Разные по свойствам металлы
12 декабря 2018 г. в 14:25
Когда Ириссэ бесцеремонно ворвалась на затянувшийся совет, где разговоры по существу давно закончились, и бесконечно повторялись одни и те же факты, лишь по-разному трактуемые, появлению дочери короля обрадовались абсолютно все.
— Папа, — громко заявила принцесса, — мне нужен твой менестрель и ещё этот юный летописец.
Нолофинвэ поднял глаза от записей.
— Что ты задумала, Ириссэ?
— Доброе дело, — подмигнула эльфийка. — А для этого мне необходима поддержка.
— И я для этого не подхожу, — отвернулся к очагу Турукано.
— Именно!
— Ириссэ, — Нолофинвэ бросил беглый взгляд на сына, — я тоже делаю доброе дело, и мне, не меньше, чем тебе, необходима поддержка.
— Тогда я возьму только Аклариквета, — ослепительно улыбнулась принцесса.
Король согласно кивнул.
***
Сидя чуть в стороне и наблюдая за тем, как ученица Митриэль осторожно, но с нажимом, растирает пахнущей травами и жиром мазью грудную клетку, левое плечо и руку Нельяфинвэ, Финдекано потерял счёт времени. Эльф понимал, что не сможет без отдыха, но боялся отлучиться. Знахари сменяли друг друга, по очереди дежуря у лежащего неподвижно Феаноринга, меняя простыни, смазывая и массируя тело, давая эликсиры и воду. А принца сменить было, по его мнению, некому.
— Тебе пора отдохнуть, брат, — послышался, словно сквозь сон, голос Ириссэ, и Финдекано понял, что засыпал сидя. — Но сначала, дай я обниму тебя, беглец! Не представляешь, как я скучала!
Слабо улыбнувшись, вместо ответа, принц осторожно встал и прижал к себе сестру, чувствуя, как щемит в груди.
— Скажи, Финьо, ты мне доверяешь?
Отпустив эльфийку из объятий, сын Нолофинвэ вдруг увидел, с кем она пришла, и усталость в одно мгновение пропала.
— Подожди, Финьо, не злись, — примирительно подняла ладони принцесса, — я хочу сделать доброе дело: Аклариквет, увидев Нельо, устыдится и впредь не станет петь плохие слова о нём и тебе. Правда, Риньо?
Менестрель молчал.
— Ты хочешь невозможного, — зло усмехнулся Финдекано.
— Я же принцесса, — невинно улыбнулась Ириссэ.
Подойдя к постели Майтимо, эльфийка на мгновение зажмурилась. Знахарка, водя ладонями по смещённым, исполосованным шрамами рёбрам, отвела взгляд.
— Уйди, Аклариквет, — с угрозой в голосе проговорил сын Нолофинвэ.
— Пусть останется, — твёрдо заявила принцесса, осторожно погладив Феаноринга по бритой голове. — Ненадолго. Хочу, чтобы Риньо слышал мои слова. Может быть, я сейчас скажу глупость, но именно это и важно. А ты, Финьо, ложись спать. Если хочешь, прямо здесь. Свободные кровати имеются. Ты же не думаешь, что я позволю случиться беде?
Финдекано не шевелился.
— Когда я слушала рассказы тех, кто видел Май… Нельо, — опустила взгляд Ириссэ, — все повторяли, что от прежнего сына Феанаро ничего не осталось.
— Так и есть, — схватился за голову Нолофинвион, вспоминая пустой взгляд брата.
— Мне тоже сначала так показалось, — сквозь слёзы улыбнулась принцесса, — но потом я присмотрелась… Финьо, его ресницы такие же длинные и пушистые, как прежде. Знаешь, когда я была маленькой, меня пугал Нельо. Мне казалось, что он никого не любит, а меня — тем более. Я считала, что никого и ничего не может быть страшнее, чем не умеющий любить эльф. И каждый раз, видя Нельо, огромного и страшного, я пыталась отыскать в нём что-то хорошее. И находила его ресницы. Их было очень весело считать, страх пропадал. Сейчас я тоже испугалась, уже готова была согласиться со всеобщим утверждением, однако, пожалуй, не соглашусь.
Не сдержавшись, Финдекано тихо рассмеялся. Аклариквет опустил голову, всё ещё стоя у входа. Ириссэ снова стала осторожно гладить лоб Майтимо.
— Отдохни, Финьо, — нежно сказала эльфийка, — я посижу здесь. С тобой. А Риньо, если хочешь, выйдет.
Не дожидаясь ответа принца, менестрель поклонился и исчез за пологом шатра. Финдекано с облегчением вздохнул.
— Спасибо, — полушёпотом произнёс он, ложась на ближайшую постель. — Прости, что не сказал этого раньше, Ириссэ. Я тоже очень рад видеть тебя. Жаль, что встреча такая нерадостная.
— Главное, что она состоялась, — тихо отозвалась принцесса, хоть и видела, что брат её уже не слышит. — Главное, мы выжили.
***
Оказавшись на улице, менестрель снова почувствовал себя абсолютно одиноким: да, он мог подойти к любому костру, заглянуть в любой шатёр, и никто, кроме принца Финдекано, не посмел бы его прогонять, однако это понимание совершенно не согревало, а с серого неба всё сильнее накрапывал дождь. Аклариквет остро ощущал, что за последнее время было пережито слишком много тяжёлых моментов, о которых нельзя петь честно, и, возможно, вовсе нельзя. Никак. Но эмоциям, воплотившимся в музыке, необходим был выход, менестрель нуждался хоть в ком-то, кто выслушал бы его и сказал доброе слово.
Только певец слишком хорошо знал, чем в итоге оборачивается честность.
«Подвиг моего сына должен быть воспет!» — настаивал король, видимо, рассчитывая помириться с наследником, лишь забывая о главном: Финдекано спас «полуродственника» не ради славы.
«Я напишу то, что от меня ждут, — уверял себя менестрель, — но сначала мне нужно выговориться».
— Что там? Кто там в лунном свете? — начал тихо напевать Аклариквет, достав из сумки арфу-лебедя. — Это призрак в лапах смерти.
Скован цепью, отдан птицам,
Чёрный мрак в пустых глазницах.
Один во власти всех безжалостных стихий и без надежды на покров. Капкан.
Была в нём кровь, её не стало, было тело — растащили по кускам.
Дыханье смерти обожгло меня, и я хочу остаться, чтоб навек уснуть.
Ещё мгновенье — и отдам себя во власть костлявых и холодных рук.
Ноги уносили прочь от недостроенного частокола, в сторону морского побережья, где пронизывающий холод ощущался сильнее, но, слушая шум волн, менестрель переставал чувствовать себя одиноким, и замёрзшие руки, касающиеся струн — вовсе не большая плата за кратковременное счастье.
— Призрак вздрогнул, воет ветер,
Цепи рвутся в пляске смерти.
Туча крыльев, запах тленья,
Бьётся тело в исступленьи.
Себя отдав на растерзанье чёрным демонам крылатым, призрак спас меня.
Кружатся вороны над ним, но их добычей никогда не стану я.
Бегу вперёд и согреваюсь, и ведёт меня сквозь бурю неземная нить.
И сколько мне идти осталось, я не знаю, но я знаю — надо жить!
***
Эктелиону сразу не понравился предлог, под которым друг отозвал его с совета у короля. Конечно, обсуждение написания летописей и возможности переселения на юг затянулось, зашло в тупик и стало бессмысленным повторением одних и тех же слов, снова и снова упираясь в отсутствие новых данных разведки и ясности с состоянием Нельяфинвэ. Но уходить с совета вслед за менестрелем, заявив, что предоставился удобный момент обсудить личные вопросы, показалось Эктелиону невежливым.
Под ногами шмыгнула мышь, и Глорфиндел с улыбкой вздохнул:
— Питьо поймал бы её и угостил меня.
С неба накрапывал мелкий дождь, становилось холоднее. Постоянная смена погоды, скорее всего, была вызвана появлением новых светил и тем, что природа пока не приспособилась к ним, хоть и минуло немало дней. Раскинувшаяся вдоль горной цепи равнина постепенно зарастала зелёной травой, сухие кустарники тонули в юных побегах, молодые деревца тянулись к небу тонкими веточками.
— О чём ты хотел поговорить, и почему это невозможно отложить? — наблюдая за работой оружейников, спросил Эктелион.
— Теперь я знаю, чей у меня меч, — Глорфиндел обнажил клинок и, взяв его за остриё, засмотрелся на рукоять. — Знаешь, если Феанариону пришлось стать родоночальником целой орды морготовских тварей… Это чудовищно.
Стараясь держать воображение в узде, Эктелион отмахнуся:
— Лучше поговорить о том, зачем мы ушли с совета. Или... Ты это и собирался обсудить?
— Нет, конечно, — рассмеялся военачальник. — Я просто верну меч хозяину, если предоставится возможность. Сомневаюсь, что Нельяфинвэ захочет отдать такую ценность своим… кхм… наследникам.
Немного помолчав, Глорфиндел убрал клинок в ножны и посмотрел на стремительно темнеющее небо.
— Сейчас легко об этом говорить, — сдержанно начал военачальник, — однако попробуй мысленно вернуться в недалёкое прошлое. Представь, если бы король, которому ты присягал на верность, приказал лезть на скалу и спасать его племянника, ты бы полез?
Вопрос заставил задуматься.
— Король сказал, это ловушка, — с сомнением произнёс Эктелион.
— Но оказалось, ловушки не было.
Воины посмотрели друг на друга.
— Король Нолофинвэ, — Глорфиндел поправил капюшон, — лишил каждого из нас великой славы.
— Возможно, посмертной.
— Возможно. Считаешь, посмертная слава хуже прижизненной?
— А ты — нет?
— Посмертная слава не померкнет, друг мой. Её нельзя очернить последующими недостойными деяниями, невозможно оспорить и подвергнуть сомнению. Она сияет звездой на небосклоне, и до неё не дотянуться ни с добром, ни со злом.
Эктелион задумался. Он чувствовал, что друг не договаривает, но не знал, с какой стороны подойти, чтобы вызвать на откровенность.
— Я шёл в Эндорэ за славой, — заговорил снова военачальник, — и пока я жив. Король Нолофинвэ сделает всё, чтобы ослепительный блеск звезды его рода затмил все остальные, и, пусть принц Турукано во многом неправ, я поддержу его протест. Мне не нужны почести и замки в тени, отброшенной славой короля.
***
Сделав знак слугам принести вина и закуски, Нолофинвэ подозвал сына ближе и, наблюдая за летописцем, что-то усердно зарисовывающим сразу на трёх страницах, поднял бокал из аквамарина, серебра, белого золота и платины.
— В детстве, — сказал король, — я плохо разбирался в металлах, потому что мне не было это интересно. Но однажды произошло то, что заставило меня захотеть знать всё о том, из чего сделано так многое, что меня окружало: столовые приборы, зеркала, архитектурные элементы, украшения, инструменты. Я был совсем ребёнком, любил гоняться за бабочками по саду, ловить рыбок в пруду и читать книги о зверьках. Их писали специально для меня, и каждая новая сказка казалась мне бесценным долгожданным подарком. И вдруг в мой прекрасный мир врывается старший брат и приводит своего старшего сына. И, Турукано, самым неприятным в той встрече было одно обстоятельство, которое оказалось продумано до мелочей: я и Нельяфинвэ почти ровесники, он незначительно старше, поэтому нас, разумеется, сравнивали. И, как ты думаешь, о чём велись разговоры за столом, во время прогулок и прослушивания музыки? Разумеется, не о том, что интересовало меня. Говорили исключительно о металлах. Я ничего не понимал в этом, и Феанаро наслаждался триумфом, видя, как выигрышно выглядит на моём фоне его наследник. А перед уходом брат положил передо мной три игрушки. Это были маленькие, потрясающе красивые статуэтки из белого металла. Феанаро сказал: «Здесь серебро, белое золото и платина. Их ценность различна. Я хочу подарить тебе самую дорогую из них, но ты должен доказать, что достоин такого подарка. Выбирай».
Отпив вина, Нолофинвэ вздохнул.
— Сын, мой бокал из тех же металлов. Видишь разницу?
Турукано кивнул.
— Два чистых металла и сплав, — улыбнулся своим мыслям король. — Похожи на вид, но такие разные по свойствам. Как и все мы. Сын, — отставив кубок, продолжал улыбаться Нолофинвэ, — ты уже написал мне свои претензии? Я готов прочитать или выслушать.
— Я не готов говорить.
Ответ был холодным.
— Могу я войти, владыка? — послышался певучий голос, и, получив разрешение, в шатре появился Аклариквет. — Я написал то, что ты просил.
Ученик Квеннара, казалось, заинтересовался больше всех.
Менестрель осторожно тронул струны.
— Один в чужом краю, покрытом мраком,
Где горы дышат злом, кругом враги,
Ищу того, кого считал я братом,
Но всюду мгла, и некуда идти.
Умник усмехнулся и покачал головой:
— Аклариквет не зря ест свой хлеб. Так изящно напомнить о том, что принц Финдекано считал Майтимо Руссандола братом, а тот предал его, это надо иметь особый талант!
— Спою я песню про края другие, — невозмутимо продолжал менестрель. — Нам путь туда уже не отыскать,
Но в сердце о них память и поныне.
Ответь, мой друг, я не устану звать!
— «Друг», — поддакнул летописцу Турукано, тоже усмехаясь.
— Лети, стрела, мой друг в беде,
К скале прикован злом!
О, Манвэ, я зову к тебе,
Молю лишь об одном:
Дай точности стреле моей,
Отец небесных птиц!
Склоняюсь к воле я твоей,
Чьей власти нет границ.
Видя, что песня понравилась, Аклариквет поклонился.
— Это гениально! — выдохнул Турукано. — Если петь о том, что Финдекано помогли Валар, местные эльфы не узнают правду о нашем уходе из Валинора. Конечно, пусть все думают, что без поддержки Манвэ ничего бы не вышло! Вильварин, преклоняюсь пред твоим умом!
«Я напишу о спасении лучше, — заревновал к славе летописец. — Моя легенда останется в веках, а не песня этого менестреля!»
— Ты знаешь, что делать, Аклариквет, — с довольной улыбкой сказал король. — Народ ждёт твоей музыки.
***
Нельяфинвэ открыл глаза.
Примечания:
Песни:
Театр "Седьмое Утро" "Ночь. Смерть. Безмолвие"
Гр. "Альбион" "Подвиг Фингона"