Свет проклятых звёзд

Весь путь до Барад Эйтель Белемир пытался возродить воспоминания детства, когда вместе с дядей ехал в Дортонион. Порой казалось, будто узнавались повороты дороги или водоёмы, но это могла быть просто игра воображения. С другой стороны, деревья с тех пор выросли, либо засохли или оказались срублены, появились новые кустарники, ямы, оттого и не возникало в голове ясных воспоминаний. К тому же Белемир понимал — встреть он сейчас дядю Баранора, не узнал бы и его. Только, увы, дяди Баранора, видимо, давно нет в живых. С волнением размышляя о доме, книжник успокаивал себя тем, что уже много лет ни с кем сильно не ссорился, а значит, мстить его семье соплеменникам не за что. Думать о матери было страшно. Белемир вспоминал знакомых сумасшедших, пытался убедить себя, что большинство из них ничуть не вреднее или опаснее, нежели родственники-пьяницы, однако получалось плохо. Одно дело — кто-то где-то, и другое — собственная мать. Как с ней себя вести? Дорога повернула в горы, лошади пошли медленнее, и это злило, но и успокаивало одновременно: сын Бельдир осознал, что отчаянно хватается за последние мгновения без тяжкой ноши, отказ от которой, однако, книжник бы себе никогда не простил. Поняв, что уже давно сидит с открытым томиком стихов разных эльфийских поэтов, смотря сквозь страницы, Белемир убрал книгу в сумку и тяжело вздохнул: извозчик сказал, ехать осталось совсем недолго. Почему-то закралась мысль, что, может быть, путь проделан зря, и матери уже нет в живых. Решив не думать об этом, чтобы не возникало лишних рассуждений, историк достал подшивку листов и начал писать свои опасения, чтобы потом сверить их с действительностью. И пусть всё окажется не так ужасно! *** Погода была замечательная. После затянувшихся дождей, наконец, выглянуло солнце, и на небе засияли радуги, словно крепость Барад Эйтель особо приветствовала гостей. Врата твердыни были заперты, и стражники в фиолетовых плащах с гербом-стрелой сказали ждать позволения ступить на территорию Истока. — Сюда без вопросов пускают только военных, — махнул короткой мощной рукой торговец-гном, стоявший перед длинной вереницей телег. — Остальных проверяют. Белемир с любопытством присмотрелся к соседям по стоянке. Наугрим редко появлялись в дортонионском Фиримаре, торгуя в основном в эльфийских городах, поэтому книжник практически не встречался с Детьми Ауле. Теперь же предоставился шанс поболтать, удивляясь непривычной манере речи и акценту гостей из подгорных королевств. — Я думал о многом, я думал о разном, смоля своей трубкой во мгле, — пел пьяный бородатый торговец, подыгрывая себе на эльфийской лютне. Видимо, поэтому музыка и получалась красивой, несмотря на состояние исполнителя. — Я ехал в тележке по самой прекрасной, по самой прекрасной земле. Дорога, дорога, ты знаешь так много о жизни моей непростой. Дорога, дорога, осталось немного — я скоро приеду домой. Невольно начав подпевать, Белемир отвлёкся от тяжёлых мыслей. — Не понимаю, чем военные важнее нас? — продолжал возмущённо рассуждать торговец, подбоченившись. — Даже если слухи про какую-то дрянь на востоке правда, жрать и одеваться всё равно всем надо! А жён — баловать! Не купишь жене и дочери какую-нибудь красивость, и сам станешь для них хуже Моргота! И где это видано, чтоб Кхазад шпионили в пользу Моргота?! Да никогда! Он наши города лавой залил, выродок валарский! — Лавой? — переспросил книжник. — Так да! Мы жили тут недалеко! — махнул рукой гном в сторону восточных хребтов. — У нас кузницы глубокие были, и вокруг них — города. Так этот гад взял да поднял лаву! У нас в домах дышать стало нечем! И пекло такое, что бороды плавились! — Интересно, зачем? — задумчиво спросил Белемир. — Какой смысл был в этом? — Да это ж северный чудила! В его делах смысл искать — себя не уважать. — Этим пусть военные занимаются! — поддакнул из-под телеги перемазанный в дорожной пыли бородач. — А мы им оружие продадим. — И что непонятного в поднятой лаве? — раздражённо спросил неожиданно серьёзный гном, на невзрачной одежде которого красовался странный герб с киркой и восьмиконечной звездой. В отдалении сидели ещё шестеро наугрим с такими же нашивками. — Если бы не огненные реки, мы могли бы сделать подземные ходы в Дор-Даэделот, а так — хрена лысого! Такой жар никто не выдержит. — Обороняется гад! — донеслось из-под телеги. Крепостные ворота открылись, и эльфы в фиолетовом дали знак гномам со странными гербами проходить. — Они из осадного лагеря, — отмахнулся пьяный певун. — Их везде первыми пускают, хотя они ничем не лучше вон тех! Гном указал на компанию собратьев, большинство из которых весело храпели вокруг догорающего костра. Белемир заулыбался. Решив заранее сделать записи о народе Кхазад, историк окинул взглядом обозы. — Книги везёте? — спросил он у ближайшего торговца. — Да, но за стенами крепостей не торгуем. Договор, извиняй. Вот впустят нас, тогда и полюбуешься. Искренне надеясь, что в Барад Эйтель вспомнит о желании посмотреть хоть какие-то товары, кроме лекарств, Белемир согласно кивнул. Договор, так договор. *** — Нашли мы вашу беглянку, — сказали с порога двое стражей, заходя в пристройку к госпиталю, где Зеленоглазка учила пятерых юных лекарей делать друг другу перевязки. — А я не убегала! — бессмысленно улыбаясь, заявила Бельдир, заправляя под грязную косынку немытые волосы. — У меня зачесалось просто! А от этого есть средство! Если мужик присунет — потом не чешется. Ученики знахарки мужественно сдержали смешки, эльфийская колдунья покраснела. Все, кто принимали участие в жизни спасённой из Дор-Даэделот женщины, знали: несчастная была серьёзно больна из-за беспорядочных связей с орками, и целителям стоило огромных усилий вылечить бывшую рабыню, однако полного выздоровления, конечно, не наступило. Порой воспаления в промежности напоминали о себе, и тогда Бельдир отправлялась на поиски «целебного мужика». Вот и сейчас. Опять. Зеленоглазка позвала знахарей, которые уже давно нашли подход к безумной женщине: мужчины делали вид, что согласны присунуть, а сами усыпляли больную и проводили необходимые процедуры. Хорошо, что в этот раз Бельдир быстро нашлась, и её не успели побить. Проводив жутко неестественно кокетничающую с лекарями женщину, колдунья вопросительно посмотрела на стражу, которая, вопреки обычаю, не ушла сразу, как только доставила Бельдир к целителям. — Пока нет точной информации, — сказал вполголоса один из воинов, — однако учтите, знахари, возможно, скоро вы понадобитесь за стенами крепости. — Почему? — внутренне сжалась Зеленоглазка. — На востоке что-то, — уклончиво ответил Нолдо. — Не знаю пока. Стражники откланялись и ушли, оставив колдунью в замешательстве. Причём тут восток и Барад Эйтель? Или угроза настолько масштабная, что готовиться к войне должны всем Белериандом? Но почему тогда не объяснить? — Я правильно наложил повязку? — спросил вдруг один из учеников, и Зеленоглазка решила не думать о туманных речах воинов. Нужно делать своё дело, а на остальное — воля Рока. *** Решив, что после встречи с матерью времени ни на что не останется, Белемир зашёл в библиотеку, которая была его домом в далёком детстве. Большинство людей книжник видел впервые, а из тех, кого сын Бельдир помнил по именам, в живых остались только трое чтецов. Можно было бы остаться с ними на ужин, однако Белемир не хотел откровенничать с ними, а значит, разговора всё равно бы не вышло. Посмотрев на стихи основателя библиотеки, по-прежнему висевшие в рамочке на стене, книжник сдержанно распрощался с бывшими наставниками и направился в госпиталь. На сердце становилось всё тяжелее и тяжелее. *** — Выпить хочешь? — выслушав Белемира, предложил молодой знахарь, встречавший посетителей в госпитале. — Нет, — с трудом ответил бледный и заливавшийся потом сын Бельдир. — Я никому не скажу, — прошептал лекарь. — Выпей. Легче станет. — Нет, — отрезал Белемир. — проводи меня к матери. Потянулись коридоры и лестницы, всё смешалось и размылось, начало покачиваться, а потом открылась дверь. И мир разделился на две части: до встречи и после. Безумно улыбавшаяся старуха, сидевшая на стуле, выпучив глаза, задрыгала ногами, захлопала в ладоши и завопила: — Папа! Папа! Гостинцы принёс? — Здравствуй, мама, — через силу выдавил давно заготовленные слова Белемир. — Какая я тебе мама? — возмутилась Бельдир. — Я своих сыночков и дочек, — трясущаяся ладонь начала гладить невидимые головы на уровне колен, — своими руками убила. Пять мальчиков и три девочки. Всех убила. Палку между ног тык — и нет мальчика, тык — и нету девочки. Тык! И всё. Больно! У-у, кровь струёй! А, фу! Знахари, находившиеся рядом с безумной женщиной, посмотрели на ошарашенного Белемира. — Проводить до выхода? — спросил юный лекарь, показавший путь до палаты. Сын Бельдир схватился за воротник, за лицо, сцепил руки, вытер ладонями лоб и шею. — Мама, — выдохнул он, — это я — Белемир. Ты меня не убила. — Я всех убила, — деловито сообщила безумная, — зато у меня есть папа и вну-у-чек. — Внучек? — сын Бельдир вопросительно посмотрел на знахарей, и те указали на свёрнутое полотенце. — А, внучек. Хорошо. У тебя большая семья. Поедешь домой? Женщина пуще прежнего выпучила глаза и вдруг зарыдала, словно младенец. — Борон и Баранор меня будут обыгрывать! — принялась она жаловаться. — А дед не вступится! Дядя меня накажет! И тётя отругает! Она вечно меня ругает! Она злая! Злая! Злая! А где мама? — Так ты поедешь домой? Бельдир замерла, потом сделала знак подождать. — Вну-учек, — схватилась она за свёрток, принялась его целовать. — Поедем. Поедем! И Белемир заплакал.