Свет проклятых звёзд

— Халадинам нужен вождь! Вождь. Вождь! Не леди-вождь. Халет много раз слышала такие слова, и с каждым годом всё чаще и громче. — Мужик нужен! Муж! Да-да, сильный, грозный, такой, чтоб валить и сношать хотелось. Под которого бы лечь любую бабу потянуло. Чтоб рожать от него всем жёнам племени! Но Халет не представляла такого мужа. Вспоминался погибший любимый — единственный в жизни. Их могло бы быть больше, много больше. Только зачем? Ни бывший единственный, ни кто-либо иной не производил впечатление того самого вождя, под которого готова лечь любая. От которого мечтает родить любая. Кого только нет в Бретиле: охотники, мастера, рыбаки, красавчики-бездельники, но Халет не мечтает о потомстве от них, значит, всё, недостаточно великие для лидеров! — Да ты ж бездетная! Да и возраст… Пусть племянник вождит. «У-у-у! У-у-у-у! Я вам покажу!» *** — У-у-у! Старуха, в которой ни один таргелионский нолодранец, скорее всего, не узнал бы гордую леди-вождя Халет, погрозила разыгравшимся детям кулаком, а потом взялась за палку. Опухшие шишковатые суставы не давали нормально ходить, а скрюченные, почти неподвижные пальцы — работать, однако Халет всё ещё была в силах хорошенько ударить надоевшую визгом мелюзгу. — У-у-у-у! Я вас счас! Молодая женщина поспешила оказаться между детьми и выжившей из ума старухой, уверенной, будто она вождь. — Тихо, тихо, — заговорила то ли малышне, то ли Халет защитница юного поколения халадинов. — Разойдись, помирись и больше не дерись. Рядом появилась младшая невестка, позвала злобную бабку в дом. Та похромала ко входу в не слишком добротно сложенную деревянную избу, но вдруг увидела у сродницы вёдра с водой. — Дай донесу! — Не надо, ба, я сама. Мне не тяжко. — Давай! — заорала, замахиваясь палкой, Халет, хромая и горбясь, сдувая с морщинистого лица редкие седые патлы. Завоняло мочой. Родня знала — после нолодранской тюрьмы бывшая леди-вождь не всегда успевала добежать до горшка, особенно по ночам, а уж с возрастом и вовсе пришлось, как младенцу, пелёнки подкладывать. Все всё понимали, но делали вид, будто не замечают. — Да куда тебе тяжести, ба? — Давай, говорю! Невестка подчинилась. Она знала — спорить бесполезно, но каждый раз пыталась всё равно. А как иначе? Старухе давно не по силам тяжёлая работа, но как воззвать к разуму той, что давно выжила из ума? — У-у-у-у! — Бери, ба. Спасибо за помощь. Что б я без тебя делала? — То-то же. Халет взяла палку под мышку, подняла полные вёдра и поплелась к дому. — Хал! — прохрипела она, чувствуя, как темнеет в глазах. То, что никто не выкрикивал в ответ боевой клич, сильно расстроило, и по-прежнему считавшая себя леди-вождём старуха подумала, что покажет молчунам, как надо приветствовать главу племени. Болело вообще всё тело, особенно спина и колени, мокрая тряпка между ног сильно мешала, но вёдра донести надо! А то муж им нужен, видите ли. У-у! С трудом добравшись до крыльца, вскарабкавшись на него с усилием, будто преодолевала горный перевал, Халет поставила воду и села на ступеньки, думая, что немного отдохнёт и тогда уж точно разгонит мелюзгу. Или она что-то другое собиралась сделать? Надо было кому-то всыпать. Нолодранцу! Да. Только кто это? Имя помнилось, а лицо… Зато перед глазами появился чёткий образ матери. Давно не виделись! Но её не забыть. — Эй, ба! Кто-то, кажется позвал. — Ты как? Пойдём в дом! Приляжешь. — Сама иди! Я — лучше всех! — Ба! Дай руку. Халет поняла, что не может. Мир вокруг вдруг странно изменился: всё вроде бы осталось знакомым, но узнать ничего и никого не получалось. И назвать. Тело словно перестало слушаться, злость и паника больше не осознавались, хоть и присутствовали, а потом всё исчезло и угасло вместе с попыткой позвать на помощь маму. Не осталось ничего. *** — Где же моя горячая старушка? — Ульг зашёл в дом, который с виду представлял из себя пекарню, но на самом деле все, кто надо, знали: хлеб — не главный заработок хозяйки. — Ещё раз назовёшь старушкой, укушу сам знаешь, за что! Оставшись на севере, за Железными Горами, бывший раб точно не дожил бы до нынешнего возраста, либо был бы настолько больным, что о женщинах думать бы не смог, но Ульг поселился в эльфийском королевстве, поэтому, казалось, с годами только молодел. Как и хозяйка «пекарни». — Я те укушу, зараза! — А чо? — полноватая женщина с крашенными в огненно-рыжий седыми волосами соблазняюще усмехнулась. — Нельзя? — Ладно, пошли уже. Мужчина порылся в карманах, достал золотой мириан, положил между пышных напудренных грудей, которые в стоячем положении поддерживал тугой корсет под платьем. — Променяешь меня на молодуху, — пригрозила бывшая подруга Халет, — расскажу гномам, как ты их обоз вчерашний на самом деле досматривал. — А ты-то откуда знаешь? — Ульг напрягся. — А чо, думал, я дура? Дверь в потайную комнату закрылась. На широкой кровати было постелено чистое бельё, бархатный балдахин лишь частично скрывал подушки, словно платье распутницы — её тело. Ещё лет десять назад бывший раб, вероятно, прыгнул бы на матрас с разбега, словно юнец, однако теперь он осторожничал, потому что когда последний раз это сделал, его скрутило так, что не только перестали требоваться ласки, но и с жизнью едва не простился. — Соси давай, старушка, — Ульг удобно улёгся, спустил штаны. Разумеется, стручок давно обвис и не поднимался сам, но волшебные травки в сочетании с щербатым ртом опытной «пекарши» творили чудеса. — Чо? Как ты сказал? — Соси, не отвлекайся. Дело пошло быстрее и легче, чем в прошлый раз, когда торговцев не удалось ни обмануть, ни запугать, поэтому и настроение было не игривым. Зато сегодня… — Эй, слышь?! — в дверь вдруг начали долбить, и женщина в ужасе вскочила, принялась вытирать рот. — А ну открывай, шлюха! В тайной комнате не было окон, только задний ход, однако с той стороны тоже послышались шаги. — Прячься под кровать! — скомандовала бывшая подруга Халет, и Ульг, неловко натягивая штаны на опадающий обслюнявленный стручок-не-торчок, сполз на пол. Одновременно с падением на пол сорванной с петель двери бывший раб Моргота скрылся в спасительной темноте за свесившимся покрывалом. — Я тебе не эльфий одуванчик! — прозвучал злобный скрипучий голос. — Меня твои обещания не впечатляют! Где мой товар? — Да задержался ж! Я говорила! — Враньё! Ты мои мирианы в щель свою затолкала! Отдавай! — Чо?! — Вот чо! Раздался истошный крик, потом звук падения, а после — край спасительной ткани приподнялся, и Ульг увидел мерзкую ухмыляющуюся рожу. *** Стражник-Нолдо внимательно посмотрел на истыканные ножом трупы. Женщина была простой горожанкой, зарабатывала, как умела и, в отличие от её бывшей правительницы, соображала, что сильным надо подчиняться, а не громить их дворцы, а если совершила глупость — необходимо извиниться. В любом случае, смерть этой аданет никого не заинтересует, а вот мужчина… Эльф ещё раз внимательно взглянул в лицо старика. Да, это Ульг, брат Бора, что привёл свой народ в Таргелион. Конечно, авторитет этого типа был не слишком высок, но лучше не допустить беспорядков, которые могут учинить его сыновья, мстя за отца. У стражника-Нолдо был проверенный способ усмирения недовольных — фальшивые мирианы, спрятанные среди крупы, овощей или фруктов. Подбросишь такой мешок, и бунтарь уже не про разбой думает, а ищет способы выплатить непосильный штраф за нарушение торгового закона. Но всё-таки ссориться с семьёй вождя смертных не хотелось. Значит, пусть думают, будто любовники убили друг друга из-за ревности. Известно же, чем хозяйка пекарни на самом деле зарабатывала, вот и ожидаемый финал наступил. Неудивительно! — Уберите трупы, — приказал помощникам страж. — Здесь не в чем разбираться — семейная ссора. Лавку выставим на продажу. Зовите оценщика. *** Несмотря на то, что ехал в поселение смертных, Арастур оказался не готов попасть сразу на пышные похороны. Халадины прощались с кем-то очень важным для себя, и эльфов не подпустили даже к границе Бретиля. Решив, что, возможно, так даже лучше, брат оссириандского вождя расположился в относительно чистой и нетронутой части леса. Однако и здесь оказались очень заметны следы соседства с людьми. Глядя на очередной зверски сломанный ствол, охотник подумал: может быть, Младшие с такой злобой бросаются на творения Йаванны, потому что деревья живут дольше, чем люди? Это проявление зависти? Обиды? Жажды отомстить, отыграться хоть на чем-нибудь? «Наверное, если бы эльфы не могли постоять за себя, атани уничтожали бы их с не меньшим удовольствием», — предположил Арастур. От подобных мыслей стало совсем печально.