Свет проклятых звёзд

Заставляя себя слушать не леденящий душу вой ветра, не стихающий уже восьмой день, а севший от холода голос сына, запоминать прочитанные им слова и при этом считать вдохи-выдохи, чтобы не дать волю эмоциям, Нолофинвэ впервые за бесконечный год во льдах был рад пробирающему до костей морозу: нет необходимости прятать дрожь, ведь её причиной можно назвать пронизывающий холод, и неважно, сколько на короле меховых накидок, и как жарко пылает камин. В очередном временном укрытии собралась дюжина эльфов, с которыми предстояло говорить так, чтобы им не захотелось убить того, кто потащил их в это гиблое место… Здесь даже Аклариквет, сидящий рядом и наигрывающий умиротворяющий мотив, вряд ли поможет… — Владыка-отец, — хрипло произнёс Турукано, отпивая горячее вино, — дальше Квеннар пишет, что чернила замерзают в полёте к бумаге, и начинает выводить текст… Своей кровью… У него в укрытии догорели угли, а выйти и попросить помощи в такую метель — самоубийство. Поэтому Квеннар продолжал писать. — Мои верные, — подал голос Глорфиндел, держа покрасневшими от мороза руками обжигающую чашу, — продолжают обход, проверяя каждый «дом». Мы зовём хозяев и не уходим, пока не дожидаемся ответа. Если продолжается молчание, идём внутрь. Квеннара спасли верные Эктелиона. Нашли в беспамятстве. Он сидел, положив голову на свои рукописи. Все ладони в замёрзшей крови. Знахари говорят, дозорные успели вовремя. Отставив чашу и укутавшись в меха, Глорфиндел поклонился и покинул укрытие, спасавшее только от ветра. — Я должен пойти с дозорными, — отложил огромную стопку листов Турукано. — Не могу сидеть и ждать вестей о новых смертях. Я обязан помочь! У Нолофинвэ уже не было сил сдерживать нахлынувшие эмоции, поэтому слова застряли в горле, так и оставшись невысказанными. Как же хотелось крикнуть сыну: «Не смей выходить в буран! Ветер сбивает с ног и обмораживает лицо! И без тебя достаточно эльфов, не жалеющих себя, проверяющих укрытия, смотрящих, не замёрзли ли те, кто в них прячется, не нужна ли помощь… Пожалей себя!» Но Турукано ушёл во тьму и метель, а для короля остались только бесконечные донесения от строителей. Квеннар записал происходящее красиво и правильно для своего владыки, сказав потомкам, что идея строить дорогу поверх льда и прокладывать мосты между айсбергами принадлежит самому Нолофинвэ, что именно подданные единственного истинного короля первыми додумались перевозить стройматериалы с валинорской земли на огромных плотах, что хоть немного ускорило работу, и что в сердцах эльфов пылает надежда на счастливое будущее, поются песни о грядущем тепле, победе добра над злом и о счастье, что скоро воцарится. Конечно, все знали, что на самом деле пелось среди идущих мстить Феанаро за предательство Нолдор, но ведь в летописи всё должно быть прекрасно… Аклариквет поднял глаза от арфы и посмотрел на сидящую у огня Ириссэ. Взгляды эльфов встретились. Им обоим было, что вспомнить. Разумеется, песню. За два дня до начала самой страшной за весь переход метели, Ириссэ возвращалась с охоты, чувствуя себя победительницей. Эльфы выходили в море на небольших лодках, ловили тюленей, соревнуясь, чья добыча будет крупнее, и, хотя Вала Оромэ не учил охотиться во льдах, Ириссэ быстро сориентировалась, и её клыкастая хвостатая дичь оказалась поистине огромной. Чтобы вытащить на берег тушу, потребовались усилия троих мужчин. Один из гарпунов эльфийка нарочно оставила в теле животного, привязав на стержень свой платок, чтобы все знали, кто лучший охотник Хэлкараксэ. Добравшись до лагеря, ловя на себе любопытные, восхищённые и завистливые взгляды, Ириссэ думала, что теперь, когда её дичь уже не первый раз превосходит размером или количеством добычу других охотников, слава «обесчещенной принцессы», «жертвы коварного злодея» её, наконец, оставит. И, не имея физической возможности брать мужчин силой, доказывая своё превосходство, дочь Нолофинвэ наконец чувствовала себя удовлетворённой, превзойдя всех в искусстве добытчицы. У большого костра, где эльфы, не занятые на стройке, охоте и другими важными делами, танцевали под музыку арф менестрелей, царило веселье, играли немногочисленные дети, родившиеся среди льдов, а уже подросшие эльфы, отправившиеся в Хэлкараксэ совсем крохами, учили младших веселиться «правильно». Пламя костра взвивалось до небес, искры разлетались золотыми звёздами, розовые и оранжевые отсветы танцевали вместе с эльфами, и становилось тепло телам и сердцам. Теперь, когда неимоверными усилиями прорубая туннель в мёрзлом горном массиве, Нолдор нашли уголь, стало возможным не экономить горючее, настроение в народе поднялось. Ириссэ смотрела на веселящихся сородичей и старалась не вспоминать, как на прошлой охоте перевернулась лодка, когда нечто огромное нанесло удар из глубины, и вытащить из ледяной воды тонущих эльфов не удалось. Много, очень много жизней забрал мороз… Заметив менестреля отца, наигрывавшего весёлый мотив, совершенно не заинтересованно разговаривавшего о чём-то с сестрой, которая видела это, выходила из себя и с обидой называла брата по имени, смакуя его значение. — Не просто так наш Мотылёк любит своё прозвище, правда, принцесса? — сестра Аклариквета была очень зла, и ситуация усугублялась. — Вильварин — хорошее имя, звучит красиво, а в мотыльках нет ничего плохого, — равнодушно отозвалась Ириссэ, наблюдая за тем, как охотники сдержанно хвастаются своей добычей, потому что каждый любопытный спрашивал о самом большом убитом звере. — А ласковое «Риньо» — это изящный маленький королевский венец. Для короля Нолофинвэ. — Мой брат — мотылёк, прилетевший к огоньку! — эльфийка забрала расстроившихся дочерей и пошла в очередной временный дом. — Да, принцесса, прекрасная охота! Пусть мужчины знают своё место! — бросила сестра Аклариквета, когда, уходя, вдруг обернулась. — Её муж, — немного смутился менестрель, наклоняясь к уху Ириссэ, — ушёл далеко вперёд со строителями. Он занят сооружением очередного временного лагеря, и супруга затосковала. Достав из-за спины арбалет с гарпуном, дочь Нолофинвэ с превосходством посмотрела на менестреля. — Опять нужен мой инструмент? — сделал испуганное лицо Аклариквет. — Нет, — хмыкнула эльфийка, любуясь оружием, — я хочу, чтобы ты написал песню для меня. Какое тебе нужно вознаграждение? — Поцелуй принцессы, — совершенно серьёзно заявил менестрель, отодвигая меховой капюшон, чтобы подставить щёку. — Всего один. Аклариквет хотел пошутить, но выбрал не ту жертву для розыгрыша. Ириссэ, не выпуская гарпун из правой руки, левой молниеносно сорвала с менестреля капюшон и, вцепившись в волосы, впилась в губы. Опешивший Нолдо, едва не выронивший в первый момент арфу, быстро опомнился. Он считал, что не имеет права отвечать на поцелуй, но и вырываться было бы глупо. Аклариквет просто подчинился и слушал звучащие струны души. Это была долгая песня поцелуя. Сначала агрессивная и холодная, словно бросившийся из засады безжалостный хищник, терзаемый голодом. Но, получив желаемое, монстр стал насыщаться и мелодия зазвучала с удовлетворением от победы в безнадежной для жертвы схватке. Довольный кровожадный охотник постепенно становился нежнее… Но стоило появиться теплу, Ириссэ отпрянула и оттолкнула менестреля, снова любуясь остриём гарпуна. — Достаточная плата за работу? — усмехнулась принцесса. — Долго ли ждать исполнения? — Ждать не нужно, — улыбнулся Аклариквет, всё ещё чувствуя на губах тепло. — Песня уже соткана из волокон мироздания. Осталось её лишь исполнить. — Исполняй. — Здесь? — Да. Менестрель подошёл ближе к огню, чтобы мороз не пробирался в горло. Он знал, Ириссэ хочет услышать совсем другое, но в этот раз менестреля не просили угождать. Ловя взгляд принцессы, Аклариквет сделал медленный вдох: — В песнях вьюги проходит ещё один год, Безразличие, холод, интриг хоровод, Бой чтоб выжить, точнее, чтоб существовать, Чтобы завтра завязнуть в сугробах опять. Заливает души пустоту сладкий яд, Королева зимы не жена и не мать, Отправляешься в путь, забирая с собой Раскалённое сердце жертвы другой. Презирая законы, купаясь в вине, Разрывая одежды, летая во сне, Неприступных вершин ослепляющий свет надежды. Отдавая себя зову плоти одной, Неизбывной тоски, разрывая покой. Несмотря ни на что, остаёшься собой, как прежде. Небесной красоты земное воплощенье, Неуловимый призрак, исчезающий в ночи, Отдавшие тебе своей души горенье, Как мотыльки для пламени свечи… Не стоят ничего, как та игрушка, Затерянная в памяти навек В прекрасном светлом парке, где её девчушкой Оставила на мраморной скамье. Растает в сердце лёд У Снежной королевы, Цветного сна полёт Укажет свет неверный, Разрушится стена Её души прекрасной, И ветер из окна Откроет двери в сказку мне. Бессмысленно пытаться жить как прежде, Теряя понапрасну жизни дни. Мгновение любви за годы без надежды И после — молчаливое: «Прости». Убедившись, что песня окончена, Ириссэ натянуто улыбнулась, но было заметно, что музыка затронула сердце. — Спасибо, — сказала принцесса менестрелю, и, забросив арбалет за спину, ушла от продолживших веселиться у костра Нолдор в морозный туман, чтобы продолжить охоту.