Свет проклятых звёзд

Площадь была усыпана цветами. Срезанные розы, лилии, ромашки, колокольчики, тысячелистник, вересковые колоски символично увядали, осыпаясь дождём лепестков с арок, скульптур, балконов дворца. Отовсюду лилась печальная музыка, однако ни одного менестреля видно не было. Торжественно-мрачная атмосфера заставляла эльфов склонять головы, молчать или говорить шёпотом, прятаться за тёмной скромной одеждой. — Теперь я боюсь возвращаться домой, — сказал Арастур Линдиэль, взяв её под руку, словно супругу, — уже второй раз подряд я попадаю на похороны, переезжая с места на место. — Значит, — леди отстранилась, — можешь поехать в Таргелион к нолдорану Карнистиру. Чтобы не рассмеяться, охотник закусил губу. — Это приказ королевы? — поинтересовался он. Линдиэль не успела ответить, потому что увидела около тихо журчавшего фонтана-лестницы знахарку Митриэль. Сейчас, впервые за всё время знакомства, мрачный вид Нолдиэ выглядел уместно. — Я не хочу обсуждать то, что здесь происходит, — сразу пресекла вопросы калека, скрывая лицо и левую сторону тела чёрной расшитой тканью. — Королева Анайрэ не простила бы ни мне, ни мужу гибель дочери, а я не понимаю, почему самым близким Ириссэ отказано в посещении её могилы. Когда я вернусь в Валинор, — Митриэль опустила ладонь в фонтан, — то не заеду в Тирион ни на день, ни даже на миг. — Вала Улмо не благословляет плавание через море, — мрачно ответила дочь лорда Корабела. — Я подожду, сколько надо, — словно сквозь слёзы произнесла Митриэль. Знахарка говорила что-то ещё, но Линдиэль забыла обо всём и обо всех: на площади лишь на миг мелькнула фигура Астальдо, но этого оказалось достаточно, чтобы ненависть, любовь, обида и желание отомстить снова ослепили и вскружили голову. «Он… он… Растоптал мою гордость! Мою любовь! Меня саму! Он…» На глаза навернулись злые слёзы, но вдруг рядом возник Нолдо в сине-звёздном одеянии с чёрным лёгким плащом. — Госпожа, — вежливо произнёс он, — мой король готов принять тебя. В голове всё совсем смешалось. Да, действительно, было в планах говорить с Нолофинвэ. Он знал о любви Линдиэль, давал согласие на брак сына… Нолофинвэ специально позвал её именно сейчас, когда Астальдо приехал? Но что это даст? Здесь всем не до любви: известие о смерти принцессы Ириссэ потрясло Хитлум, и… — Прости, что вмешиваюсь, — неожиданно, будто из ниоткуда возникла Зеленоглазка, — леди Линдиэль! Как я рада! Знахарка обняла бывшую помощницу, отстранилась, улыбаясь. — Знаешь, леди, — тихо произнесла она, — я совсем лишилась рассудка! Была уверена, будто моему другу грозит опасность, всё бросила, приехала сюда, а его давно здесь нет! Ай, ладно, все мы иногда поступаем глупо. Кивнув, Линдиэль посмотрела на Арастура: — Лорд-охотник, тебе не обязательно всегда находиться рядом со мной. — В груди защемило. — Я скоро отправлюсь к королю… — К горлу подступил ком. — Я не держу тебя. И, схватив Зеленоглазку за руку, Линдиэль потащила колдунью с площади в сторону цветущих кустов вдоль дорожки. — Послушай, — прошептала дочь лорда Новэ, уже не чувствуя себя живой и настоящей, полностью растворившись в жажде уничтожить обидчика, — однажды ты сказала, что можешь… *** — Ты ещё можешь исправить своё положение, отец! Да, утрачено слишком многое, но не всё! — Финдекано, растрёпанный, потерянный и одновременно пугающе-решительный ворвался к верховному нолдорану в зал, где собрались лишь самые ближайшие верные. Аклариквета, разумеется, не было. — Я не могу вернуть дочь, — отрешённо произнёс Нолофинвэ, смотря в бокал. — И сына тоже. Сыновей. — Послушай, — принц с ненавистью взглянул на расположившихся за столом Нолдор, зная об их отношении к себе, посмотрел на портрет Ириссэ на стене и с трудом сохранил спокойное лицо, — отец… — Сын, — король не дал ему договорить, — сядь и просто помолчи. — Помолчать? Ты делаешь хуже всем, устраивая этот ненужный пышный траур! Скажи, кто придумал, будто Ириссэ сбежала из основанного Турукано города и вышла замуж за орка, который её похитил? Что за история, будто она смогла убежать из заточения, но орк выследил её и убил, за что был казнён? — Финьо. Принц ещё раз осмотрелся и понял, что в зале отсутствует Варнондо. Это точно не обещало ничего хорошего, однако думать про очередные странные дела родителя Финдекано не хотел. — Отец. Ты понимаешь, что Ириссэ для многих твоих подданных никогда не существовала? Больше половины жителей Хитлума никогда её не видели! Да, она умерла, но ведь даже не на поле боя! Наша боль пусть останется только нашей! Не нам выставлять напоказ своё горе! Ты знаешь, сколько людей гибнет в Дор-Даэделот ежегодно?! Ты смотришь присылаемые списки? — Ты не представляешь, что такое смерть ребёнка, — тихо сказал Нолофинвэ. — Но тысячи людей представляют. И в их глазах ты сейчас поступаешь кощунственно! — Сядь и помолчи, сын. Сядь и помолчи. *** Зеленоглазка открыла дверь в свои покои. Обычно шумное крыло дворца, где жили музыканты Аклариквета с семьями, нынче погрузилось в молчание, лишь изредка с улицы долетала печальная музыка без слов. — Сейчас, — колдунья заперла замок, когда Линдиэль вошла, — ты должна говорить абсолютно честно. Иначе всё зря. — Но… мне нечего сказать… Всё происходило словно в тяжком сне, и даже нарастающее волнение не рассеивало морок. — Я заплачу, сколько угодно… — Плата никогда не бывает достаточной, — произнесла с нотками обречённой угрозы в голосе Зеленоглазка. — Садись. Стол. Стул. Чаши. Огонёк, кипит вода. Воздух дрожит от незримой, неслышимой магии. Серебряная ложка перемешивает измельчённую траву и пузырьки. — Что в тебе ему нравится? — Ни… чего? — непослушным языком ворочать не получалось. — Нужно найти зацепку. Любую. Отпусти себя, вспомни. И говори. Линдиэль закрыла слезящиеся глаза: — Сто лет прошло, но помнит старый клён Историю о дне печальном этом… Я полюбила Астальдо, ничего о нём не зная! А он женат! Она мила, и он в неё влюблён. Моя любовь осталась без ответа! Астальдо отверг мои чувства! Что бы я ни делала, он гнал меня прочь! Он… Ненавижу! Колдуй, Лайхениэ! Пусть он лишится сердца! Зеленоглазка на миг замерла, во взгляде появилось опасение. — Пусть тьма его не сможет одолеть, — голос Линдиэль зазвучал страшно, колдунья почувствовала мощь, исходящую из самого сердца несчастной эльфийки. — Но ты за это отдаёшь всю силу! Пускай увижу пред собою смерть! — Он будет жить, любовь и боль отринув, — перехватила песню Зеленоглазка. — Ты достаточно вложила души в мои чары, но всё же… Свечи загорелись сами собой, травы смешались в кроваво-красное подобие вина. — Линдиэль, что можешь дать ты, чего не дала она? — Я искренне люблю! Искренне! Глаза колдуньи выразили сомнение. — Честность? Что ж. Пусть честность. Слушай и запоминай: добавь отвар в любой напиток, выпейте вдвоём. Можешь налить всем гостям, если уединиться не выйдет — подействует зелье всё равно только на одного эльфа. Не жди результата сразу — Финдекано не глуп, он заподозрит неладное, если мгновенно влюбится в тебя. Наберись терпения и жди. Главное — не напоминай ему о прошлом. Свечи, чаши, стол, стул, аромат трав. Всё смешалось в безумный сон, казалось слишком нереальным, и дочь Кирдана не могла поверить, что это происходит на самом деле. Отвар будто сам собой вылился в вино, закупорился, притаился. Линдиэль отдала колдунье мешочек мирианов и, всё ещё не веря в реальность происходящего, поспешила в свои гостевые покои, чтобы слуги помогли одеться, причесаться, подобрать украшения. Только не фиолетовый. И не синий. И не красный. Не белый, не чёрный! Какой же?! Проклятый Астальдо! Ненавижу! Люблю… Искренне. Честно. И безответно. *** Тишина длилась целую эпоху. Нолофинвэ хотел рассказать сыну, как узнал о смерти дочери. О том, как на столе появилось письмо с чёрной лентой. Его принесла не птица — в Хитлум приехал молчаливый посланник от младшего сына, отдал конверт и исчез, но верховный нолдоран приказал выследить гонца. В Варнондо сомневаться не приходилось, поэтому Нолофинвэ был уверен: военачальник найдёт тайное убежище сына своего владыки и сможет сохранить местонахождение города в тайне. Хотелось узнать, кому ещё в Белерианде известно, где поселился Турукано, однако Нолофинвэ не представлял, как именно это выяснять, ведь чем больше задастся вопросов, тем неискренней окажутся ответы. Хотелось многое сказать, но сохранялось понимание — если начать говорить, Финдекано произнесёт слишком много лишнего. Думая обо всём этом, верховный нолдоран вдруг осознал, что до сих пор не принял гибель дочери. Возможно, именно это неверие и позволяло сохранять рассудок, не начать биться головой о стены и крушить мебель. Всё складывалось хуже некуда, но до смерти Ириссэ хотя бы оставалась мечта однажды помириться с Анайрэ. А теперь… — Будет ли мне позволено войти? — прозвучали слова Линдиэль, и верховный нолдоран кивнул. — Соболезную вашей утрате. Я знала принцессу Ириссэ, пусть и недостаточно близко… Дочь Кирдана осеклась, увидев взгляд Астальдо. — Прости, — потупилась она, ставя на стол бутыль с вином. — Я хотела извиниться и предложить помощь в войне, но, конечно, не в такой момент… Возможно, кого-то смутило бы, что женщина, считающаяся в некоторых землях королевой, сама наполняет бокалы и подаёт их, но мысли верных владыки были заняты совсем иными проблемами. — В мои владения тебе путь закрыт, — Астальдо посмотрел в глаза Линдиэль, теперь одетой в золотое с бежевым, частично скрытом тёмно-серой накидкой. — Это не обсуждается. — В память о твоей сестре, — подняла бокал дочь Кирдана, и рука эльфийки предательски задрожала. К тосту присоединились все. Финдекано медлил, однако отец осуждающе покачал головой, и принц выпил своё вино. Линдиэль побледнела, страх отрезвил, и влюблённая дева поняла, что не знает, как теперь быть. — Я возвращаюсь в Барад Эйтель, — поднялся с места принц. — Хочу верить, отец, что ты послушаешь меня. Хоть в чём-то. Например, отправишь домой химрингского посла, поскольку Варнондо давно вернулся. — Карнифинвэ здесь нравится. Он сам не желает уезжать, — невинно поднял брови верховный нолдоран. — До встречи, сын. Надеюсь, ты всё-таки перестанешь осуждать меня по каждому поводу. Двери громко закрылись, и Линдиэль почувствовала — она готова расплакаться. Уверенность, что снова всё бесполезно, заставила опустить руки. Сейчас Голфин спросит про Оссирианд. Придётся отвечать. Проще сбежать и никогда больше здесь не появляться, но… Арастур ведь надеется. Надо пересилить себя. Хотя бы ради этого чудесного эльфа. *** На площади по-прежнему молча ходил народ, оссирианский охотник старался не слишком выделяться из толпы, однако получалось плохо. Взгляд равнодушно скользил от эльфа к эльфу, и вдруг остановился на высокой широкоплечей девушке, во взгляде серых глаз которой ясно читалось осуждение. — Леди не нравятся выбранные для дней скорби цветы? — осторожно поинтересовался Арастур, представив, как прекрасно выглядела бы незнакомка, если бы оделась в шкуры и взяла в руки оссириандский лук. — Райвен, — немного резко произнесла эльфийка. — И нет, дело не в цветах. — А в чём же? — В том, что я должна быть здесь, но сердце моё осталось в чаще, на охоте. Брат вождя просиял. — Леди Райвен, — выдохнул он, — ты мечтала когда-нибудь поехать в Семиречье? — В качестве кого? Арастур очень хотел ответить честно, однако не осмелился. — Это решать леди Райвен, — уклончиво сказал охотник. — Не стану навязывать выбор. Подул ветер, и на тёмной ткани платья затрепетали облетевшие с умирающих цветов лепестки. — Спасибо за это, — дочь военачальника улыбнулась. — И за приглашение. Пожалуй, приму его, если смогу пересечь хитлумскую границу. — Способ всегда можно найти. — Да, например, притвориться мешком свеклы. Избежать неуместного смеха удалось лишь с помощью ветра, вновь принёсшего лепестки. Мелодия арф изменилась, заиграла печальнее, а небо заплакало редкими, едва заметными слезами, что бывают перед сильным дождём. Над хитлумской столицей стремительно собирались тучи.