Свет проклятых звёзд

Ветер влетел в открытые окна, принеся грохот телег, камней, перекликающиеся голоса и бравое пение. Карнифинвэ поёжился, поймал едва не упавшие со стола бумаги, однако интуитивно чувствовал, что не стоит трогать ставни и говорить о том, что их следует затворить. Наверное, роль играло полное невнимание к сквозняку со стороны военачальника Телперавиона, оруженосца Хеправиона и неожиданно появившегося в осадном лагере Канафинвэ Феанариона, упорно делавших вид, будто всё в порядке. Кажется, только сейчас заметив, что окна во всех постройках на равнине Ард-Гален выходили на север и восток, а двери располагались с запада или юга, сын старшего Амбарусса осторожно взглянул на Маэдроса, неподвижно стоявшего, опираясь на подоконник, смотревшего мёртвыми глазами в одну точку где-то вдалеке на высоте горного хребта. Он точно слышит, что говорят на совете? Может быть, нужна помощь? — Я им всем показал, где гоблины испражняются! — видимо, пытался разрядить обстановку Азагхал, говоря о серьёзном громко, беззаботно и шутя. — Финвэ Третий, твой Чёрный Краснолицый брат — крайне своеобразный аманэльда! Я бы сказал, что он мыслит, словно и не эльф вовсе, а сын Великого Махала! Ты знаешь, что он оценил твою землю в одну семидюжинную от своей? — Я не собираюсь продавать Химринг, — попытался улыбнуться старший Феаноринг, однако губы, дрогнув, скривились, словно сведённые судорогой. Глаза оставались неподвижными. — Знаешь, что меня удивило? — белегостский король беспечно засмеялся, однако собиравший с пола всё-таки слетевшие от ветра бумаги Карнифинвэ заметил, как неприятно изменился взгляд гнома. — Твой героический племянник, спасённый из-под завала, сказал, что приехал сюда один, оставив брата дома, однако Алмарил-младший меня не встретил, когда я прибыл в Таргелион. Или всё же встретил? Маэдрос развернулся. Шире распахнув веки, ардгаленский военачальник впервые за всё время совета отошёл от окна и взял в металлическую руку бокал с вином. — Я не был в Таргелионе, — сухо сказал Феаноринг, — а мои верные обеспечивают безопасность в окрестностях земель Карнистира, так как после падения Поющей Долины орки могли расселиться на восточных территориях до самого Семиречья. — Мы можем обсудить после совета, — испытующе посмотрел на друга-эльфа гномий король. — Нет, — взгляд горящих белым огнём ненависти глаз заметался от северного окна к собравшимся в небольшом зале для переговоров гостям. — Я не стану обсуждать то, чего не знаю ни сейчас, ни после. Что же до торговых вопросов, Таргелион не предоставляет мне никаких ресурсов и изделий, однако пользуется моей военной мощью. Полагаю, не Морифинвэ устанавливать цены на мои земли, а наоборот. Его границы и дороги стóят мне на данный момент трёх сотен прекрасно обученных бойцов. Полагаю, их ценность невозможно занизить. — Пусть попробует, — очень мило пропел Макалаурэ, любуясь ножкой резного деревянного кубка. Шутка показалась смешной всем, и Азагхал, одним махом опустошив свою чашу, не стал говорить о том, как его встретили в землях Чёрного Феаноринга. «Рад видеть тебя, — трупного цвета лицо нолдорана с багровыми кругами под глазами было похоже на чудовищную маску, руки подрагивали, глаза влажно блестели. — Что же задержало в пути славного Тханэ?» Тогда владыка наугрим начал гневно высказываться насчёт безопасности Тракта, заявил, что химрингские воины помогли расправиться с орками, и в итоге напавшие были перебиты все до одного, и в этот момент таргелионский король неожиданно покинул совет, став ещё бледнее, сказав, что должен отлучиться. Не возвращался Карантир долго. Многие на совете были уверены, что Пилинэль будет присутствовать на продолжении обсуждения важных торговых дел, особенно теперь, когда владыка ушёл, но её нигде не было, что тоже показалось странным. Осколки мозаики в голове гномьего владыки складывались в очень некрасивый витраж, а масла в огонь подливали косые взгляды ногродских собратьев, однако неожиданное письмо от Дурина Рыжего изменило всё. — Я им все-ем показал, где нора дохлого тролля! — хлопнул ладонью по кулаку Азагхал, с плохо скрываемой тревогой смотря на снова застывшего у окна Маэдроса. — А ногродский глава оказался умнее, чем многие думали. Он решил, что надо возродить правление семерых отцов, как это было изначально. Семь владык должны разделить обязанности, выбрав для себя наиболее подходящую сферу деятельности. И предложил мне отвечать за военные дела! Я теперь король-воин! Все достойнейшие мужи отныне станут вершить правосудие под знамёнами Азагхала Освободителя! Финвэ Третий, слышишь, я рассчитываю затмить славой тебя! Как думаешь, что для этого необходимо сделать? — Убить того золотого червяка, — ответил за промолчавшего брата Макалаурэ, любуясь плачущей свечой, пламя которой едва не сбивалось ветром. — Даже великий Астальдо не смог. — Он объяснил, почему? Сможем в следующий раз добить тварь? — поинтересовался белегостский король. Маэдрос, не отворачиваясь от окна, вдруг заговорил, тихо и хрипло: — Что, если какая-то из крепостей атакована, уже пала, но не успела подать сигнал, поэтому мы не знаем? — старший Феаноринг стал похож на призрака. — Что, если из земли восстали чудовища и убили всех ядовитым дыханием, поэтому нет дыма от пожаров? Я знаю, что говорю полный бред, но не могу об этом не думать. Мы должны быть уверены, что в тылу всё хорошо! Я не понимаю, что это была за вылазка, когда на нас напал червь! Но я должен понять! Объясните мне! — Что? — попытался говорить успокаивающим тоном король Поющей Долины. — Меня здесь вовсе не было, а по рассказам можно сделать вывод, что никто ничего не понял. Почему ты не допускаешь возможности ошибки со стороны Моргота? Может быть тварь вырвалась на волю, хотя вовсе не должна была. — Не должна, — согласился Маэдрос, стараясь дышать ровнее, — ты понимаешь, что значит, если ошибка Моргота стоила нам настолько дорого?! Думайте! Говорите, что это могло быть, кроме случайности?! — А что тебе дадут домыслы? — менестрель встал из-за стола, подошёл ближе к брату, смахнувшему перчаткой пот со лба. — Хотя бы примерное понимание, к чему готовиться. Повторю, нам нужен безопасный тыл! Мы не можем защищаться со всех сторон, но пока мне некого отправить на восток за горы. В итоге мои воины гибнут из-за ошибок Моргота! — Пока Таргелион не помирится соседями, безопасный тыл вряд ли возможен, — развёл руками Азагхал. — Я не могу на это повлиять! — повысил голос Маэдрос, с силой сдавив подоконник. — А верховный нолдоран? — почувствовав, что настало подходящее время, вклинился в разговор Карнифинвэ. Молодой эльф понимал: сейчас, когда химрингскому лорду задают вопросы, и тому приходится отвечать, он не сможет проигнорировать и разговор о короне. — С ним возможен мирный диалог о справедливости? Хитлум — это безопасный тыл или скрытый враг? Макалаурэ испуганно посмотрел на закрывшего глаза неподвижного брата, потом, осуждающе — на племянника, после — на гномьего короля с надеждой, что тот не услышал вопроса. — Хорошо, что ты здесь, Карньо, — словно про осуждённого на казнь, которого не придётся искать для исполнения приговора, сказал Маэдрос. — Мне говорили, что ты много болтаешь лишнего, но пока ты со мной, все будут считать, что ты такой же пойманный вредитель, как те Синдар из таргелионских окрестностей. Хотел навредить королю — теперь рискуешь жизнью на войне. Всё справедливо. — Я не собирался никому вредить! — вспылил молодой принц. Макалаурэ рассмеялся, подошёл к племяннику, обнял за плечи. — Тебе повезло, что ты здесь, — повторил за братом Феаноринг. — И в осадном лагере ты действительно нужен. А сейчас давай говорить о делах, ради обсуждения которых мы собрались. — Мне кажется, мы всё решили, — немного разочарованно произнёс Карнифинвэ. — Я послал письмо отцу, сообщил, что жив и здоров, что мне нужны лошади и воины. Без прикрас и утаиваний описал всё, что видел во время битвы. Я понял, чему должны быть обучены скакуны, и рассказал об этом. — Какие знамёна будут теперь на передовых рубежах? — спросил Азагхал, рассматривая карту с нанесёнными разрушениями. — Ты полагаешь, друг-аманэльда, что мы точно не знаем, где именно расположены передовые рубежи? Твой народ не упрекнёт тебя за то, что, имея в помощниках другую расу, ты в первую очередь рискуешь именно своими собратьями? Я уже говорил, Финвэ Третий, мы, смертные Кхазад, не выбираем, жить нам или нет, но вы — другое дело. — Жить в мире, где правит Моргот? — усмехнулся Телперавион. — Мы выбрали смерть, король. Либо свою, либо врага. Но мириться с его произволом мы не собираемся! Он нам не владыка! — Я должен лично убедиться, что на Химринг не было нападения, — вдруг сорвался с места Маэдрос, ринувшись к двери, — что никто не лез из-под земли. Я лично задам вопросы! Кано, остаёшься в лагере, командует в моё отсутствие Телперавион. Хеправион, выезжаем! Хлопнула дверь. Азагхал поднял глаза от карты. — Я видел много смертей, — подбирая слова, произнёс белегостский владыка, — одни были глупыми: дети и взрослые дураки лезли в опасные ущелья, в воду, не умея плавать или пьяные, засыпали на холоде, пробовали есть незнакомые ягоды и грибы. Другие — бессмысленными, когда, влезая в долги, не могли расплатиться и вместо того, чтобы идти работать, бросались в пропасть. Третьи — от старости, когда становились немощными, бесполезными, больными, обузой для родни, которая врёт, что ты всё такой же умный и любимый, а сами устали от твоего присутствия рядом. Были и другие ситуации, не хочу упоминать, однако есть возможность выбора: пасть в бою, уничтожая врага. Вот это почётно. Ты ещё в силах, значит, не обуза близким, тебя запомнят героем, а не пьяницей и бездельником. Поэтому я здесь, и со мной придут те, кто рассуждает так же. Теперь я король, и смогу собрать огромное войско! А заодно прекращу бессмысленную резню на Нароге. Ни один гном больше не погибнет в этих проклятых пещерах! — Выпьем за это, — поднял тост Макалаурэ. Карнифинвэ взглянул на бордовое вино, память нарисовала пролитую на камни кровь, сочащуюся из ран, окрашивающую алым руки и одежду того, кто пытается помочь. Принц вновь, как и во время боя, почувствовал, словно вытекающая из разорванной плоти жизнь впитывается в него, и никогда уже нельзя будет смыть эти красные разводы, как ни старайся. — Мы не можем решить, как быть с оборонными сооружениями на Ард-Гален, — поставив на стол кубок, развернул прежний план застройки Телперавион. — Владыка Азагхал, твоя помощь будет неоценима. — Ты абсолютно прав, друг мой, — нараспев произнёс менестрель и, улыбаясь, закрыл ставни на окнах. Воздух в переговорной замер, посторонние звуки стихли. Стало гораздо теплее и спокойнее. *** Взвившиеся выше серых облаков ало-звёздные флаги на башнях колыхались на ветру. Тяжёлая ткань плохо поддавалась ураганным порывам, словно нехотя повинусь слишком могучей стихии. Химринг разрастался, и к главному знамени прибавлялись новые и новые полотна, порой отличавшиеся оттенком, размером и формой, но все, как одно, прославлявшие род величайшего из Нолдор — Феанаро Куруфинвэ. Глядя на венчающую гору твердыню, вырастающую из скалы, невозможно было произнести слов «обездоленные проклятые изгнанники», даже если очень хотелось. Величавое спокойствие, царившее в крепости, оживляло веселье на улицах и площадях, под небом и в теле горы. Город жил и радовался, встречая каждый новый день песнями и надеждой на будущее. Ощущение собственной мощи придавало уверенности и дарило счастливые улыбки: мы сможем защитить не только себя, но и других! Тяжёлые расшитые шторы по бокам окон лениво отвечали порывам ветра, теперь даже прозрачное стекло не отгораживало комнату от улицы, чтобы не приглушать доносившиеся звуки. Туивьель ступила через порог в спальню, куда, наконец, через слишком долгое время после прибытия в Химринг, пришёл любимый. Он выглядел чужим и потерянным, столь дорогое для эльфийки единство душ словно куда-то пропало, истаяло, исчезло мартовским снегом. Подойти и просто обнять того, чьи тайны столь бережно хранила, чья искренность и доверие были ценнее всего на свете, не хватало сил — останавливал страх. Но почему? Как же так? Маэдрос сидел у окна, как часто бывало раньше, ветер трепал его посеревшие красно-каштановые волосы, в полумраке казавшиеся совсем тёмными. Он молчал и не двигался, словно вместо живого эльфа в комнату принесли очень реалистичную скульптуру, от которой не исходило ни эмоций, ни чувств. Стало ещё страшнее, Туивьель показалось, что даже в детстве, живя в опасном лесу, не боялась так сильно, и когда погибли почти все мужчины семьи, потеря ощущалась иначе: было больно, горько, пустота в сердце лишала сил и желания жить, накатывало безразличие к собственной судьбе, но не страх. Что же теперь? Как заставить себя сказать хоть слово? Как шагнуть вперёд? Это ведь делалось сотни раз! Что мешает сейчас? Зажмурившись и бесшумно глубоко вдохнув, Туивьель вспомнила мёртвые фиолетовые глаза монстрицы, подумала о том, что так и не узнала, какую роль в жизни Легенды сыграла эта тварь… Легенды… Мысленно назвав любимого придуманным для него именем, эльфийка почувствовала прилив сил. Поправив волосы, леди выдохнула и подошла к совершенно чужому Нолдо, которого, казалось, видела впервые в жизни. С трудом подняв потяжелевшую руку, Туивьель осторожно положила ладонь на лоб любимого и медленно провела по волосам в сторону затылка. Маэдрос, судорожно вздохнув, закрыл глаза, дрогнувшие ресницы заблестели. Химрингская леди продолжила гладить своего лорда по голове, второй рукой ласково обняв его, прижимая ладонь к груди и ощущая, как жизнь и тепло возвращаются в казавшееся мёртвым тело. Больше не было страшно, любимый перестал быть чужим, лишь ощутилась боль и тяжесть, которую невозможно выносить в одиночестве. Живая горячая рука Маэдроса сжала лежавшую на груди ладонь Туивьель, и эльфийка едва не расплакалась от радости, чувствуя, что Легенда снова вернулся к ней. Значит, жизнь продолжается. Очень хотелось, чтобы всё стало, как тогда, в тот день, запомнившийся особенным, потому что… Потому что любимый закрыл окно шторами, потому что в тот миг он действительно верил в лучшее. Будет ли так снова? Будет? Возможно, но только не сейчас.