Свет проклятых звёзд

В шкафу, ящиках и сундуке не нашлось ни верёвок, ни ремней, зато среди ни разу не надетых платьев отыскался прочный шёлковый пояс. Непослушные от волнения руки, которые уже однажды подвели, начали вязать узлы, лента запуталась, упала под ноги, пришлось очень осторожно нагнуться, чтобы поднять и начать сначала. Карниз на окне выглядел надёжно. Пришлось пододвинуть стол к подоконнику и с огромным трудом взобраться на него, чтобы закинуть пояс на стальную витую перекладину, надеть на шею петлю и спрыгнуть вниз. *** — Ты безмозглая безвольная курица, Бериль! — выругалась в адрес младшей сестры Андрет, снова читая её письмо. — Ты жила с этой девушкой под одной крышей и не смогла поговорить? Курица! Как так можно? Воображение разыгралось, и сборы в дорогу замедлились, однако аданет уже об этом не думала. «Я всегда Аданель боялась! — неровные строки звучали в голове голосом Бериль. Конечно, с последней встречи девочка выросла, говорит уже по-другому, но Андрет помнила её маленькой. — А когда оказалось, что она хотела Брегора убить, я поняла, что больше никогда даже близко к ней не подойду!» Замерев на месте, аданет представила то, что описывала своей кривой лапой трусливая курица: крупная девушка с усами и короткой стрижкой, с перевязанной ногой сидит запертая в комнате, около двери в которую выставлена охрана, а несчастные приёмные родители пытаются с ней говорить. Действительно страшно, только это совсем иной страх, а не как у безмозглой курицы из-за громкого звука во дворе. *** На Белемире не было лица. Просидев безвылазно в библиотеке две ночи и день, книжник пришёл к супруге и, приказав нянькам заняться Береном, заговорил вполголоса, шмыгая носом: — Я не представляю, что теперь делать. Я не смогу согласиться на казнь нашей девочки, но ведь оставлять в Фиримаре её тоже нельзя! Но если изгнать, куда она пойдёт? Это ведь верная смерть для неё! А держать в тюрьме… Когда думаю о том, как она чахнет в камере, слёзы наворачиваются! Да, она нам не родная, но ведь и не чужая, правда? — Давай попробуем поговорить с нашей дочкой вместе, — взяв мужа за руку, предложила Аданель-старшая. — Я верю: однажды она всё расскажет. Напишет. Она ведь грамотная девочка! — Знаешь, чего я боюсь? — с трудом произнёс Белемир. — Что вдруг окажется… что это чисто женское, из-за ваших кровотечений, что она не как все женщины просто становится бешеная и плаксивая, а готова убивать! Понимаешь, если её поступок был не заговором или личной местью, то мы не сможем защитить Аданель. — Она всегда была странной девочкой, — напряжённо застыла женщина, — но что ей сделал Брегор? — Как что? — книжник посмотрел жене в глаза. — Он при строителях обвинял меня в недосмотре. Да, не говорил этого прямо. Но ведь всё равно ответственность за кражу стройматериалов на мне. Просто… — он покачал головой. — Ты представляешь, что будет, если Аданель станет бросаться с оружием на всех, кто повышает на нас голос? — Я не знаю, что делать, — Аданель-старшая заплакала. — Но мы должны понять, зачем она это сделала. Если кто-то её заставил, необходимо понять, кто именно. — Разумеется, — отведя взгляд, Белемир покачал головой. — Мы обязаны найти заговорщиков, потому что в противном случае подозревать станут меня. — Нас. — А тебя почему? — книжник искренне изумился. — Зачем женщине власть над народом? *** Долго сдерживать слёзы не получалось, однако откладывать разговор с дочерью было бессмысленно. В Фиримаре давно действовал единый для всех закон: преступник обязан в полной мере возместить ущерб пострадавшим, если речь идёт о краже, разбое или ином причинении вреда, вроде поджога, выбитого окна и тому подобного. Если же дело касалось убийств, избиений, изнасилований, злодея отдавали близким жертвы или самой жертве. В таком случае самосуд, каким бы жестоким ни был, преступлением не считался. В случае отсутствия родственников убитого, виновника казнил палач. Разумеется, каждый случай отдельно рассматривался, порой судебные разбирательства затягивались, осложняя жизнь и виновным, и невиновным. Представляя, что придётся годами ждать приговора для несчастной приёмной дочери, Аданель впадала в отчаяние. Не помня, что сказала охране у двери, и сказала ли вообще, женщина вошла вместе с мужем в комнату, где держали взаперти приёмную дочь. Не сажать её в тюрьму удалось договориться не сразу и то только из-за перелома ноги. Лекари согласились, что в холоде и сырости подвала травма будет заживать плохо, и возможны осложнения. — Малышка моя… — выдохнула Аданель, снова расплакавшись. Сидя на кровати, поджав здоровую ногу, девушка демонстративно отвернулась. — Дочь, — Белемир положил перед ней дощечку с листом бумаги и протянул перо, обмакнув в чернила, — прошу, будь благоразумной. Мы уже говорили с тобой, и мама говорила. Пожалуйста, не прикрывай тех, кто заставил тебя идти на преступление. Пойми, друзья так не поступают! Возможно, того, кто говорил тебе плохо о Брегоре, тоже кто-то обманул. Помоги нам разобраться, прошу тебя! Ответа не последовало, перо так и осталось в руке книжника. — Мы же любим тебя, доченька! — всхлипнула старшая Аданель, смотря на девушку умоляюще. Не смотря на отца, Аданель-младшая вырвала у него перо и быстро неровно вывела буквы, а потом резко подняла и развернула лист в сторону приёмной матери, чтобы та точно прочитала и правильно поняла молчаливое высказывание: «Пошла вон». Ахнув, женщина взглянула на супруга, тот, поджав губы, кивнул, мол, выйди. Когда за Аданель-старшей закрылась дверь, Белемир сделал глубокий вдох и снова повторил вопрос. На бумаге появилась надпись: «Пошёл вон». — Да почему ты так поступаешь?! — не выдержал книжник. — Не понимаешь, что никто не поверит, будто ты сама решила убить вождя?! Да даже если ты — чокнутая баба, которой хочется убивать, потому что башкой повёрнута, никто в это не поверит! Ты понимаешь, что все будут думать на меня?! Пиши, кто заставил тебя убить вождя! Пиши, я сказал! Иначе в тюрьму брошу! И мать тебе не поможет! Ладони Аданель затряслись, девушка смахнула перо с дощечки и ткнула пальцем в надпись. — Хорошо, — Белемир сжал кулаки и встал. — Я пойду вон. Но я всё равно узнаю, кто это был, ясно тебе, тварь неблагодарная?! Листок, дрожа, устремился в сторону книжника на всю длину вытянутой руки. — Посиди, подумай, — взял себя в руки мужчина и вылетел за дверь. Посмотрев приёмному отцу вслед, Аданель тихо завыла, закрыв лицо подушкой. Как же можно выдать любимого? Это ведь предательство! *** — Как ты, братец? Андрет зашла в комнату, когда приехавшие из добровольного изгнания мама и дед перестали причитать, учить Брегора жизни и удалились. — Полагаю, лучше, чем ты, — скривился вождь, подняв усталые глаза на сестру. Под одеждой уже не виднелись окровавленные бинты, однако, Андрет знала — старший брат пока ещё редко встаёт с постели. — Вернуться хочешь? Аданет села за стол, молча посмотрела на не слишком аккуратно сложенные книги. — Я думала об этом, — призналась она без охоты. — Но меня же ядом заплюют. — Не посмеют, — твёрдо сказал Брегор. — Я узнавал — Фаранор до сих пор не женат. — Думаешь, он меня простит? Беоринг осторожно кивнул. — Его пьяница-брат меня со свету сживёт! — подумав, вздохнула Андрет. — Он меня постоянно оскорблял, даже побои не действовали! Ему негде жить, и он постоянно ночует у Фаранора! Представляешь, что он теперь будет творить? — Проблема только в нём? — Брегор спросил не сразу, лицо помрачнело. — Я… — встретившись глазами с братом, девушка поняла, что тот имел в виду, стало одновременно не по себе и радостно — этого хотелось с самого начала отношений с женихом. — Я не знаю, но думаю, да… — Я могу это решить, Андрет, — вождь заговорил совсем тихо. — Но ты должна мне поклясться, что больше не сорвёшь свадьбу. — Можно мне подумать? — Конечно, — Брегор закрыл глаза, тихо выругался, сморщившись. — Мне сначала надо на ноги встать, потом уже решать семейные дела. Андрет, — он вздохнул, приложив руку к груди, — ты можешь поговорить с Аданель? С той, которая на меня напала. Знаешь, да, что это за человек? Аданет кивнула. — Сможешь? Снова говорить «Я не знаю» стало стыдно. Согласившись помочь и осторожно чмокнув брата в щёку, Андрет решила скорее исполнить обещанное. *** Узлы на шёлковом поясе затянулись под тяжестью тела, раздался скрип, треск, а потом — глухой и звонкий удары от упавших человека и карниза. Комната заполнилась отчаянным воем, срывающимся на хрип, и вбежавшие охранники увидели рыдающую на полу у окна Аданель с петлёй на шее и валяющуюся рядом вырванную из стены витую перекладину. Андрет, пришедшая для разговора, посмотрела на неудачливую убийцу и самоубийцу и подумала, что вряд ли удастся от неё чего-то добиться. Только если хитростью, но и то сомнительно.