Свет проклятых звёзд

Выехали на рассвете, когда закончился дождь. Ангарато молчал с самого возвращения из Менегрота, не отвечал на ласку, полностью замкнулся в себе, и Эльдалотэ от этого волновалась сильнее. Очень хотелось утешить любимого, поддержать, расспросить обо всём… А ещё больше хотелось, чтобы Ангарато успокоил её саму, но жених словно обратился холодной мраморной скульптурой. Лошадь шла неспешно, ровно, чёрная и фиолетовая листва осталась позади, уступив место запоздалой осенней зелени, золоту и багрянцу леса. Пение птиц стало менее мелодичным и разноголосым, превратившись в сбивчивое чириканье, вдалеке послышался волчий вой, и неповторимая чарующая атмосфера Дориата истаяла бесследно. Под копытами зашуршали сухие опавшие листья, подул холодный ветер, гонящий с севера серые тяжёлые тучи. «Жизнь — это клетка, — родились в воображении строки, и Эльдалотэ представила себя запертой в ледяном дворце, — та клетка, где одна ты, Иль сон, который и в детстве ты гнала: В нём от всех, кто любим, стеклом отделена ты, И, как ни бьёшься, не разбить стекла. Когда мне грустно, тогда пишу я письма, Куда — не знаю, не знаю и кому. Но между ним и мной опять стекло повисло! Опять преграда каждому письму. Стекла так много: глаза, мозаики в окнах… Я так надеюсь, что вот исчезнет мгла, Случится чудо вдруг — и вдребезги все стёкла! И между нами больше нет стекла! Но жизнь лишь клетка, та клетка, где одна ты, Иль сон, который и в детстве ты гнала: В нём от всех, кто любим, стеклом отделена ты, И, как ни бьёшься, не разбить стекла…» *** Поднявшийся ночью ветер рассеял туман, завыл среди развалин, засыпал крепостной двор сухими листьями. — Я знаю, Последыш, мы поступили правильно, когда сожгли город, — убирая с лица растрепавшиеся волосы, сказал брату Питьяфинвэ, — но, смотря на обугленные остовы стен, я вспоминаю, как создавал их в своём воображении, как переносил на бумагу, как строители возводили постройки, камень за камнем, как город, белоснежный и прекрасный, поднимался с земли, вырастая новой твердыней… Тэльво приобнял близнеца, не говоря ни слова. — Надеюсь, в Тирионе мои творения целы, — вытирая глаза, вздохнул Феаноринг. — И наша скульптура, изображающая отца с Сильмарилями. Правда, будь я на месте Валар, первым делом убрал бы её с глаз долой. — Я думаю, Малявка, — улыбнулся Тэлуфинвэ, — у тебя ещё будет возможность выстроить город, именно такой, какой ты сам захочешь. Для себя. — Для нас, Амбарусса, — вытер лицо Питьяфинвэ, отворачиваясь от ветра. — Для нас, — кивнул Тэльво. Сквозь пролом, образовавшийся на месте ворот, во двор вбежал Хуан и, весело виляя хвостом, швырнул к ногам эльфов пойманную лису. — Хороший пёс, — благодаря за неожиданный подарок, Питьяфинвэ погладил Хуана по холке. — Даже мех не испортил. Ткнувшись мордой в руку Феаноринга, пёс, резвясь, будто щенок, скрылся в лесу за разрушенной стеной. Пронзительно вереща, откуда-то сверху во двор рухнул пушистый клубок, полетели перья, злобно чирикающие птахи разлетелись в разные стороны, но потом снова продолжили драку на остове сторожевой башни. — Нам пора бросить жребий, — вышел к братьям Туркафинвэ, провожая взглядом воюющих пернатых, — похоже, Нельо соизволил к нам приехать. Птицы не различают цвета, синие знамёна для них «сливаются с небом», а на этот раз ассоциации иные. — А причём здесь жребий? — в один голос спросили Амбаруссар. — Кто будет встречать Нельяфинвэ? — пояснил беловолосый Феаноринг. — Или есть добровольцы? Может, всем вместе сидеть в шатре и ждать? Или все дружно выйдем к воротам? Близнецы переглянулись. — Мы должны быть вместе, — тихо сказал Тэлуфинвэ. — Всегда. А сейчас — особенно. *** Лес редел, впереди между деревьями появился просвет, дорога поднялась на холм, открывая прекрасный вид на отражающее тяжёлые осенние облака озеро с туманной дымкой у западных берегов. Со стыдом и ужасом представляя, что совсем скоро придётся показать брату обгорелые руины на месте города боевой славы, а потом каким-то непостижимым образом говорить с остальными Феанорингами, Макалаурэ подъехал к Маэдросу вплотную. — Мы ведь не в бой идём, — с неуверенной улыбкой произнёс менестрель, доставая из сумки маленькую арфу. — Из засады нападать не собираемся. Какой смысл ехать в молчании? Не дожидаясь реакции неподвижного, словно статуя, старшего Феаноринга, Макалаурэ тронул пальцами струны, намеренно не применяя чары. — Круговая порука мажет, как копоть, — невинным голосом запел менестрель, и позади раздались смешки. — Я беру чью-то руку, а чувствую локоть, Я ищу глаза, а чувствую взгляд, Где выше голов находится зад. За красным восходом — розовый закат. Скованные одной цепью, Связанные одной целью. Можно верить и в отсутствие веры, Можно делать и отсутствие дела. Нищие молятся, молятся на То, что их нищета гарантирована. Здесь можно играть про себя на трубе, Но как не играй, все играешь отбой. И если есть те, кто приходят к тебе, Найдутся и те, кто придёт за тобой, Также скованные одной цепью, Связанные одной целью. Скованные одной цепью, Связанные одной целью. Связанные. Маэдрос по-прежнему молчал и не двигался, однако Макалаурэ был уверен — что-то в брате незримо изменилось. — Смотрите! — крикнул Аранаро, поравнявшись с Феанорингами. — Нам навстречу выехал Линдиро и его отряд аборигенов. Братья посмотрели друг на друга, поняв всё без слов. Вдали рассеялся туман, открыв взглядам руины города.