Свет проклятых звёзд

Когда в Барад Эйтель прибыл отряд, собранный трудами менестрелей Аклариквета, Зеленоглазка догадывалась, что вскоре придётся вести сложные разговоры с множеством случайно забеременевших от незнакомцев незамужних дев, которые не смогли сделать вид, будто носят ребёнка кого-нибудь, кто не против жениться. Однако, колдунье не приходило в голову, что кто-то приедет уже в интересном положении. Что ж, смертные полны сюрпризов, и хорошо, когда находятся те, кто готовы взять подобные неожиданности на себя. Постаревшая, однако сохранившая ясный ум даже после похорон всю жизнь болевшего сына, знахарка сразу переняла заботу о несчастной соплеменнице, зная, как тяжело эльфийки реагируют на вопросы о прерывании беременности. Посадив перед собой разрыдавшуюся юную деву, у которой ещё не был заметен живот, целительница налила стакан воды и ласково спросила: — Как твоё имя, милая? — Бельдир, — всхлипнула будущая мама. — Из рода Беора. — Славный род, — на всякий случай сказала знахарка, не помня новое имя старого знакомого, поэтому не поняв, о ком речь. — Расскажи, что случилось? — Я не собиралась с ним… ну… в постель ложиться, — сквозь слёзы проговорила Бельдир, стыдясь своей истории, — мне хотелось просто назло тому эльфу с другим пококетничать. — А он взял и затащил в кустики, да? — Да! А я не возражала. *** Вечер был холодным после дневного дождя, поэтому горячительное, купленное в ближайшем селении пришлось как нельзя кстати. Эльфы утверждали, что до Барад Эйтель осталось меньше половины пути, а значит, если по дороге не будет долгих остановок, к началу зимы отряд будет уже в крепости. Лантасир то и дело повторял, будто поход выдался удачным — за время путешествия удалось набрать почти две сотни новых разведчиков, и это можно было считать успехом. — Поднимите кубки, Воины Света! — под музыку арфы говорил менестрель, пока его помощники разводили костры на очередной стоянке. — Вы можете гордиться собой! Бельдир видела — певец снова обращает внимание на кого угодно, но не на неё, и после второго опустошённого кубка стало особенно обидно. Сидевшего рядом юношу, крепкого, с густой чёрной щетиной, девушка раньше старалась не замечать, поскольку он был из тех, про кого бабушка всегда говорила: «Слишком горяч — его факел будет стремиться осветить и согреть как можно больше спален». Но сегодня именно Гелемир казался лучшим кандидатом, чтобы досадить равнодушному певцу — этот молодой сын кузнеца точно не откажется от внимания девы, подыграет, да к тому же внешне весьма хорош. Стоило Бельдир как бы в шутку взять Гелемира под руку, как тот сразу же обнял её и совсем не за талию. Эльфы вдруг насторожились, однако дело было, к разочарованию девы, не в её любовной удаче — с юга прискакали дортонионские стражи. В очередной раз восхищая влюблённую Бельдир храбростью и готовностью защищать своих помощников и отряд, Лантасир отложил арфу, спешно встал от костра и вышел навстречу всадникам. — Прячемся! — вдруг подскочил Гелемир, хватая девушку в охапку и бросаясь с ней в густые заросли неподалёку. — Это за мной! Мы с батей железо спёрли у оружейников. Его уже выследили, а я сбежал в армию. Но, кажется, всё равно нашли, сучьи выродки. Сделай вид, что мы тут детей делаем. *** — И вот… сделали… — Тебе хоть понравилось? — спросила знахарка совсем пригорюнившуюся будущую маму. — Не очень, — честно призналась Бельдир. — Но на следующую ночь было хорошо. И потом. Мы только этим и занимались, пока ждали, когда… Лантасира отпустят. — Стража? — Да, они не за вором железа оружейного гнались, а за хитлумским шпионом. *** Прошло почти четыре дня, прежде чем менестрель вернулся в лагерь. Выглядел он неважно, однако улыбался и сразу же снова начал петь. Но Бельдир видела — любимый не в порядке, его, наверно, били… Когда весь отряд спал, а эльфы продолжали сидеть у костра, девушка осторожно прислушалась к беседе, которая велась под завораживающую усыпляющую музыку арфы и флейты. — Стражники сказали, что знают меня, — отпивая вино, говорил Лантасир, — помнят, как я оскорблял их короля во льдах. Сказали, что не верят ни одному моему слову, однако требовали множества ответов. Потом заперли в подвале и сказали, что спросят владыку Финдарато о моей дальнейшей судьбе. Менестрель замолчал, долго смотрел на огонь. — Как видите, я жив и свободен. *** — Когда я услышала про оскорбление моего любимого короля, то не хотела верить, что это правда! — взбодрилась Бельдир. — Меня всегда учили, что у любой вражды две стороны: одни правы, другие — против них. Всё! И те другие — ужасные монстры, которых нельзя любить, уважать, слушать, верить им, потому что внутри они, как гнилое яблоко. Я рассказала об этом Гелемиру, а он… — Утешил любовью? — старая знахарка улыбнулась. — Да… — снова смутилась будущая мама. — А потом он сбежал, когда меня однажды утром стошнило. А Лантасир… — Тебе сейчас не надо думать о политике, милая, — утешающим тоном проговорила женщина, — скажи, что с ребёнком делать собираешься? — Я… Знахарка терпеливо ждала, однако молчание затянулось, и старая женщина продолжила беседу сама: — Сейчас зима, до весны ваш отряд точно никуда не пойдёт. У тебя есть время решить, будешь ты рожать или нет, и я тебе в любом случае помогу. Если надумаешь оставить ребёнка… — Дед сказал, чтобы я вернула потомков на родную землю! — выпалила Бельдир. — Сама могу жить среди чужаков и врагов, но дети пусть остаются в родовом гнезде. Но я ведь не могу сказать, кто отец моего ребёнка! Да я и не знаю толком! — Решение за тобой. Если надумаешь рожать, оставайся здесь, живи в госпитале, учись моему ремеслу. Коли хочешь быть среди воинов, навыки лечения тебе пригодятся. Если же ребёнок тебе не нужен, можно будет скрыть, что у тебя был мужчина. А не получится, значит, я тебе смогу сделать запись о том, что ты чиста, здорова и не опасна для будущего мужа. — Зачем? — ужаснулась внучка Беора. — Ты не знаешь, какая страшная хворь однажды поразила эти земли? — охнула знахарка. — Мужчины и женщины выли от боли в животе и срамных местах, рожали больных детей, гнили заживо! А всё от того, что не хранили супружескую верность! Почти четверть взрослых умерли от этой заразы! Фирьяр боятся повторения того кошмара, поэтому просто так, без записи о здоровье, бывавшую с мужчинами женщину никто в дом не пустит! — Можно мне подумать? — растерянно спросила Бельдир, широко раскрыв глаза. — Подумай. А пока помоги мне вот с этой стопкой записей, — улыбнулась целительница. — Читать умеешь? Понимаешь, что тут написано? Внучка Беора кивнула, хотя ещё не успела взглянуть на тексты. В голове крутились вопросы о сторонах вражды, и бывает ли так, что если кто-то не прав, то восставший против него ни в чём не ошибается? Неужели Лантасир — зло, если его считают врагом подданные короля Нома? Но ведь зло нельзя любить! А главное, что делать с ребёнком? Бельдир представила, как знакомится с новым мужчиной, как сообщает, что ничем его не заразит, и от этой мысли затошнило сильнее. Это… унизительно? Представить себя в качестве женщины, предьявляющей записку знахарки о здоровье ради замужества, юная внучка Беора не могла. «Да лучше вообще не становиться женой, чем проходить через такое! Я пришла воевать против того, кто точно враг, а не разбираться, что и кому надо доказать! Тьфу!» — Я оставлю ребёнка, — сказала Бельдир знахарке. — Отнимать жизни буду у чудовищ, а моё дитя чудовищем быть не может. *** Несмотря на непогоду, площадь наполнилась народом. Праздник был устроен по случаю приезда войска Малаха Благородного в Крепость Исток, и распорядился об этом сам верховный нолдоран. Разумеется, смертным не было известно о том, что принц Финдекано не пускал на свою территорию певцов отца, поэтому те, кто ждали появления знакомых менестрелей и звучания не раз слышанных песен оказались удивлены и слегка разочарованы непривычной музыкой. Однако постепенно атмосфера праздника захватила даже недовольного плохой погодой, холодом и необходимостью иногда вставать с переносного трона вождя Малаха. — Кто говорит, будто Моргот непобедим — просто трус! — воодушевлённо и зло выкрикнул с высокого помоста принц Финдекано, облачённый в боевой доспех с заметными царапинами, которые не скрыла полировка. — Да, он силён, но тем больше чести нам, бросающим ему вызов! Со слабаком справиться может даже недостойный подлец, а сразиться лицом к лицу с тем, кто многократно превосходит мощью — поистине подвиг! Мы победим! Сделаем то, во что не верят трусы и ничтожества, готовые предать свои идеалы ради мнимой безопасности! Мы будем сражаться и победим, вопреки всему! Мы отомстим за каждую отнятую жизнь! Радостные крики разнеслись по площади, верные сына верховного нолдорана грянули песню, что звучала много раз и в Хэлкараксэ, и на Ард-Гален, поднимая дух воинов среди бесконечных льдов или ненасытного пламени: — Снова бежать по лезвию бритвы, Словно загнанный зверь, Не считая потерь, И вновь рисковать собой! Может лучше лежать тенью забытой На горячем песке от страстей вдалеке, Где царит тишина и вечный покой?! Пусть пророчит мне ветер северный беду, Я пройду и через это, но себе не изменю. Ветер, бей сильней, раздувай огонь в крови! Дух мятежный, непокорный, дай мне знать, что впереди! Чтобы жить вопреки! С грохотом и буйным весельем на площадь, верхом на исполинском таране со встроенным буром, гремящем цепными подвесами и мощными колёсами, въехал Магор, тоже в видавших виды доспехах, с боевым молотом в руках. Его воины бежали рядом, некоторые ехали рядом с командиром, размахивая фиолетовым знаменем со стрелой. Следом за тараном выкатилась огромная катапульта, оседланная старшим сыном Магора — Хатолом, пока не снискавшим боевой славы, но уже вдохновлённым подвигами предков и своего народа. С восторгом наблюдая за происходящим, Баранор с собратьями пил сидр прямо из огромной бутыли, впервые за весь проделанный путь от дома до Крепости Исток не жалея и не сомневаясь в верности выбора. — Здесь есть честная боль, там — фальшивая радость! Зло под маской добра не приемлет душа, хоть разум готов принять. Мне судьбою дано подниматься и падать, и я знаю теперь: Одиночества плен лучше праведной лжи нового дня! В толпе было много незнакомых девушек, которые сейчас казались юному смертному прекрасными, словно эльфийки. «Эльфы, эльфийки, тьфу на них! — вспомнилось ворчание злобной родственницы. — Старики и старухи в юных телах!» Да! Девы-Фирьяр лучше эльфиек! Ближе, роднее! Одна из них, светловолосая, синеглазая, как раз оказалась чуть ближе остальных, а её взгляд говорил: «Да!» Баранор ринулся к незнакомке, и через мгновение они уже вместе, приобнявшись, славили героя Мараха, принца Астальдо, принца Фингона, принца Финдекано, не зная, что Финдекано, Астальдо и Фингон — это один и тот же эльф, кричали злые пророчества и проклятия на голову Моргота и, видимо, его сообщника Бауглира, называли Благородным и великим Малаха, а потом… — Ты дождёшься меня из Дор-Даэделот? — спросил Баранор деву раньше, чем узнал её имя и представился сам. — Обещаю! — И мы будем жить долго и счастливо! — Да! — Дышит кровью рассвет, но не сыграна пьеса. Время крадет каждый наш шаг, безмолвие своё храня. Жить или нет? До конца не известно, Но я знаю одно: никому не дано Дрессированным псом сделать меня! Пусть пророчит мне ветер северный беду, Я пройду и через это, но себе не изменю. Ветер, бей сильней, раздувай огонь в крови! Дух мятежный, непокорный, дай мне знать, что впереди! Чтобы жить вопреки! *** Алмарил гордился собой. Да, принц Финдекано его послушал и перебил своей Темой музыку отца! Айя Астальдо! Можно было бы присоединиться к веселью, но опустошение внутри лишило сил и желания вставать с постели. Хорошо бы отправиться в Дортонион и разобраться, как же так случилось, что втородомовским агитаторам удалось увести народ на войну из-под носа Финдарато и его лордов. Да, надо ехать, но… Пришлось встать с постели и, слыша ушами звуки праздника, а сердцем — пение сестры, которое не давало сдаться в самые тяжёлые мгновения, сесть за стол. Письма. Много писем. Написать в Химринг, на Ард-Гален и, может, матери. Что отправить по первым двум адресам, ясно, а в третий… Может, достаточно лишь пары слов? Рука сама собой взяла перо, и на развернутом на столе листе появилась всего одна короткая строка: «У меня всё хорошо, мама».