Свет проклятых звёзд

Ажурные двери главного здания тирионского дворца торжественно распахнулись, и ступени залил голубоватый холодный свет, сплетённый с дивной неторопливой музыкой, струившейся изнутри здания. Два красноволосых абсолютно одинаковых малыша весело заулыбались, что-то одновременно лепеча друг другу и хихикая. Их мать, одетая необычно для себя строго, скосила взгляд на встретивших её слуг свёкра-нолдорана и пошла от волшебного сияния Древ к блеску роскоши убранства королевского жилища. — Как хорошо, что ты принесла для Нолдор традиции своего народа, Индис, — заулыбалась свекрови Нерданель, когда та ласково приобняла «полуневестку», как мог бы выразиться Феанаро Куруфинвэ. — Пока мой супруг отлучился по очередным невыносимо важным делам, я решила провести время в твоей компании. И обычай Ваньяр устраивать дома музыкальные спектакли без всякого повода сейчас как нельзя кстати! Если бы я поехала к отцу, мне пришлось бы целыми днями рассматривать новые изделия из меди и рассуждать о самых лучших и только что открытых способах её обработки. Ты ведь тоже наслышана, как капризен этот прекрасный металл? — Безусловно, — рассмеялась королева Индис, пригубив вино и протянув гостье бокал. Дети Нерданель, пока мать обменивалась со свекровью приветствиями, начали играть с младшим из сыновей принца Нолофинвэ, а женщины направились к широкой террасе с высоченными тонкими колоннами, под которой располагался сад и фонтан, и именно здесь веселились эльфийки-менестрели, развлекая и себя, и семью короля Финвэ. — Ты рада, что Феанаро уехал из Тириона? — спросила Нерданель, посмеиваясь и думая про себя, что как бы ни была красива Индис, её внешность слишком строга, правильна и воздушна — это волшебство, которое, безусловно, привлекательно, однако мужчине интересна иная красота. Приятно лишний раз напомнить себе, что даже королева уступает в привлекательности супруге блистательного принца, способного перевернуть Арду небесным куполом вниз. — Без него мне гораздо спокойнее, — согласилась Индис, отбрасывая за спину золотые кудри. — Неужто и тебе тоже? — О, нет, — жена Куруфинвэ выгнула спину и скромное на первый взгляд платье показало свои секретные вырезы, — я скучаю без его пламени. Королева с напряжённой улыбкой опустила пушистые ресницы: — И чем же Феанаро планирует заняться? — Неужели тебе это интересно? — Очень. Расскажи. В саду послышалось пение. Восемь золотоволосых дев, изображавших маму и дочек, рассказывали историю, придуманную ещё в Сумрачных Землях, однако преобразившуюся практически до неузнаваемости в Амане. Сюжет был простым: отец нашёл для семерых дочерей трёх женихов, которые вот-вот приедут из далёкого края, и девы рассказывают матери, какие вырастили сады. Трём лучшим ученицам Валиэ Йаванны и достанутся прекрасные мужья. — Мир — какое небо надо мной! Мир — какой простор, какой покой! А день рождается — день новый, молодой, И радость входит в каждый дом — и в твой, и в мой. Мы связаны с тобой навек одной судьбой, Земля моя, земля моя, моя земля! Девы сначала водили хоровод вокруг матери, но затем разошлись и запели многоголосьем, единая цельная мелодия рассыпалась на семь разных тем с одними словами: — Бушует сад над головой, Бушует свадебной красой, Цвети всегда, моя земля, Моя любовь, моя весна! Первая из девушек закружилась в сложном танце. — Мой сад — здесь яблони цветут, Плоды по воле Валар зреют. Благоухание, уют В нём гости милые найдут. Здесь ветры ласковые веют, Сверкает серебро оград. — Но у меня красивей сад! — заспорила одна из сестёр, перехватывая инициативу солирования. — Сад — какие трели соловьёв! В нём такие россыпи цветов! Раскройте настежь для любви сердца скорей! Земля моя, ты с каждым годом всё добрей! Мы связаны с тобой навек одной судьбой, Земля моя, земля моя, моя земля! Третья дева начала танец вокруг корзины апельсинов. — Бушует сад над головой, Бушует свадебной красой, Цвети всегда, моя земля, Моя любовь, моя весна! Твой краше праздничный наряд, Но у меня пышнее сад! У четвёртой музыка зазвучала тягуче, таинственно, и Индис подняла бокал. — За дивные урожаи винограда, — произнесла королева, и Нерданель поддержала тост. — Мир — какие зори впереди! — стала петь тему матери пятая из сестёр. — Мир — какие светлые пути! Вокруг меня земля друзей, моих друзей! Прекрасны Древа и сияет вечный день. Мы связаны с тобой навек одной судьбой, Земля моя, земля моя, моя земля! Шестая и седьмая дочери принесли вишни — две ягодки росли на одной веточке. — Бушует сад над головой, Бушует свадебной красой, Цвети всегда, моя земля, Моя любовь, моя весна! Пусть сёстры разное твердят, Но наш с тобою лучший сад! Нерданель улыбнулась, отпив вино. — Безмятежность, свойственная твоему народу, — заговорила супруга Феанаро Куруфинвэ, — настолько мила, что можно любоваться вечно. Порой жаль, что Нолдор не такие. — В вас слишком много страсти, — помрачнела Индис, — и вам вечно мало супружеской постели, чтобы её выплеснуть. Вы готовы жечь всё вокруг, преобразовывать, дорабатывать… Зачем, скажи мне? Почему прекрасная беззаботная музыка кажется вам пустой? — Не хочу об этом думать, — тряхнула головой, демонстрируя роскошные красно-каштановые кудри, Нерданель, — скажи лучше, кому же достались женихи? — Никому, — рассмеялась королева. — Юноши уехали в другой город. Разговор прервался, сияющий золотом Лаурелин воздух пропитался музыкой арф. — Ты обещала рассказать о делах мужа, — напомнила вторая жена нолдорана Финвэ. — Что снова задумал наш бунтарь? Кого теперь объявит врагами? — Как всегда, — отмахнулась Нерданель. — Мой пламенный супруг решил, что мало исследовал север Амана. Говорит, сначала поедет только с друзьями, а потом и сыновей возьмёт. А я останусь в Тирионе и буду пить вино с тобой и Анайрэ. И, конечно, слушать твоих менестрелей. — Твой сын ведь всё равно самый лучший певец Арды? — королева подняла тост. — Бесспорно, — поддержала жена Куруфинвэ. — Однажды он будет сочинять музыку лучше, чем Айнур. — Бесспорно, дорогая. Бесспорно. *** Среди сплетавшейся с волшебным светом валинорских Древ музыки, чарующими мелодиями окутывавшей дворец Второго Дома Нолдор, звучали хвалебные оды, воспевавшие Валар — творцов мира Арды, а также — короля Финвэ и его прекрасную супругу Индис, не упоминая о той, что была до неё, и, разумеется, восхваляя самого принца Нолофинвэ, чьи сине-звёздные знамёна на шпилях были ярче небесной лазури. Юный Нолдо, одетый в цвета королевского Дома, прислушался: пока менестрели в очередной раз вздыхают о дивной красоте принцессы Анайрэ, его мамы, а младший брат читает истории про замок в горах за облаками, можно сбежать из дома, не говоря, куда и зачем пошёл. День был прекрасным, как и всегда, и даже словно лучше обычного: цветы благоухали как-то по-особенному, серебряный декор сверкал непередаваемо волшебно, нарисованные и вылепленные птицы выглядели живыми, будто вот-вот взлетят в залитое дивным светом небо, но Финьо хотелось плакать. Злясь на себя за слабость, неподобающую мужчине, даже совсем юному, Финдекано Нолофинвион побежал прочь из дворца, стараясь не попадаться на глаза семье и слугам, забыв даже про ненавистные косички с разноцветными ленточками, снова заплетённые мамой. Позволив поиграть со своими волосами, как у деда-короля густыми, длинными и чёрными, словно небо над озером Куивиэнэн, принц рассчитывал, что внимание родительницы сосредоточится на остальных членах семьи, и план прекрасно сработал. Как обычно. Анайрэ заплетала старшему сыну причудливые косы, обещая, что когда родится сестрёнка, начнёт играть с её кудрями, однако появление на свет Ириссэ никак не повлияло на ситуацию. Финдекано рос, и над его причёской стали посмеиваться не только ровесники, но и взрослая родня, поэтому юный принц, уходя из дома, расплетал волосы. Но в этот день он забыл обо всём, и на то были веские причины, рассказать о которых юный эльф не мог никому из родни, кроме одного-единственного кузена. Полукузена. В застывшем, подсвеченном золотым светом Лаурелин воздухе при полном безветрии звуки арфы разносились далеко, и по их рваной мелодии было легко догадаться, что лучший менестрель Валинора, второй сын Феанаро Куруфинвэ, снова что-то сочиняет. Чем ближе Финдекано подбегал к террасе, на перилах которой восседал худой черноволосый певец, одетый в бордовое и золотое, тем чётче слышал повторяемые снова и снова слова, видимо, не укладывающиеся в нужный мотив: «Можно верить и в отсутствие веры, Можно делать и отсутствие дела…» Канафинвэ обладал чарующим бархатным голосом, но на публике часто пел так, словно его кто-то душит: менестреля забавляла реакция слушателей на непривычное исполнение хорошо знакомой музыки. — Макалаурэ! — откинув за спину косы и только сейчас заметив, что забыл их расплести, Финдекано бросился на двоюродного брата, и тот едва не уронил арфу. — Я должен научиться хорошо петь! Обязан! Научи меня быть менестрелем! Это очень важно! Канафинвэ мягко отстранил юношу и внимательно посмотрел в его светлые лучистые глаза, полные ужаса. — Ты захотел создать собственный мир, малыш? — серьёзно спросил менестрель. — Не думаю, что Валар обрадуются появлению конкурента. Хотя… Если это будет остров в океане, где поселятся твои друзья, и вы вместе начнёте петь что-то своё, создавать, что вздумается, не мешая при этом другим, Владыки тебе ещё и спасибо скажут. Возможно. Из-за цветущих кустов послышался резкий смешок: — Сестра у Финьо родилась, только волосы ещё не отросли, вот наш братец и щеголяет с девичьей прической? Хуан! Дёрни принцессу за косичку! — Туркафинвэ! — строго сказал Макалаурэ, пряча юношу за себя. — Нельзя натаскивать пса на эльфов, даже если этот пёс — один из Майяр! Ты, кажется, торопился к охотнику Оромэ? Вот и поспеши, а то без тебя уйдёт. — Спасибо, — прошептал Финдекано. — Забудь. Так почему ты вдруг решил совершенствовать искусство пения? — Я… — сияющие глаза юного эльфа округлились, и менестрелю показалось, что в них звёздочками сверкнули слезы. — Я видел сон. Он был страшный. Я… Никогда не видел страшные сны! Никогда! — Тише, успокойся, — Макалаурэ обнял брата за плечи. Арфа стояла рядом с ними в безмолвии. Золотистый воздух не колыхался. — Ничего удивительного, что ты не видел страшных снов — их никто не видит с тех пор, как Народ Звёзд перебрался в Валинор. Меня поразило то, что владыка Ирмо послал тебе нечто пугающее в грёзах. Ты его чем-то обидел? Или его жену? Или он просто устал о нас заботиться? Неужели эльфы надоели своим благодетелям?! О, ужас! И… почему ты решил поговорить со мной, а не с владыками мира грёз? Хозяева Садов и их помощники лучше разберутся с твоей проблемой. Хотя… создавать музыку они тебя точно не научат: ты же хочешь спеть ещё одну Арду и править ей единолично! — увидев, что кузену не до шуток, Феаноринг вздохнул: — Ладно, расскажи, что тебе снилось? — Я видел, как выбегаю из дома, крича, что больше в него не вернусь, но как бы быстро ни бежал, дверь остаётся рядом. Протяни руку — и откроешь. Но потом всё исчезает, становится темно, и я понимаю, что иду по воде, которая краснеет и затвердевает, хрустит под ногами, словно я на стекло наступаю! Финдекано со страхом посмотрел на мозаичный пол. — Что было потом? — спросил сын Феанаро, не давая мальчику напугаться ещё больше из-за промедления. — Я шёл. Долго шёл. Было темно и очень холодно. Почти ничего не видно. Вокруг пустота, только мрак. И этот мрак… Ожил! Стал живой, задрожал, завыл! Стал каплями собираться в облака, становясь всё плотнее! Мне было очень страшно, но я не мог проснуться и не мог пойти обратно. Или… Не хотел? Не додумался? А потом передо мной возник дом. Я почему-то решил, что это мой собственный дом, но это был точно не Тирион. Это было… что-то будто недостроенное, чёрное. А внутри горел свет. Слабый, дрожащий, как пламя свечи на ветру. Я зашёл в этот дом и… Юный принц осёкся, глаза наполнились слезами. Макалаурэ обнял его крепче, стал гладить по голове, словно малыша. — Что было дальше? — спросил менестрель. — В доме был Майти… Он… Лежал на полу. Спал. А его левая рука была опутана горящей верёвкой. Точнее, я думал, что верёвкой, но… — снова не договорив, сын Нолофинвэ замотал головой. — Я решил разбудить Майти, но не мог! Звал, тряс за плечи… И вдруг захлопнулась дверь, а по стенам вверх потекла вода. Та самая, что преследовала вначале. Красная! Она поднялась до потолка, сомкнулась на нём и начала затвердевать, превращаясь в стекло! Я кричал, звал Майтимо, просил проснуться и бежать из этого ужасного места! А потом вдруг увидел в углу твою арфу. Я почему-то понял, что нужна музыка. Наверное, Песня Творения! Я взял арфу и понял, что не умею играть! То есть, умею, конечно, но… Это не та музыка. Я попробовал снова, снова, и у меня начало получаться, но я знал, что всё равно не так, как надо! А красная вода стала жидкой и полилась прямо на меня, но зато я смог открыть дверь, которая была под слоем стекла, и Майти начал просыпаться. От радости я замолчал, прекратил пение, тогда Майти сразу снова заснул, и вода затвердела. Я понял, что нельзя останавливаться. Пел, пел, и становилось светлее! Потом… Майти открыл глаза и протянул мне правую руку, чтобы я помог ему встать. Я взял… Речь оборвалась, Макалаурэ понял — надо поддержать юного перепуганного кузена, но в голову не приходило ничего подходящего. — Я взял его руку, потянул, — справился с собой Финдекано, — и вдруг та горящая верёвка оказалась живая! Она, как змея, поползла ко мне прямо по Майти, обвилась вокруг меня, а его правая кисть отвалилась и повисла на моём запястье. Я попытался вырваться, но не смог, дверь заперлась снова, и тогда я её толкнул, Майти ушёл, а я упал, потому что горящая верёвка меня всего оплела. Я упал и услышал голос, только не понял, чей. Мне сказали, что я должен был с самого начала петь свою музыку. Свою! И пока ещё не поздно начать, а если я буду играть чужие темы, мне конец. Но я не знаю, какая музыка моя! Научи меня петь, Кано! Пожалуйста! — Хорошо, — ошарашенно вздохнул менестрель, — только слушай внимательно. Музыка дала жизнь Арде, она и ведёт каждого из нас по ступеням судьбы. Менестрелей много, музыка у большинства похожа, поют примерно об одном и том же, но чем-то певцы всё-таки отличаются. Имя одного знают все, другой же пребывает в забвении. Я — внук короля, меня бы в любом случае знали и называли лучшим, но не всем так повезло. Запомни, малыш, музыка должна задевать самые сокровенные струны души, бросать вызов чести, совести, достоинству, морали… Даже самой жизни! Только так ты заставишь слушать тебя, сопереживать твоим песням. Запомни этот первый урок, мой юный ученик. Поверь, такого тебе ни один Вала не посоветует.