Свет проклятых звёзд

Огоньки затанцевали в траве, закружились, ускоряясь, словно подхваченные ветром бабочки. — Здесь захоронение, — пояснил Галдор, отступив назад. — Его стерегут птицы? — изобразив невинность, спросил Эктелион. — Не думаю, что пернатым есть дело до погребённых в земле тел, которые нельзя склевать, — сделал вид, что не понял шутку, Синда. — Это у вас, менестрелей, погибших оплакивает и небо, и река, и травы… Что и кто угодно, кроме близкой родни. Видимо, матери и жёны скорбят недостаточно романтично. Идущий чуть позади Глорфиндел, казалось, побледнел. Или просто дневной свет изменил цвет лица прекрасного эльфа. — Здесь земля топкая, — сказал золотоволосый Нолдо, останавливаясь. — На болоте точно не растут деревья. Поворачиваем южнее. Равнодушно пожав плечами, Эктелион заиграл мелодию для переклички с собратьями и прислушался к ответам. — Не все отозвались, — делая вид, что не волнуется, произнёс менестрель, хотя сердце упало: вспомнилась страшная находка в трубе водоотвода в пригороде Альквалондэ. — Но по цепочке передают, что всё в порядке. Не смотри на меня так, Лаурэфиндэ! Я просто не хочу, чтобы наша бессмысленная авантюра обернулась трагедией. Эктелион был уверен — Галдор сейчас начнёт свою обычную песню про желание и выпавшую, наконец, возможность войти в историю, про шансы на успех, которые каким-то чудесным образом зависят от целеустремлённости, даже если цель абсолютно абсурдная, однако ничего подобного не произошло, и Синда, просто отмахнувшись, пошёл вперёд в обход болота. Ладья Майэ Ариэн соскользнула за лес, небо почернело и засияло россыпью крупных звёзд. Галдор заметно повеселел. — Год сменяет год, — улыбаясь, сказал единственный эльф, по-настоящему веривший в осмысленность похода, — мои глаза давно привыкли к свету Анора, но каждый раз, когда наступает ночь, я радуюсь душой. Когда на небе впервые появились яркие светила, у меня в саду перепугались птицы, а в окрестных лесах пропала дичь. Потом стали гибнуть привычные мне цветы и деревья, и пусть на их месте поднимались над землёй новые юные растения, ощущение безвозвратно ушедшего прошлого не покидало. Да, под светом звёзд нас едва не уничтожили орки, а враг с севера пытался поработить, но в ласковом сумраке ночи были одержаны великие победы, после которых надежда возвращалась в наши сердца. А новый свет… В нём, словно в небесном костре, сгорело всё, что связывало память с тем, что я считал прошлым. Теперь, думая о своих воспоминаниях, я не могу отделаться от мысли, что всё это я придумал, и моё детство, юность, влюблённость, познание мира — просто фантазии. Эктелион начал подыгрывать словам друга, меняя мелодию в зависимости от интонации. — У вас тоже так? — словно ища сочувствие, спросил Синда. — Нет, — печально ответил Глорфиндел, дав команду собратьям остановиться, собираясь залезть на высокое дерево и осмотреться. Оказавшись над землёй на высоте в половину крепостной стены, золотоволосый Нолдо снова заговорил:  — Мы шли из Благословенного Края, где привыкли к негасимому сиянию Древ. Потом на Валинор пала тьма, которая пугала даже уроженцев Эндорэ, потому что никто из них не хотел вспоминать опасное прошлое на берегах Куивиэнэн. Свет Телпериона и Лаурелин был для них… — Глорфиндел задумался. — Те эльфы воспринимали свет, как символ безопасности. Глупо! Освещение лишь меняет цвет того, что нас окружает! Услышав, как Эктелион начал подыгрывать теперь ему, военачальник лорда Турукано сделал важный вид: — Давай торжественную музыку! Я хочу рассказать, чем обернулся для нас восход светил! Тилион удивил нас, даже впечатлил! К тому моменту передовые строители дорог и временных лагерей в Хэлкараксэ уже добрались до Эндорэ, воины и охотники прошли и того дальше, и пусть большинство тащились позади, было решено считать, что Майя Тилион приветствовал нас, вернувшихся на Родину. Но Ариэн… Эктелион безошибочно почувствовал настроение друга, и снизу донеслась тревожная мелодия. Лаурэфиндэ не выглядел взволнованным или печальным, умело скрывая «постыдные» эмоции под маской злого веселья и цинизма, однако давнего приятеля-менестреля ему было не обмануть. — Эта горячая женщина, получившая власть на небе, — скривился золотоволосый Нолдо, — растопила у нас почву под ногами! И пока вы горели вместе с лесом, мы слепли из-за отражающегося от снега света и тонули в ледяной воде, проваливаясь в трещины исчезающего с поразительной скоростью ледника! Айя Ариэн! Вечная сияющая слава! — Неправильно ты рассказываешь, — брезгливо поморщился Эктелион, — ну кто же так мерзко говорит о важнейших событиях Арды? — Любой, способный думать, — отрезал Глорфиндел, спрыгивая с дерева. — Это явно не про тебя, — вдохновенно произнёс менестрель. — Я видел лисью тропу, — перевёл тему военачальник, — проверю, повезёт ли мне в этот раз. Знаю, у меня не будет второго Питьо, но мне слишком понравилось дружить с рыжими хвостатыми хитрюгами. — Прекрасно, — нараспев сказал Эктелион, — иди. А я пока расскажу, как на самом деле мы встретили первый восход новых светил. Ладно, это не совсем правда, зато именно мою версию будут рассказывать детям. *** Галдор нагнулся к траве, поднял сухой черенок, критически осмотрел. — Эта веточка прилетела издалека, — задумчиво произнёс Синда, — жаль, она не белая. Однако, я готов искать хоть сотню лет, хоть две. — Даже совсем неопытный валинорский садовник сказал бы тебе, что за это время можно самому вырастить любой гибрид, если задаться целью, — чуть менее нараспев, чем раньше, сказал Эктелион. — И ты не понимаешь… — начал было обижаться вдохновлённый искатель, однако менестрель отрицательно покачал головой: — Нет, я понимаю сакральный смысл поиска тех самых деревьев, а не замены им. И знаю цену уникальности. А ещё, как музыкант, понимаю, для чего нужны драмы на ровном месте, трагедии из ничего и боль ради боли. Однако, друг мой, стараюсь сам в подобном не участвовать, хоть и не запрещаю это другим. Я даже готов присутствовать рядом и создавать соответствующую атмосферу, чтобы страдалось лучше. Перестав изучать траву и мох, Галдор выпрямился, посмотрел на сотоварища и вдруг громко рассмеялся. — Я могу и смешнее рассказать, — делая вид, что не всматривается в лес в поисках белых деревьев, загадочно произнёс Эктелион. — Рванул, значит, гордый и независимый от Валар народ Голодрим в Средиземье через страшные ледяные земли, где никто никогда ранее не бывал. Все ведь хотят подвигов и войти в историю. А Голодрим — гордые и независимые! Они любят врываться на страницы летописи так, чтобы в книге дыра прожглась. Что ты смеёшься? И пошли Голодрим такие все из себя на пафосе, размахивая шёлковыми знамёнами и прорубая себе путь сквозь льды мечами, сверкая глазами и доспехами, прямиком к Морготу! Долгим и трудным был пусть, особенно, если учесть, что, кроме знамён и брони никто ничего с собой не взял, даже шапки и перчатки, однако гордые и независимые от Валар Голодрим… — Хватит, прошу тебя! — покраснел от хохота Синда. Эктелион заиграл очень фальшивую мелодию, сильно переврав прославившуюся на весь Белерианд войсковую песню Второго Дома Нолдор. — И с первым восходом светоча Исиль, — снова заговорил менестрель, — великий гордый народ весь разом ступил на землю Эндорэ. Мы, представляешь, сразу поняли, что вот здесь уже Средиземье. Прямо на камнях написано было и линия прочерчена. — Знаешь, друг из Валинора, — глубоко вздохнув, выдавил слова Галдор, — если ты в таком стиле будешь рассказывать о том, как мы нашли Белую рощу, клянусь, я утоплю тебя в фонтане в моём саду. — Будет обиднее, если это будет мой собственный сад, — печально вздохнул Эктелион, всем видом показывая, что готов заплатить любую цену за свободное творчество. Искусство требует жертв.