы! Без вождей и флагов, Вопреки ветрам отравленным, Несущим смерть, Живём, не зная страха, И мир достанется по праву нам — Мы ещё живы! Здесь! Вспомнив о мирианах и решив попросить самих авторов записать для летописи свои песни хоть на чём-нибудь, Берен повернул обратно, но вдруг услышал за спиной голос заботливого стража: — Вот он где! Господин Белемирион! Для тебя вести пришли. Возвращайся в башню.